Strangers again.

Глава 3.

— Я не понимаю, — Тони лавировал среди учеников, пытаясь перекричать галдящую толпу на перемене, не прерывая диалога со мной. Однако весьма успешно, — на кой черт японцам было бомбить всю воздушную базу и флот, если ведущие государства Лиги Нации буквально коробило от одного слова «коммунизм»?

— Потому что Япония еще в тридцать третьем вышла из Лиги, — голос у меня был негромкий от природы, и приходилось старательно надрываться, дабы он услышал. — На тот момент она действовала, согласно берлинскому Антикоминтерновскому пакту.

— Тем более! Антикоминтерновский — на то и антикоминтерновский, чтобы воевать против интернационала, — спасибо, капитан, — вот на СССР бы и нападали. Тем более, у них уже были какие-то конфликты на морях…

— Вообще-то, это были река и озеро Хас…

— Не надо меня учить! — он вспылил беззлобно, но со всем присущим темпераментом и неизменным принципом «озвучь первое, что пришло в голову». Еще один камень в огород причин, почему у Тони Старка столько недоброжелателей. Незнакомая девушка обернулась в нашу сторону. — Я к тому, что и в Японии, и в Германии, и в той же Италии господствовали фашизм и нацизм, так какой был смысл нападать на нас, если под боком противоборствовал и жутко бесил социализм?

— Япония в принципе не могла выступить против СССР, между ними был подписан пакт о ненападении. И они, между прочим, честно держали условия договора.

— Бред. Никто в это время не вел честную войну. Гитлер подписывал пакты и спокойно разрабатывал «Гельб» и «Рот»*, а они вдруг решили выделиться. Кому это, к дьяволу, надо?

Сложно было понять, обращается ли он непосредственно ко мне или же разговаривает сам с собой. За Тони подобное поведение замечалось неоднократно.

— Япония боялась советско-германского соглашения.

— О да, и поэтому они решили: а давайте-ка подорвем американскую гавань! Эй, Хэппи, — мы подошли к кабинету химии, встречая нашего внезапно пропавшего после истории «третьего мушкетера». — Сядешь с Пеппер? Я за вами буду.

— Ладно.

Едва получив согласно-равнодушное пожатие плечами, Тони вновь обернулся ко мне. Привалился плечом к стене, скрестил руки на груди.

— На чем я остановился?

— На том, что политик из тебя никакой.

Он закатил глаза.

— Я всего лишь полагаю, что их действия были идиотскими. К тому же бессмысленными, учитывая, что авианосцев и подводок в бухте не было и, следовательно, они не пострадали.

— Они же не только хотели нейтрализовать весь наш Тихоокеанский флот, — я неосознанно скопировала его позу; странно оно случается — будучи знакомым с человеком много лет, ты не понимаешь, как перенимаешь его жесты или некоторые привычки. Все происходит машинально, бессознательно. — Давно было понятно, что конфликтов не избежать, тем более побужденных действиями обеих сторон в Китае. Естественно, они взъелись, когда мы направили против них «Летающих тигров»*. Мало того, что поводов развести войну хватало, так еще не забывай, что Япония стремилась к господству авиации в регионе, свободе действий на юго-востоке Азии. Они хотели разгромить все линейные силы США, — тирада подорвала способности моих легких, и риторический вопрос трансформировался в вялый скачок тона на октаву, — они их разгромили.

— Правительство не могло не знать об угрозе нападения, если назревали конфликты.

Упертый дурак. Ты можешь хоть раз в жизни согласиться со мной, не прибегая к бесконечным спорам?

— Правительство знало, но по большому счету игнорировало ситуацию, — странно, но я вдруг начала закипать. — Что говорить, если Рузвельт накануне налета прервал совещание с адмиралом и отправился на процедуры? Мы сами провоцировали японцев и закрывали глаза на донесения разведки, — меня начинало, что говорится, уносить в дебри, среди которых я могла глаголить часами. Моя отрада и злобный рок мой — сдвиг на историческую тематику вкупе с близким принятием всего к сердцу. — Рузвельт предполагал атаку, но все готовились к тому, чтобы Япония первой нанесла удар. И, может, не было бы таких потерь, если бы не относились ко всему так халатно, если бы тот же Маршалл, который предпочел конную прогулку… да в чем дело?

Тони прикусывал щеку изнутри, скользил взглядом по моему лицу и тем самым неимоверно смущал. Я поглядывала на него изредка, увлеченная обуревавшими эмоциями, мысленно чертыхалась и молилась, чтобы он перестал пялиться. Дело понятное, желаемое ставило под вопрос мои интеллектуальные задатки — Тони всегда смотрел на людей так, как ему хотелось, и столько, сколько считал нужным. Никакие уговоры или угрозы не могли заставить его отвернуться — он только назло станет прожигать ментальные дыры в твоих глазных яблоках.

Внутри все бурлило от вспышки со звоночками злости и его поведения, бесившего не меньше американского правительства.

— Ботаник ты, вот в чем, — наконец, после паузы вынес свой вердикт. Лицо оставалось серьезным, но в глазах плясали шальные черти.

— Да ну тебя, — я отстранилась от стены и демонстративно пошла прочь. Задела плечом, хотя конечной цели пути не имела.

— О, вы только поглядите, обида в чистом виде, — громко раздалось за спиной.

Улыбка против воли перекосила губы, за что появилось желание дать себе хорошую оплеуху. Прекрати так на него реагировать, дьявол бы тебя побрал. Ты знаешь этого павлина со времен возникновения Спарты, пора бы научиться контролировать мышцы собственного лица.

Рассудок твердил оставаться строгой и совершенно незаинтересованной в происходящем, покуда где-то внутри, в районе горла и грудной клетки, разгорался пожар. Глупой и детской вспышке негодования хотелось рассеяться под взглядом лучшего друга, только бы не ссориться, не противоборствовать с ним. Друга. Конечно.

Друг.

Слишком красивый он был в данную минуту: огонек ребячества в глазах, растрепанные волосы, развязная поза и руки, скрывшиеся в карманах джинсов. На такого Тони невозможно было злиться. Только прижимать ладошки к горящим щекам и риторически спрашивать себя, почему он такой очаровательный мудак.

— Великая честь — тратить на тебя собственные нервы.

Он подошел ко мне, уже не скрывая задора. Зачем-то пристроил руку на плече. Пришлось задрать голову, чтобы иметь возможность видеть его лицо.

— Откуда ты все это знаешь? — сильно было желание сказать, что взгляд глаз напротив потеплел больше обычного, но глупо обманывать саму себя. Просто тоненькие морщинки в уголках глаз создавали иллюзию сокрытой в глубине улыбки. Просто выгодное освещение. С ним часто такое случалось — особенно в полумраке моей комнаты, когда ресницы бросали длинные тени на щеки, кожа казалось загорелой больше обычного, а сам он рассказывал очередную сумасшедшую историю из своей жизни. Такой взгляд обращался в мою сторону, когда я глупо смеялась над тем, как он пошел в еще не открывшийся магазин, и как думал, что вылетевшая со шваброй уборщица сейчас элементарно снесет ему голову — не могла себя контролировать, представляя ломящегося в двери Тони и эту фурию в фартуке, с лязгающим ведром в свободной руке. Так он смотрел на Хэппи, листающего журналы о диких животных и напевающего под нос мотивы Джонни Кэша.

— Ну, имею же я право хоть в чем-то быть лучше тебя? — улыбка получилась совсем не веселой и вымученной. Глупая женская натура — радоваться и одновременно грустить из-за одного единственного человека. — Ты разбираешься в оружии и физике, я люблю историю.

— А Хэппи фанатеет от лошадей, просто кружок идиотов по интересам, — звонок заглушил его последнее слово, движение закопошившихся учеников вынудило убрать руку.

Ты очаровательный, Тони Старк. Я бы обняла тебя настолько крепко, насколько бы хватило духу, если б одновременное желание прибить не пересиливало.

Хэппи всегда предпочитал сидеть на первой парте, и мне ничего не осталось, кроме как мысленно вздохнуть. Не люблю находиться на виду. Все эти одноклассники за твоими плечами, возможность каждого в любой момент устремить на тебя взор… люди по бокам, сзади и даже спереди. Сразу формируется странное чувство дискомфорта, словно это не учитель на тебя волком смотрит, а мерзкий осьминог тянет свои склизкие ледяные щупальца.

Я не удержалась и обернулась. Тони был вовсю увлечен Моникой — невысокой, но стройной девчонкой, которая красила волосы в черный лет с тринадцати, однако те не выглядели «мертвыми», ибо у нее была особая страсть к салонам красоты. Минутное чувство восторга от его внимания испарилось и сдулось, подобно воздушному шарику, «хвостик» которого перестали зажимать. Я предпочла спросить Хэппи, взял ли он учебник, прежде чем Тони почувствовал бы мой взгляд.

Ничего криминального не происходило. Земля по-прежнему вращалась вокруг Солнца, и мир не развалился на составляющие.

Просто на душе стало гадко, а приблизившийся тест по химии дышал в спину неприятным холодком.

***

Я провалилась. Пыталась, пыхтела над уравнениями, но внутренний голос так и нашептывал: понапрасну. Не дано мне — не дано, и все тут! Отбросив ручку, сконцентрировала все свое существо на усмирении хлесткого негодования вперемешку с зеленой тоской. Безуспешно, разумеется.

Мы с Хэппи покинули класс первыми. Тони нагнал нас чуть ли не на парадной лестнице, останавливая за плечи и втискиваясь посередине. Стремление к лидерству в мелочах, не иначе.

— Угадайте, кто сто процентов будет на завтрашней вечеринке?

— Моника? — мне не нужно было угадывать — лучащееся энтузиазмом лицо, на котором только неоновыми буквами не высвечивалось «у меня будет секс», описывало положение дел лучше любых слов.

Тони широко улыбнулся и издал странный смешок, как бы подтверждая мою теорию.

Не хотелось ехать с ним в одной машине, но мальчишки настояли. Поскольку желание натыкаться на вопросы сводилось к абсолютному минимуму, я села на заднее сидение, стиснув зубы. Поскорей бы оказаться дома. Абстрагироваться, наконец, от жужжащего сумасшествия, именуемого жизнью среднестатистического старшеклассника.

Тони по обыкновению что-то доказывал Хэппи. Из колонок донеслись мотивы типичного «длинноволосого рока». Иногда мне всерьез казалось, что этот парень не от мира сего.

— Поедем завтра вместе. Вас потом за милую душу оттуда не вытянешь, — Тони прибавил звук, побуждая ударившее по нервам желание вжаться в сидение и заткнуть уши. Колонки в багажнике (или что там было? я не разбираюсь в столь специфичной атрибутике) взорвались грохотом. — Рок всех поколений, рок всех поколений!..*

Я закатила глаза, скатываясь вниз настолько, что колени уперлись в спинку сидения напротив. Голоса Тони слышно не было вовсе, зато открывался обзор на барабанящие по рулю пальцы. Покрышки, нагоняющие праведный ужас на леди преклонного возраста, коротко взвизгнули.

— По-прежнему играет и играет!..

В один прекрасный день я непременно оглохну. Если сердечный приступ не настигнет раньше.

***

Субботнее утро началось со странных покусываний; гоня остатки сна, я все еще балансировала на грани грез и реальности, но вскоре начала осознавать, что то был Снежок, намекающий на прямую необходимость покормить его.

В первые минуты проблематичным являлся анализ состояния «что-то не так», и только на кухне в пробуждающуюся голову стукнуло: причина находилась прямо за шторами.

Светло. Вот же черт, этот засранец был прав, когда с пеной у рта прогнозировал не дождливый день.

Настроение приподнялось, но лишь отчасти. Будет неплохо, если погода установится на некоторый срок; ежели нет — это означает затяжную череду солнца и туч, что совсем не радует. Терпеть не могу неопределенное состояние природы.

Планировали выехать из дома после полудня. Я, хоть и предупреждала отца с вечера, все равно заглянула на задний двор. Он возился… знать бы еще, с чем он возился. Этот предмет немалых размеров напоминал катушку из кабинета физики, с большими витками и проводами. Я часто его видела, но все, что могла о нем сказать — он был определенным образом связан с автомобилями. Не сиди сейчас Тони за рулем, ожидая моего возвращения, наверняка бы оповестил, как он назывался, но слово лихо вылетело из головы, да упрямо не возжелало всплывать.

— Пап, мы поехали.

Он одарил меня вниманием не сразу с высоты своего табурета.

— Куда?

— На пляж. Я тебе вчера говорила… — я растерялась и не знала, что добавить. Вдруг он забыл и сейчас никуда не отпустит? Стало не по себе.

— А, — только и прозвучал ответ. Он вернулся к своему занятию. — Езжай, — брякнул совершенно равнодушным тоном.

Почему нельзя вести себя, как все нормальные родители? Хоть раз, черт побери, в жизни. Я многого прошу? Отношения к себе, как к человеку, а не как к блендеру, в коем появляется необходимость только при желании приготовить смузи. И я сейчас говорю не только о членах семьи.

Тяжело жить, принимая все слишком близко к сердцу и не имея возможности «перекроить» сознание. Настроение не то чтобы начало портиться… просто неприятный осадок всколыхнулся со дна несуществующей кружки, и несколько его частичек осталось на воображаемых фарфоровых стенках.

— Ты готова? — Тони стоял у машины с видом наисчастливейшим, который порой вызывал раздражение. Любой нормальной девчонке, конечно, это могло показаться милым и очаровательным, но я знала, что за его улыбками может скрываться откровенное скотство или желание улучить для себя выгоду, так что, да, постоянное ношение оной иногда бесило. В особенности на фоне собственного скверного расположения духа. Сейчас была именно такая ситуация.

Я попыталась улыбнуться в ответ. Надеюсь, выглядело не настолько ужасно, чтобы он возжелал спешней развидеть мой образ.

— Можно и так сказать, — я взглянула на не занятое переднее сидение и на Хэппи сзади, в окружении сумок и пледов. Постаралась как можно скорее перескочить с темы своего душевного настроя во избежание назойливых и бесполезных вопросов; есть у мужчин такая чудесная особенность, как неспособность сосредотачиваться на нескольких вещах одновременно: — Я сижу спереди?

— М… да, — кивнул, занимая водительское место, — будешь моим штурманом.

— А если нас остановят? — никогда не останавливали, но все же правила, что несовершеннолетние могут разъезжать на машинах только до школы и обратно, продолжали действовать на территории нашего провинциального городка. Не надо говорить, что я бываю занудой — это все следствие приобретенной вредности.

— Я не брился неделю. Хочешь оскорбить меня заявлением, что я выгляжу на все свои семнадцать? — он успел посмотреться в зеркало заднего вида, взглянуть на меня, приподнять бровь, улыбнуться половиной рта и нацепить солнцезащитные очки.

Я прижала кулак к губам и на пару секунд прикрыла глаза, отворачиваясь к окну; не хочу, чтобы он замечал, как я улыбаюсь и краснею. А второе я чувствовала ясно, ибо лицо охватило легкой волной жара. Он невозможный. Просто невозможный. Не в плохом смысле, к великому сожалению.

Прошло внушительное количество времени, прежде чем пейзаж сменился со среды американского городка на дикую первобытность природы. Я прилипла к окну, едва за очередным поворотом показались скалистые махины, покрытые гордыми и величавыми повсеместными елями, да дорожный обрыв с другой стороны, где внизу, на расстоянии, достаточном до некоторой степени страха, плескалось мрачно-синее море. Тони в коем-то веке пошел на уступки и позволил в салоне разноситься звукам незамысловатого инди. О том, что он сам слегка постукивал пальцами в такт по рулю, предпочту скромно умолчать.

При появлении в зоне видимости косы пляжа Хэппи на задних сидениях зашевелился. Вскоре и я застегнула куртку, зная, что недалеко до остановки.

Народу здесь было в самом деле достаточно, чтобы довести интроверта до инфаркта. Они прилетели на метлах? Я имела удовольствие наблюдать всего три машины, включая только что подъехавшую нашу. Недалеко показывался высокий треугольник, сложенный из стволов деревьев — будущий костер. Может, тут серьезно намечается шабаш? Вон и Моника всплыла на горизонте.

— Тони! — она широко и белозубо улыбнулась, а я постаралась свести число взоров в ее сторону к минимуму. Зато Тони пялился в открытую. Увы и ах, пялиться было на что — глупо отрицать красоту человека только потому, что ревнуешь его к единственному, к кому привязался слишком сильно, чтобы попробовать представить себе существование без его общества — пусть с другой, но… хотя бы так. — О, ты тоже не один, — она зыркнула на нас с Хэппи, выгребающихся из авто, но быстро переключила внимание. Еще бы. Какой интерес может представлять дуэт друзей, если ты уже добилась ключевой цели.

Тони приобнял ее за талию, Моника в ответ чуть ли не повисла на шее. Я сделала вид, что у меня заело замок. Не хочу видеть его руки поверх джинсовой куртки с теплым подкладом и симпатичной меховушкой, не хочу запоминать, как хорошо они смотрятся вместе. Какая она красивая. Уж на фоне-то некоторых.

— А ты с кем приехала? — его участливый голос смешивался с кричащими вдалеке чайками и умиротворенным прибоем, когда грозные волны на полном ходу врезались в россыпь высоких камней вдоль берега, и жемчужно-белые брызги разлетались в разные стороны.

В ответ послышалась череда пустых звуков — незнакомых имен.

Глупое ощущение, что «собачка», коей касались пальцы, — единственный родной и близкий предмет. Жаль, спрятаться за ней нельзя. Хэппи задел меня локтем.

Мы прошли к пляжу, где вовсю были разбросаны доски для серфинга, а ребята, в большинстве своем — парни, бегали в костюмах и оживленно готовились к заплыву. Я бы сказала, что они сумасшедшие, но, на самом деле, это я слишком скучная.

— Эй, Старк!

Почувствовала себя растерянной, слыша знакомый голос, но не видя человека, однако в следующий момент рядом проплыла высокая фигура Джеймса.

— Роуди! — Тони пожал ему руку и хлопнул по плечу, коротко обнимая. Я заулыбалась. Боже, как ужасно трогательны мальчишки в своих «суровых» сентиментальностях.

— Как ты? — мельком бросил типичную фразу, — Пеппер, Господи! — Улыбка переросла в маленькую вспышку смеха, когда он сгреб меня в объятия так, что пришлось привстать на цыпочки. — Ты ее прячешь, что ли? — быстрый вопрос, адресованный Тони. — Сто лет тебя не видел.

Чувствовала себя глупо, но замечательно. Я не знала, что ответить, и просто наслаждалась возможностью наконец-то обнять его.

— А ты вымахал.

Джеймс заулыбался, убирая ладони с моей спины.

— Будешь кататься?

Мы направились к конусу из бревен.

— Боже упаси.

— Ты не меняешься.

Я не сдержалась и против воли негромко засмеялась, пиная камушки носками своих тапочек-кед. Идущий впереди Тони на секунду обернулся, но, стоило мне прищуриться в попытке разглядеть его лицо, как он уже закинул руку на плечи Моники и был таков. Я могла смело вступить в спор с Джеймсом, — меняюсь, очень даже меняюсь! — но какой в этом толк, если он в большинстве случаев всегда оказывался прав.

— Зато я не слягу на следующий день с соплями и чувством «принесите лист бумаги, мне нужно составить завещание».

Он шутливо сузил глаза, отчего стал похож на мудрую хищную птицу, с чувством ностальгии взирающую на подрастающее поколение.

— Аргумент засчитан.

Пляж представлял собой каменистую бухту с песком у кромки воды, вдоль которой можно было встретить обломанные и местами побелевшие от соли стволы деревьев, да вольно гуляющих пеликанов. Последнее заставило меня не только пораженно воскликнуть, но и испугаться, а идея спрятаться за спиной Роуди четко сформировалась в сознании. Однако он со всей присущей и врожденной рассудительностью заметил, что пеликаны вовсе не опасные, если их не трогать. «Главное — не показывай свой страх», — говорил Джеймс серьезным тоном, где между строк четко звучало мальчишечье озорство. Я считала, что птицам совершенно плевать, какая степень страха тебя обуревает, но решила не испытывать судьбу.

Основная часть женского контингента скучковалась у только что вспыхнувшего яркими обжигающими языками костра. Рядом с ними крутились те парни, которые наверняка готовы были дать согласие на сделку с сатаной, желая отужинать раньше всех. Мы с Роуди присели на одно из поваленных бревен. По правде говоря, это немного грело душу — находиться в компании незнакомых лиц одной представлялось мне перспективой стресса.

Принесли зефир. Аппетит особенно о себе не заявлял, но заерзавший на месте Джеймс непостижимым образом передал часть своих настроений. Он вообще удивительный парень: не по годам развитый, спокойный, порой слишком серьезный. Но был, был в нем этот свойственный всем мальчишкам задор со склонностью к приключениям, было чувство преданности друзьям, подчас толкающее на самые безрассудные поступки, и была жажда жизни, читавшаяся в по-южному теплых темно-карих глазах. Я любила Джеймса за то, что он умел правильно расставлять жизненные приоритеты, не растрачивая себя на мелочи. С точки зрения нравственности он стоял многим выше Тони. Хотя этот черт мог утягивать на свое дно даже самые лучшие кадры.

Мне всегда казалось, что Роуди далеко пойдет; такие люди, как он, очень высоко ценятся теми, кто понимает, что такое жизнь. Главное — избежание им знакомства с давно разучившимися воспринимать важность человеческой души, иначе пресловутую, выкладывающуюся на все сто процентов, растопчут и не посмотрят. Они убивают все самое лучшее и уходят, не оставляя после себя ничего, кроме осколков; если бы Джеймс был вазой, которую разбили, я бы просидела на полу недюжинное количество часов, но даже приди на помощь Хэппи или Тони, мы бы его не «склеили». Какие-то кусочки все равно б дали трещины, через которые после непременно протекала бы вода.

Мы разговорились о мелочах: школе, быте, прошедших мимо знакомствах. Я в большинстве случаев старалась уклоняться от ответов или переводить тему на него — не потому, что было, что скрывать, а в силу привычки, заключенной в нежелании много говорить о себе.

Скушали по канапе, сходили прогуляться к местным заводям. Роуди перешагивал с камня на камень, меланхолично повествуя о девушке, которая впервые за долгое время по-настоящему зацепила его, но с которой ничего не сложилось. Я наблюдала за темно-зелеными водорослями в воде, дрожащей от невидимого течения и приводящей маленькие камушки на дне в диффузное для человеческого глаза состояние. Лишь с возникновением полутьмы между заходом солнца и наступлением ночи, погрузившей лес в пугающий мрак, мы вернулись на пляж.

К костру начали подтягиваться остальные ребята. Некоторые из них были навеселе. Парни казались типичными балагурами и разгильдяями, но отчего-то забавными. Исключая пару-тройку человек. Ну, ладно, больше. Значительно больше. Моя вечная жизненная ошибка — идеализировать людей.

К общему сборищу присоединился и Тони. На одежде были заметны темные пятна от брызг — куда только лихая не заносит его. Рука сжимала жестяную баночку с пивом. Вот уж кто в самом деле не меняется.

Моника и пара ее подружек прибежали следом, с раздражающим визгливым смехом что-то «обсуждая». Не имею представления, как они понимают друг друга с сим говором. Я бы давно оглохла. Или они общаются на низкочастотных щелчках и свистах, как китообразные? Согласно обстоятельствам, теория вполне имеет место быть.

Она села рядом с Тони и положила руки на его колено. Темные волосы почти закрывали губы, что-то нашептывающие ему на ухо.

— …скорее всего, буду ориентироваться на военно-воздушные силы. В принципе, с математикой и физикой у меня никогда проблем не было, да и отец хочет, чтобы я отучился на пилота.

Он повернул к ней голову, отчего носы почти соприкасались. Не хочу смотреть. Не хочу этого видеть. Тони отставил банку в сторону, перемещая ладонь на талию Моники. Прикрыл глаза, целуя просто, но задержав прикосновение. Отстранился с улыбкой, коротко взглянул на нее, а в следующий момент Моника заключила его лицо в ладони и поцеловала полноценно, обхватывая нижнюю губу и наклоняясь корпусом вперед, наваливаясь на его грудь.

— …или больше гуманитарный цикл?

Лицо и уши горели. Я сморгнула, только когда осознала, что изображение перед глазами тронула рябь. Поспешила перевести взгляд на собственные коленки, обтянутые джинсами, но на сетчатке четко отпечатался образ человека, смыкающего веки и чуть склоняющего голову вправо.

Каково это — целовать Тони Старка? Каково трогать его волосы, иметь полный доступ к любому участку тела, прикасаться к его рукам и водить пальцами по щекам? Что она чувствует, когда он целует ее? Когда прижимается к нему, когда он ведет ладонью вдоль ее бедер, перемещая руки на более мягкие части женского тела.

Каково это — чувствовать его тепло?

— Джинни, — так официально. Я слышала голос Роуди за циркуляцией крови, которая, как мне казалось, затопила все внутренности и мозг в частности.

Он не спрашивал, почему я пропустила мимо ушей все вопросы. Он ничего не говорил. Не удивлюсь, если он все понял без слов. Джеймс парень не глупый.

— Все нормально, — нелепо строить из себя дурочку, не понимающую, за какой целью ее назвали по имени. Это же Роудс. Даже если он никогда не догадывался и столкнулся с моей проблемой впервые, он не станет никому рассказывать. Он не такой. Он знает, что значит быть другом в таких случаях.

Джеймс молчал с несколько секунд, прежде чем нагнулся к костру и протянул мне палочку с зефиром.

— Спасибо, — голос прозвучал непривычно глухо и надломлено.

— Хочешь пройтись?

Отрицательное «нет» человеку, обращающемуся к тебе с искреннем беспокойством, выдавить не получилось. Я только резковато качнула головой.

—Я хочу… одна прогуляться, — ноги, упиравшиеся в землю, были явно чужими. — Спасибо за зефир, — я взмахнула палочкой, выдавливая жалкое подобие полуулыбки. Мышцы лица упрямо сопротивлялись и не желали принимать противоестественные выражения.

Роуди кивнул, роняя: «Конечно». Как будто бы двузначно.

Никто не обратил внимание, что один человек отделился от «стайки» в самый разгар веселья. Если бы на душе не было так мерзко, я бы скептически фыркнула — боже, кому есть дело до девчонки, имя которой они даже не знают.

Погано. Отвратительно.

Я дошла до кромки воды, имея единственное желание — где-нибудь сесть, подтянуть к груди коленки, свернуться в комок и сжаться до той степени, чтобы мир вокруг перестал существовать. Чтобы не чувствовать, чтобы не думать. Чтобы исчез из подсознания образ, который я видела не раз, но от количества ощущения не притуплялись. Возможно, это наоборот было воздействием отрицательным — точно одну и ту же рану продолжали разворачивать ножом, вынуждая вскрываться в новых местах, кровоточить.

Сжав палочку зефира в руках, присела на край холодного и влажного валуна — менее острого и более пригодного для пристанища на фоне остальных. Море грозно шумело, шипело раскатами почти черных волн. Если бы не знание, что за спиной у меня полыхает костер и веселится толпа беспечных подростков, я бы смогла по-настоящему отвлечься и погрузиться в бесконечное разглядывание бушующей стихии, забывая о ладонях Тони на заде Моники.

Холодный ветер пронизывал насквозь, не спасала куртка. Причем едва ли он окутывал одно тело; казалось, сквозняк свободно и вольготно гулял внутри, под кожей, обволакивал кости. Я невольно съежилась, поджимая руки и опираясь локтями в коленки, «складываясь», как сказал бы папа. Жаль, аппетита для поедания зефира не было. Я любила его в дополнении горячего шоколада, политого сверху.

В ребра било что-то большое и колючее, сдавливающее горло и мешающее дышать. Тони, Тони, Тони. Энтони. Дурацое имя медленно, но верно на протяжении долгого времени крошечным плотоядным червячком поедало кору мозга. И исполинская злость на саму себя, что позволяла изо дня в день накатывать чувству-привычке старыми волнами.

Возможно ли его вообще как-то «отпустить»? Это реально — обращать внимание на других парней, перестать зацикливаться на том, кто не моргнет, «по-дружески» вытерев о тебя ноги, а потом, как дворняжку, поманит обратно и будет радоваться, что она бежит, как и прежде? Ему ведь плевать. Плевать, плевать, плевать. Может, для него и имеет значение роль друга, эдакого побережья, доброй гавани, к которой всегда можно причалить, но не больше. Друг — не девушка. Девушке ты никогда не станешь звонить и сообщать, как пошел в туалет и понял, что «бумага закончилась, Пеп, есть предложения по дальнейшим действиям?».

— Пеппер Поттс? — От неожиданности я едва не выронила зефир, резко оборачиваясь на камне. Ощущения не из приятных.

На берегу стоял парень. Совершенно незнакомый мне высокий парень в приличной (на фоне некоторых типов, взгляд за которых случайно зацепился у костра, это стало значимой деталью) куртке и со светлыми волосами, зачесанными назад. Лицо его было видно плохо.

— Мы знакомы?

Парень направился ко мне только после ответа на обращение. Холодок прошелся по спине, но затем он вновь заговорил:

— Олдрич Киллиан. Возможно, ты помнишь: очки, длинные волосы… — он рассеянно махал рукой у своего лица, имитируя произносимое, а когда оказался в непосредственной близости, по рассудку словно молотом огрело — боже, в самом деле он.

— Киллиан? — на секунду у меня даже вылетели из головы все мысли о Тони, сменяясь чувством чистейшего изумления.

— Зови меня просто Олдрич, — он улыбнулся, сильно задействовав при этом только одну половину рта. Почти как Тони, но Киллиан чем-то отдаленно напомнил хищника. Однако факт, что передо мной стоял тот самый некогда несуразный мальчишка, запомнившийся исключительно в качестве фаната Старка, притуплял все тревожные чувства, уступая интересу и некоторому восторгу.

— О, господи, — я повернулась к нему, разглядывая во все глаза. — Как… как ты?..

Его улыбка стала шире. Киллиан покачал головой.

— Несколько лет в руках медицинской команды творят чудеса, — он шутливо развел руками, а я прикусила губу, стараясь скрыть добродушную улыбку. Этот человек выглядел… черт, да просто шикарно он выглядел, памятуя о давних временах. — Ты позволишь?

Я перевела взгляд на свободное место рядом и в спешке подвинулась, приглашая его сесть.

— Если честно, я ожидал увидеть тебя в компании Старка, — заговорил он, когда обмен мелочными формальностями подошел к своему логическому завершению.

Червячок в голове шевельнулся, заслышав знакомую фамилию.

— Ам, он… у него свои интересы, как правило, не совпадающие с моими.

— Понял, — он принял натянутую улыбку за чистую монету и вернул ее мне, после чего отвернулся в сторону моря. — И только от этого ты сбежала в общество камней и бревен?

— Мне нравится море, — ляпнула невпопад, чувствуя себя полной дурой. — Хэппи нигде не видно, — попыталась перескочить с темы, — а от шума голова раскалывается. Дело не в Тони, просто не люблю большие компании.

— Хэппи?

— Что? А, мой друг.

— Друг — в смысле парень, или друг — просто друг?

— Нет-нет-нет, просто, просто друг, — о, Вирджиния Поттс. Ради богов всех религий, молчи и не позорься.

Тем не менее, Киллиан не проявлял никаких признаков адресованной мне насмешки.

— То есть, ты свободна? В этом плане. — Что?

Что? Сотня воображаемых чаек, как в мультфильме «В поисках Немо», вытянули свои шеи и уставились на Олдрича вместе со мной.

— Я… да, — двойную премию тому, кто объяснит, какого беса здесь происходит. — Я во всех планах свободна.

Либо Киллиан действительно был слепой, либо очень тактично не обращал внимание на мои потрясения, льющиеся, как из рога изобилия.

К счастью, он сменил курс обсуждения на ничего не обязывающую пародию на диалог о том, что нового произошло в общих чертах за минувшие годы. Только слова приходилось вытягивать из меня клешнями — я не могла заставить себя перестать нервничать, зацикливаться на неимении представления, как вообще нужно общаться с парнями, которых зовут не Тони, что бы он сказал, узнай, как я тут почти миловидно беседую с очень подозрительным типом.

…сказал? Да ничего бы Тони Старк не сказал. Его никогда не интересовала моя личная жизнь.

Киллиан предложил размять ноги, и мы совершили небольшую прогулку вдоль косы пляжа. От предложения поделиться своей курткой отказалась — вот еще чего не хватало! Неожиданное общение с ним настораживало, но, возможно, я просто себя накручивала. В конце концов, некогда мы были знакомы. Да и, может, он по-прежнему одержим Тони и хочет через меня узнать что-нибудь о нем (по непривычной глазу самоуверенности теория ставилась под сомнение, но чем черт не шутит).

Мы вернулись к костру, только когда я осознала, что рыжеватые отблески света исчезли окончательно. Странного компаньона заметил только Джеймс — он зыркнул в нашу сторону и жестом поманил к себе.

— Я сейчас. — Киллиан кивнул, оставаясь стоять чуть поодаль, спрятав руки в карманах.

Роуди шагнул мне навстречу, начиная без предисловий; правда, не об Олдриче:

— Тебя Хэппи минут пять ищет уже.

— Хэппи? Зачем?

— Он позвонил дяде, чтобы тот за ним приехал, — взгляд Джеймса скользнул в сторону. Я невольно обернулась, наблюдая беснующуюся компанию, состоящую из лиц далеко не первой трезвости. — Тони уже не в состоянии