Великое Делание-2, или Битва за Пентатерру

XX

2

    Центральная площадь Пентатерры, именуемая обычно «Клеточки», представляет собой большой прямоугольник, вытянутый по направлению к входу в ратушу. Шесть улиц разбегаются от «Клеточек» – две сходятся к площади с запада и востока и по две – с севера и юга. Начиная с восточной, по часовой стрелке: Сапожницкая, Портовая линия, Белоплиточная, Судостроителей, Трубная, Фарфоровая. Они формируют по-своему симметричный и геометрически правильный рисунок, наверняка, радующий глаз тех, кто имел возможность полюбоваться такой красотой с высоты птичьего полёта.

    Как нетрудно догадаться, никому такая счастливая возможность до сих не представилась, не считая безмозглых чаек. Те бессовестно гадят на эту великолепную площадь с небес уже не первое столетие.

    Четыре фонтанчика расположены в углах площади – там, где заканчиваются продольные северно-южные улицы, – и один, куда более крупный, украшает её середину – точно меж двух поперечных, Сапожницкой и Судостроителей. Возможность умыться и утолить жажду – важное благо, доступное для всех, кто хочет посетить ратушу.

    Доступное бесплатно, подчеркну.

    Отец мой как-то сказал, что моет руки каждый раз, покидая ратушу. У него свои предрассудки, а может, он просто слишком хорошо знает политиков Пентатерры.

    Площадь вымощена гранитной брусчаткой – чёрной, серой, синей и гранатовой. Квадраты её порой формируют полоски одного цвета; те пересекаются без какой-либо видимой системы; возможно, и в этом случае подлинная картина открыта лишь чайкам.

    Чайкам, повторюсь, всё равно.

    Что ж, так или иначе, вам теперь понятно, почему площадь в народе прозвали «Клеточками».

    Ратуша имеет всего два этажа в высоту – и выстроена в необычной для нашего города форме круга. Здание украшено обилием настенных барельефов, вылепленных преимущественно из гипса; они изображают важные события в жизни Республики – морские сражения, походы первооткрывателей, сцены подписания международных договоров. Ослепительно белая в лучах послеполуденного солнца, постройка напоминает перевёрнутую вазочку с ванильным мороженым. Над ней на добрых сотню футов возвышается «ножка» – Часовая Башня, под которой расположено сердце нашего государства.

    Великая Машина.

    По спине у меня пробежали мурашки, едва я подумал о ней. Даже не знаю, почему меня так возбуждают сами мысли об этом двигателе-механизме-инструменте.

    Небольшая тучка на миг закрыла на миг неяркое уже ноябрьское солнце. Я, не убавляя шага, посмотрел вверх. Нет, это ненадолго – дождя не предвидится.

    Теперь – осмотреться. Бросаю короткие, быстрые взгляды влево-вправо. Нас окружает охрана – полтора десятка отборных бойцов семейств Ладжори и Майо в форме городской стражи. Они отлично вооружены и натренированы и готовы к любым неожиданностям. Мой старик тоже здесь – но держится отстранённо и холодно; обычно немногословный, он с недавних пор и вовсе будто утратил интерес ко мне.

    Наверное, моет руки после каждой встречи со мной.

    Этельвульт Ладжори и его троюродный племянник Эгар, а также мой папаша – вот кто составляет нашу главную ударную силу. Патрон хочет взять под контроль чиновничий аппарат, обслуживающий Великую Машину, аколуфов; не исключено, что он и вовсе попытается прикарманить её герметит для собственных магических проектов.

    Конечно, три члена Совета Восьми могут многое, но… не воспротивится ли кто нам?

    Они воспротивились. Все пятеро остальных Советников выступили против, а их боевые отряды всё прибывали на площадь под видом прохожих. Пока Дино Градено, выступавший от лица наших оппонентов, и патрон спорили на ступенях у главного входа, я с постепенно растущим беспокойством осматривался вокруг. То, что ещё минуту назад казалось группками зевак, постепенно превращалось в густые толпы. Они бросали в нашу сторону неприязненные взгляды; некоторые даже демонстрировали оружие.

    - Может, пройдём внутрь, пока вся чернь Пентатерры не стала свидетелями нашего разговора? – Недовольное брюзжание патрона вызвало лишь лёгкую улыбку у Дино Градено. Аккуратно пригладив свои седеющие, а в молодости – эбеновые, волосы, дородный Советник расправил плечи, словно собрался сам защищать вход в ратушу от вторжения.

    - Посторонние внутрь не пройдут, я вам клянусь, Этельвульт. – Он кивнул сначала в мою сторону, потом – в сторону охраны. – Посторонние, Первый Советник.

    Формально патрон и Градено, оба они – члены Совета Восьми, и ничуть не отличаются в правах. На деле же Этельвульт изначально игнорировал Совет, принимая все решения на своё усмотрение – совсем как на Талвехе. Всё зашло настолько далеко, что Совет почувствовал угрозу собственным жизням – и сплотился вокруг Градено, численность чьего флота превышала сотню кораблей. Даже Пьеро Виченто, чьи интересы патрон так старательно – и, в некоторой мере, безуспешно – пытался защитить от рвения Боэмунда-Жака, перешёл в их лагерь. Он смотрел на нас мрачно и исподлобья, словно человек недовольный выпавшим ему жребием – но всё же сделавший выбор.

    Я сразу понял, что Виченто лишь утвердится в своём выборе, если попытаться на него надавить.

    - Посторонние? – Ладжори с удивлением огляделся, словно ища что-то – или кого-то. – Стража, конечно, останется сторожить вход, но ведь Фальканд Майо – член Совета Семидесяти Двух!

    - Не Совета Восьми, друг мой Этельвульт! – насмешливо улыбнувшись, поднял указательный палец Градено. Я заметил на нём герметитовый перстень. Так судовладелец давал нам понять, что и сам является колдуном.

    Патрон рассмеялся дурным дребезжащим смехом.

    - Десятки людей сейчас находятся в ратуше – и подавляющее большинство из них не избиралось и никогда не изберётся в Совет Семидесяти двух. Фальканд – важный сановник, трудящийся на благо Республики.

    Дино сделал вид, что поперхнулся – видимо, уловка Ладжори его изрядно позабавила.

    - Что ж, берите его с собой. – Он почти не скрывал улыбки. – Говорят, никто из Лишённых Души ещё не видел Великой Машины.

    Я вспыхнул.

    - Это оскорбление!

    Дино Градено медленно обернулся ко мне.

    - Прошу вас взвешивать каждое ваше слово, Советник. Вы желаете потребовать у меня удовлетворения? Мы можем выйти сейчас на Клеточки и сразиться при большом стечении народа, если дерзость окончательно затмила вам разум.

    Они просто изрубят меня на куски раньше, чем я выну шпагу из ножен, а Градено так и будет стоять, посмеиваясь, и отпускать остроты о нравах простолюдинов и их суевериях.  

     Я переглянулся с отцом, который, казалось, стремился испепелить меня взглядом, и покорно склонил голову.

    - Нет, конечно. Советник Градено, я…

    - Тогда извинитесь, немедленно! – От фразы этой, звонкой, как пощёчина, у меня желваки заходили на скулах. – Извинитесь при всех.

    - Прошу вас принять мои смиренные извинения, Советник. – Желая скрыть выражение лица, я склонился в поклоне, более приличествующем слугам. – Хорошо, пройдёмте.

    Он уже забыл обо мне, как о назойливой мухе, которую только что прихлопнул. Клянусь, он попомнит этот день, когда пробьёт его час!

    Стражники отвели свои алебарды в стороны, и Ключник Ратуши лично распахнул перед нами двери. Ладжори не смог протолкнуть на эту, крайне прибыльную, должность своего человека, и её занял некий Росси, ставленник Дино Градено.

    Зал Великой Машины, куда мы прошествовали через коридор, снабжённый двумя дверями – и двумя парами алебардщиков, – сразу поразил моё воображение. Вот она, святая святых Республики!

    Круглый, радиусом около сорока шагов, зал не имел ни окон, ни дверей. Единственным источником освещения выступала сама Великая Машина, занимавшая большую часть этого пространства. Смонтированная на колоссальных размеров столе, формой повторяющем Пентатерру, она излучала яркое голубое сияние; свечение это, словно пламя свечи, поколебленное дуновением воздуха, периодически меняло цвет на белый, иногда же – на синий.

    Мы, двигаясь тихо и осторожно, словно в храме, подошли к самому столу. Только тут я заметил, что расположенный на нём макет с точностью до мельчайших деталей копирует наш город. Вот сама ратуша, а вот Клеточки, вот собор Единого на Площади Чистых Помыслов.

    Взгляд мой поискал родную улицу Тысячи Станков, на которой день и ночь не умолкают ткацкие станки, изготавливающие шерстяные ткани, и отчий дом. Сердце моё защемило. (Лгут, что сердце Лишённых Души всегда стоит – моё замирает лишь в лунные ночи; возможно, с возрастом болезнь эта прогрессирует, не знаю.)

    Я нашёл и своё новое жилище на Гладкой улице, роскошный маленький дворец Дуилло. Интересно, как там Сабина? Услышит ли она меня, если я прокричу: «Привет!»?

    Всё функционировало, может, и приблизительно так, как я себе представлял, но гораздо сложнее. Присмотревшись, я пришёл к выводу, что все здания и улицы макета сделаны из чистого золота – и их украшают крошки герметита!

    Удивительно! Какова же подлинная стоимость этой игрушки?

    Дино Градено указал на стол широким жестом и заговорил тихим голосом, словно боясь обрушить хрупкую конструкцию.

    - Золото наши алхимики и маги, создававшие Великую Машину, сочли идеальным проводником энергии, источником которой служит герметит; в любом случае этот благородный металл не подвержен ржавению, а значит, долговечен.

    Он обернулся и указал на стены вокруг нас.

    - Присмотревшись, вы увидите небольшие отверстия – через них свет Великой Машины падает на стены маленьких тёмных келий. В них работают скромные отшельники, посвятившие свою жизнь службе Республике аколуфы.

    Мой двоюродный брат стал аколуфом. Служба их и впрямь не сахар: молодых ребят, прельстившихся возможностью овладеть магией, подвергают строгому и придирчивому отбору. Потом их обучают длинному списку заклинаний – и садят в эти самые кельи. На деле это камеры-обскуры, в которых свет, исходящий от Великой Машины, проецируется на стену; произнеся определённую формулу, аколуф может увидеть происходящее на улицах, даже заглянуть в отдельные дома. Они постоянно бормочут заклинания, направляя энергию туда, где в ней наибольшая необходимость: в сети отопления, водоснабжения и канализацию, в бесчисленные светильники, в разводные мосты и шлюзы и тому подобное.

    За год такой службы они превращаются в настоящие развалины: многие седеют, у них выпадают волосы и зубы. Молодые, цветущие парни превращаются в то и дело заговаривающихся стариков. Кузен мой и вовсе стал полубезумным; его отправили в монастырь, где он через пару лет скончался.

    Воровство, пронизавшее все слои нашего общества, властвует и здесь. Энергия Великой Машины воруется – особенно её любят разного рода владельцы мануфактур, включая и Майо, и Градено – и всех остальных.

    Все семьи черпают из этого источника – и все они приносят ему в жертву своих сыновей-аколуфов.

    - Вы хотели обсудить с нами вопросы исторической важности, Этельвульт. – Градено заткнул большие пальцы рук за пояс и покачнулся на носках взад-вперёд. – Уверен, они касаются Великой Машины. Мы внимательно вас слушаем.

    Ладжори, конечно, не мог понравиться такой тон. Он, видимо, давно уже мнил себя единовластным правителем города.

    - Я привёз с собой герметит…

    - Значительное его количество, как вы говорили – и до сих пор не передали Республике этот ценнейший минерал, принадлежащий, кстати, народу, а не вам. – Градено высокомерно улыбался, говоря так – он чувствовал за собой поддержку семейств, чьи общие силы превосходили мощь, накопленную Ладжори.

    - Я предлагаю объединить энергию Великой Машины с моим – имеющимся у меня – герметитом. Это необходимо для победы над мятежником дю Граццоном.

    Я сразу понял, что Ладжори, умудрившийся оговориться в такой момент, вспугнул оппонентов. Дарди, Мароцци, Виченто, Паккини – все четверо членов Совета Восьми, толпившиеся за плечами Градено – встревоженно переглянулись.

    - Дю Граццон?! – Градено расхохотался. – Это ваш мальчик, вернее, один из ваших мальчиков, Этельвульт, который рассорился с другим.

    Он кивнул в мою сторону.

    - Но давайте не будем переоценивать дю Граццона. Его семья бедна и лишена влияния; это восстание быстро угаснет.

    Ладжори недоверчиво улыбнулся.

    - А если нет? Дю Граццон каким-то образом получил доступ к симониту.

    - К симониту? – Градено положил правую ладонь на лицо и разгладил его черты жестом учителя, чей любимый ученик дал заведомо неверный ответ. – Симонит – это вымысел алхимиков, чьё действительное существование до сих пор не подтверждено!

    Дарди, Мароцци, Виченто, Паккини – все они – вновь приняли сторону Градено, закивав головами в унисон.

    - Что до дю Граццона, – Градено сделал многозначительную паузу, – то вскорости мы услышим о разгроме его банд и о поимке или убийстве его самого. 

    - Вы предприняли что-то в обход меня? – Взгляд Ладжори полыхнул злобой. В этот момент он походил на пытающуюся хищно скалиться морскую свинку – и даже я не мог сдержать улыбку, глядя на своего патрона.

    - Конечно, Этельвульт. Захотели – и предприняли. Это наше право. Право Совета, принявшего решение большинством голосов. – Градено пожал плечами. – Мы сформировали небольшой летучий отряд, в составе которого имеется опытный маг; даже бывшие подчинённые дю Граццона пожелали присоединиться к карательной экспедиции.

    Ладжори захрипел; в нём явно клокотала ярость.

    - Мы также желаем увидеть герметит, привезённый вами с Талвеха. В противном случае через неделю – через неделю да? – Градено переглянулся с Дарди, Мароцци, Виченто, Паккини – и те вновь кивнули в знак солидарности. – Через неделю мы проведём совещание Совета и снимем вас с занимаемой должности, если вы не передадите герметит казне.

    - Через неделю дю Граццон разобьёт лагерь у городских стен! – Ладжори почти выкрикнул эту фразу, изо рта его брызгала слюна. – Посмотрим, что вы скажете тогда!

    Развернувшись на каблуках, он, всецело пребывая во власти обуревавших его эмоций, вышел из зала. Я, коротко поклонившись Дарди, Мароцци, Виченто, Паккини – и, конечно, Градено – на прощание, поспешил за патроном.

    - Мы скажем вам и через неделю, досточтимый Этельвульт, что никому – даже вам – не позволим воровать в таких масштабах – и узурпировать власть. Наши традиции, наша фамильная честь – они превыше всего для нас!

    Градено, произнося эти слова нам в спину, смеялся почти в открытую, как смеялись с ним хором – Дарди, Мароции, Виченто и Паккини. Патрон же с каждым его словом всё более наливался желчью, видимо, мечтая втайне только об одном – чтобы та превратилась в мифический симонит.