Великое Делание-2, или Битва за Пентатерру

XII

Демон, сокрытый в золоте    Он мне сразу понравился, этот Жак Кроше. Образован – не по здешним меркам, но это и к лучшему, – гибок, в конце концов, он адаптировался к новому миру, к новому телу, к новым ценностям. Он кажется мне перспективным и многообещающим партнёром, гораздо лучше Дисфета.

    Тот слишком любит море – и дрожит перед Проклятием. Косная, твердолобая личность. Надеюсь окончательно попрощаться с ним в ближайшее время.

    Жак не очень-то чуток как сенситив и даже не подозревает, что я уже влияю на его решения. Если бы кто-нибудь поинтересовался его мнением, он бы сказал, наверное, что речь идёт о подсознательных психических процессах, сложных условнорефлекторных связях, из которых в критический момент побеждают более сильные. Так учит наука его мира, а он, хоть и не самый прилежный, – всего лишь ученик.

    К счастью, никто не интересуется мнением Жака. Всё идёт своим чередом.

    Ладжори – да! – мог бы оказаться даже интереснее, ведь он накопил столько герметита, а душа его темна, как глубины Ада. К сожалению, Ладжори во многом подобен Дисфету – его мысль бьётся в шорах традиций и глупых предрассудков, – а потому никогда не выпустит Зло на свободу.

    Я ведь Зло? Может, и нет. Для меня это сложный вопрос, да и для людей тоже. В любом случае Ладжори слишком хитёр и откажется подчиниться мне. Нужен человек молодой и неопытный, но с амбициями – и мнящий себя прогрессивным и рациональным, интеллектуалом. Таких легко оплести обещаниями, задеть самые потаённые струны их души – и всего лишь при помощи немногих модных слов притом.

    Я пребываю в его сознании, порой вторгаюсь в его мысли, всегда – с величайшей осторожностью. Мне предстоит продолжительная и кропотливая работа, иначе Жак что-то заподозрит, и всё пойдёт прахом. Лишь изредка, как подводники его мира, я всплываю на перископную глубину и изучаю окружающий мир посредством его несовершенных органов чувств.

    Сейчас он всецело поглощён разговором с кем-то; здесь, на глубине, я ощущаю колебания его эмоций, подобные поворотам холодных и тёплых течений движения мыслей, молниеносные, как колебания плавников юрких рыбок, перемены в перцепциях.

    Думаю, момент вполне благоприятный. Что за негативы отщёлкали сенсоры его глаз? О, Адальгер!

    Как он изменился с момента их последней встречи! Белый сюртук на серебряных пуговицах, белая же рубашка, шёлковые белые панталоны – и ярчайшей белизны чулки. Даже туфли – также с серебряными пряжками – белые.

    И шляпа. Она лежит на волосах цвета воронового крыла копной свежевыпавшего снега.

    - Ты явно преуспеваешь, мой друг. – Жак заискивает перед Адальгером, хоть я знаю на все сто, что он испытывает сильную антипатию к этому представителю уголовного мира. – Конечно, приятель, как и ты! Хочешь пива?

    Жак смеётся.

    - Не на службе. И не в такую погоду – меня просто развезёт.

    - Да, сегодня тепло; вода прогрелась, и можно даже купаться.

    Я начинаю улавливать очертания предметов обстановки. Они теряются в сумраке, искривляются к тому же, словно я смотрю через линзу, – но разговор происходит, несомненно, в таверне. Вокруг деревянные столы, стулья и лавки, чуть поодаль видна длинная стойка.

    Жак заказывает кофе, и они занимают один из столов. Долго щёлкают кремнями и огнивами, раскуривая трубки, пока Жак, выругавшись, не догадывается позвать гарсона. Половой приносит им тлеющий уголёк и какую-то ветошь на керамическом блюде.

    Лёгкие Жака наполняет табачный дым; я закашливаюсь в унисон с ним. Курение, конечно, одна из вреднейших привычек человечества.

    - Я ищу карлика, – шепчет Жак. – Настоящего душегуба, к тому же ловкого с ножом, как хирург.

    Ястребиное лицо Адальгера, сокрытое клубами дыма, начинает смещаться в пространстве – вверх-вниз, а потом назад. Он хохочет – беззвучно, словно ему отключили громкость. Я уже опасаюсь, что утратил связь со слуховым анализатором Жака, но всё в порядке. Адальгер просто таится от ненужных ушей.

    - Ты о горбатом Лодовико? – Адальгер продолжает смеяться, демонстрируя жёлтый никотиновый налёт на зубах. – Велика же цена твоим доносчикам!

    «Ты – мой доносчик и информатор номер один», –  с холодной злостью мысленно отвечает Жак.

    - Он пропал. Два дня ни слуху ни духу. – Адальгер вновь расхохотался, едва ли не на полную громкость. – Говорят, его убили – а может, дьявол забрал к себе через Адский Зёв.

    Жак издаёт недоверчивое «гм».

    - Выйдем, пройдёмся, Жак, я познакомлю тебя с одним моим приятелем. Мы занимались кой-какими делами вместе, но потом наши пути-дороги разошлись.

    Они встают и выходят; Жак платит за обоих.

    Молодые люди идут вдоль мутной полосы канала. Ключник пытается задать какой-то вопрос, но Адальгер жестом обёрнутой в белое руки принуждает его замолчать.

    Они – и я в их числе – выходят на небольшую, пятнадцать на десять метров, площадь. Стены домов – трёх- и четырёхэтажных – тянутся ввысь, напоминая своды колодца.

    Я полагаю, мы, скорее, вошли в дворик, и Жак произносит эти слова. Я прочувствовал их, прежде чем он озвучил – или Жак поддаётся моему суггестивному влиянию?

    Кто знает? Фрейд назвал бы нас шизофреником.

    Адальгер говорит в ответ тихим шёпотом: «Площадь. Площадь Шпоры – её назвали так из-за обронённой одним подгулявшим толстосумом, вроде как Баймонти, золотой шпоры. Во время дележа местная шпана передралась – и вскоре вспыхнул мятеж, его подавили только через три дня».

    Нотки гордости отчётливо слышны в голосе Адальгера. Здесь способность противостоять Закону – главная добродетель.

    На площади толпятся люди. Некоторые курят. Их развлекает чародей – высокий, худой как жердь блондин лет двадцати. Его запавшее, нуждающееся в бритве лицо, усыпано угрями. Он кажется мрачным и сосредоточенным, когда из рукавов его обтрёпанного камзола выпрыгивают кролики и взмывают в небеса голуби, тут же оборачивающиеся разноцветными надувными шарами.

    Мы имеем дело с иллюзиями. Зрители привычны к такого рода зрелищам. Кто-то бросает монетку в стоящую прямо на мостовой шляпу, кто-то – нет.

    Сорокалетняя, обильно накрашенная проститутка, делает в сторону мага неприличный жест и добавляет оскорбительное слово. Она распространяет вокруг себя запах спиртного и похоти; некоторые мужчины понимающе улыбаются.

    Юноша принимает вызов; он выпрямляет обе руки ладонями вперёд, словно целясь в противницу. Мощнейший порыв ветра, налетевший невесть откуда, задирает полы юбок недальновидной шлюхи, как у Мэрилин Монро. Публика имеет возможность лицезреть ещё стройные ноги, покрытые, однако, красной сыпью сифилитических нарывов.

    Взрыв смеха оглашает Площадь Шпоры, и жертва победоносно ухмыляющегося волшебника, яростно фыркая, удаляется.

    Он обходит всех со шляпой в руках, и Жак бросает туда серебряный дин-дин. Волшебник кланяется, улыбаясь – и лицо его застывает, когда он замечает Адальгера.

    - Ты! – В слове этом заключена настолько искренняя обида и ненависть, что присутствующие с удивлением смотрят на нас. Адальгер лишь разводит руками и непонимающе улыбается.

    - Произошло недоразумение, господа.

    Жак чуть приподнимает свою нагрудную бляху пальцами, чтобы волшебник мог её увидеть. Тот горестно вздыхает.

    - В этом месяце я уже платил Эдрику, сколько можно! – Жак откашливается и снова указывает на бляху. – Она позолочена, парень, а я – Ключник.

    Он шипит совсем как гадюка, и так тихо, что его слышим только мы.

    - Есть разговор.

    Мы отходим в сторону, а затем и за угол; нам вслед раздаются недовольные возгласы.

    Адальгер сразу берёт своего знакомца в оборот.

    - Варин, хватит копить гной! Ты как маленький! Никто не виноват в твоих бедах, кроме тебя самого! Ты захотел стать…

    Жак деликатно отодвигает его в сторону.

    - Я – Боэмунд дю Граццон, Ключник Дощатого Причала, и могу доставить тебе немало неприятностей, согласен?! – Указательный палец его тычет Варину в грудь. – Ну, согласен…

    - Завтра я скажу Эдрику, что он не берёт у тебя денег, потому что ты платишь мне! Понимаешь?

    Варин прячет взгляд.

    - Понимаю.

    Жак говорит с горячностью, которую легко принять за искренность.

    - Я пытаюсь раскрыть у******о семилетнего мальчика, невинного ребёнка – и мне нужна твоя помощь! Помоги мне, Варин, я тебя прошу!

    Чародей вздыхает и отворачивается.

    - Ты слышал, что Горбатый Лодовико пропал? – Адальгер смотрит на Варина в упор. – Как ты думаешь, мог он совершить подобное?

    Варин пытается отступить на шаг, но позади стена.

    - Мальчику всадили нож в позвоночник, а потом вырезали сердце; я думаю, это какой-то ритуал, делание, как вы выражаетесь. – Жак наседает. – Может он использоваться для изменения внешности?!

    Он толкает колдуна на стену; тот вскрикивает.

    - Может?!

    - Может! – Варин кивает, в глазах его – панический ужас. – Может, если сердце вырезать ещё живому, а колдун обладает немалой силой…

    Он испуганно осматривается по сторонам, словно нас могут подслушать. Но вокруг ни души.

   - Найди мне этого Лодовико! – Варин лишь беспомощно всхлипывает в ответ. – Нет! Нет! Ни за что!

    - Трус! – Жак кладёт руку на кинжал; ему легко играть роль героя, ведь он – лейтенант и Ключник Района. – Да, трус! Оставь, оставь меня!

    Неожиданно Варин вырывается и пытается убежать. Адальгер подставляет ему ногу; светловолосый волшебник падает лицом вниз. Падая, он разбил себе нос, и сейчас, лёжа ничком, рыдает. Шляпа съехала с его головы, а монеты рассыпались в пыли.

    Жак бросает ему ещё один дин-дин.

    - У тебя есть голубая крошка, я знаю. Когда захочешь поставить её на службу Республике, людям, – ты знаешь, где меня найти.

Жак                                                                                                                                                                                     1    Вечером я и мои друзья – Фальканд, Рикхар и Джордано – собрались в «Весёлой луне». Они прибыли все вместе, верхом, в то время как я, Ключник этого Района, стоял у входа и разыгрывал из себя радушного хозяина.

    - Входите, мои дорогие, располагайтесь, где вам удобно. Сегодня вы сможете напиться до бесчувственного состояния – причём за мой счёт! – и поутру явиться к своим родственникам и подругам, утверждая, что занимались важнейшими из возможных служебных дел.

    Три пары глаз подозрительно уставились на меня. Слово взял Джордано – вероятно, служба на флоте воспитала в нём такое редкое для должностных лиц качество как прямодушие.

    - Мы пришли по делу, Боэмунд. Дело, как объяснил Фальканд, важное – совершено у******о!..

    Фальканд, сардонически ухмыляясь, как всегда, когда разговор становится слишком серьёзным, перебил:

    - Да – и брошена тень на нечто, что призрачнее даже дворянской чести – на государственный престиж!

    Уже не в силах поддерживать выражение напускной серьёзности на лице, Джордано и Фальканд рассмеялись. Мы с Рикхаром, скорее, чтобы поддержать компанию, тоже вежливо хихикнули.

    - Действительно, имело место у******о. – Я угрюмо пнул глиняный черепок, валявшийся на пороге. – Труп мальчика обнаружен с кинжалом Дуилло в спине, и добавить тут больше нечего. Я решил не сообщать никому сию прискорбную весть, даже родителям ребёнка, до завтрашнего утра, а единственного свидетеля, некоего Равено, упёк за решётку.

    Фальканд изумлённо вскинул брови:

    - Есть подозрения, что он и совершил данное злодеяние? – Приходилось учитывать и такую возможность, но я в неё не слишком верил. – Нет, друг мой, едва ли. На рассвете я, скорее всего, освобожу его – и даже щедро вознагражу.

    Брови Фальканда поднялись ещё выше, словно стремясь достичь макушки:

    - В чём же дело?..