Аншлаг на приёме у фрау рейхскомиссар

Параграф 9

§ 9

Друзья-то ушли, а я принялся мерить комнату шагами. Что если всё сказанное — розыгрыш? Я приду по данному мне адресу, а это окажется квартира одной из моих бывших одноклассниц, например?

Ну, так большая ли в том беда? И, самое главное, способны ли они на такой розыгрыш? Миха и Игорь — те, да, действительно могли повеселиться. А Максимка? Я знал, что Максим относится ко мне очень хорошо и что он, безусловно, не стал бы принимать участия в такой дурацкой шутке, если бы знал, что это действительно шутка. Другое дело, что его могли облапошить…

Если на секунду поверить в то, что всё сказанное — правда, то не позорно ли, на самом деле, русскому человеку, чей прадед был и погиб на фронте, поступать в услужение к фрау рейхскомиссар[1]?

Но, с другой стороны, почему бы не подумать о том, что Старуха — редкий рудимент эпохи, которая ушла и больше никогда не вернётся? А ведь такой рудимент имеет огромную историческую ценность, верней, имеют его мысли, слова, поступки. Вдруг мне удастся открыть некие драгоценные для науки тайны нацизма, выведав их у живого свидетеля? Неожиданно во мне вновь проснулся исследователь. Возьмём, скажем, Чома де Кёрёш. Ему, первому европейцу, побывавшему в Тибете, для того, чтобы проникнуть в Страну снегов, пришлось прикинуться буддийским монахом, принимать участие в службах. Лицедейство? Да, но с благородной целью, ведь без этого лицедейства ориенталистика не обогатилась бы первым в мире тибетско-английским словарём, грамматическим справочником и ценными этнографическими заметками. Так у кого поднимется рука бросить в исследователя камень?

Кроме того, эта «игра», эта забава оборачивалась для меня серьёзным вызовом, проверкой моим способностям, ведь не так легко — представлять природного немца, даже если Старуха действительно совсем из ума выжила. Впрочем, её действия как раз об этом говорят, а значит, задача сильно упрощается… Все мои приятели признались, что сами хотели бы принять участие в этом приключении, но не смогут. А я смогу ли? У меня хватит ли таланта водить фрау рейхскомиссар за нос? Ну? Или я действительно дрейфлю? Или я не настолько хорош?

Про возможные выгоды я старался не думать, убеждённость моих друзей в том, что Старуха почиет на моих руках, казалась мне более чем наивной, мысль о том, чтобы помочь ей поскорей закончить свои дни — более чем отвратительной, да и брать деньги за службу сумасшедшей бабке тоже достаточно противно. Но, с другой стороны, деньги очень, очень требуются…

Никакого окончательного решения я в тот вечер не принял, но лёг спать в волнении, а засыпая, обнаружил, что сам собой, помимо даже своей воли набрасываю в уме текст рекомендательного письма.

Наутро, когда я вышел из общежития в магазин за продуктами, Марья Ильинична, вахтёр на проходной, окликнула меня:

— Молодой человек! Вам тут с утра оставили ваш документ.

Документ был от Максимки. Зольдбух, воинская книжка. Максим действительно сделал всё, что обещал: похоже, он всю ночь трудился.

Ни в какой магазин я не пошёл — есть сразу расхотелось, — а вернулся в комнату и принялся придирчиво сравнивать подделку и оригинал.

Отличия, безусловно, были. В первую очередь, бумага, белая, почти блестящая, такой бумаги в Третьем Рейхе, конечно, не имелось. Во-вторых, опытный глаз наверняка мог заметить, что «новая» книжка напечатана не типографским способом, а на принтере, как, собственно, и все оттиски печатей. Наконец, обложка оригинала была твёрдой, а Максимка, недолго думая, сделал мне бумажную. Но если абстрагироваться от этих мелочей… Если учесть, что фрау Видриг за девяносто, то едва ли она будет так уж тщательно приглядываться к печатям. Она, наверное, и видит-то уже не очень хорошо. А это означает, что при  некотором везении…

— Эх, была не была! — воскликнул я и размашисто вписал на чистой строчке «фор- унд цунаме» («имя и фамилия»)

Felix Ernst

Некоторые сложности возникли со строкой «динстград», то есть «воинское звание». Я однозначно выглядел слишком молодо для лейтенанта, но называть себя «фельдфебелем» или «ефрейтором» было как-то позорно. А если я, согласно легенде, имею рекомендательное письмо от барона и сам якобы происхожу из дворянской семьи, я никак не могу быть фельдфебелем: как правило, это сержантское звание в Вермахте присваивали добросовестным, но недалёким служакам, выбившимся из низов. Кем вообще молодой юноша с хорошей родословной может быть с точки зрения немецкой военной психологии? Ну, например, кем-то вроде фаненюнкера (курсанта военного училища на второй по счёту воинской стажировке). Поколебавшись, я вписал в строчку «воинское звание»

Fahnenjunker

Как известно, при поступлении в вуз среди прочих документов требуется подавать три фотографии размером 3 на 4 сантиметра, общеизвестно также, что фотоателье обычно печатают четыре фотографии, поэтому одно фото у меня оставалось, его я и вклеил в «воинскую книжку», а край печати, который должен был находить на фото, изобразил шариковой ручкой и для правдоподобия ещё немного размазал след пальцем. Нельзя сказать, чтобы я точно угадал с цветом, но выбора уже не было, а если не приглядываться…

Присев за стол и энергично выдохнув, я за пятнадцать минут написал «рекомендательное письмо» от господина Кристиана Готтлиба, барона фон Эйхендорф. Если в Третьем Рейхе я разбирался, то в немецких дворянских фамилиях был совсем не силён, я только помнил, что жил некогда в Германии поэт-романтик по имени Йозеф фон Эйхендорф и что был этот поэт бароном.

Глубокоуважаемая фрау Видриг!

Я рад чести рекомендовать Вам моего племянника, Феликса Эрнста. Феликс происходит из благородной семьи, твёрд в христианской вере, имеет национал-социалистическое мировоззрение, усерден и добродетелен. Мой племянник имеет горячее рвение посвятить себя и свои таланты Отечеству, а именно быть полезным Вам, вдове прославленного героя. Остаюсь Вашим преданным слугой,

Кристиан Готтлиб, барон фон Эйхендорф

[Gnädigste Frau Widrig!

Ich freue mich über die Ehre, Ihnen meinen Neffen, Felix Ernst, empfehlen zu dürfen. Felix stammt aus einer noblen Familie, ist festen christlichen Glaubens, hat nazional-sozialistische Weltanschaaung, erweist sich als tugendhafter und fleißiger junger Mann. Mein Neffe hat großen Eifer, sich und seine Talente dem Vaterland zu widmen, und zwar Ihnen als der Witwe eines ruhmreichen Helden behilfich zu sein. Ich verbleibe als Ihr ergebenster Diener,

Christian Gottlieb Freiherr von Eichendorff]

Написал я письмо, разумеется, по-немецки, причём готическим шрифтом. Искусство это не самое простое, не все современные немцы умеют даже прочесть письменный готический шрифт, не говоря уже о том, чтобы писать им, но исследователь, изучающий Третий Рейх по немецким первоисточникам, не может позволить себе не иметь этого умения.

— Да поможет тебе Бог, господин баронов племянник, — пробормотал я, застёгивая перед осколком зеркала белую рубашку, торжествующе ухмыляясь. «Зря я сказал это по-русски, — тут же пришла в голову мысль. — Отныне мне нужно и говорить, и думать только по-немецки».  

[1] В немецком языке выражения вроде «фрау рейхскомиссар», «фрау пастор» и т. п. могут означать не профессию женщины, а профессию её мужа, так же, как в русском языке «дьяконша» обычно означает «жена дьякона», а не «женщина, исполняющая дьяконское служение» (прим. авт.).