Пленница.

Глава 4.

Санса Старк не была похожа на своего отца. В этом лорд Ройс убедился.

Она носила его имя, но не более того.

Санса Старк не была похожа на свою мать.

Они были очень похожи внешне, но на этом всё.

Более всего Санса Старк походила на лорда-протектора Долины.

Когда они стояли рядом, когда говорили друг с другом, было нечто абсолютно идентичное в их тщеславии, в хищном блеске их глаз.

Глаза Сансы Старк походили на светло-голубые топазы, вставленные в её кольцо.

Глаза лорда Бейлиша напоминали хвою, припорошенную снегом.

Но вот огонь в их глазах, будто манящие ночные огни за рекой.

Он слышал в детстве сказку про то, как волшебные огни загорались за рекой каждую ночь, они манили заплутавших путников, звали, сияя магическим светом. Зачарованный человек входил в реку, шёл прямо, продолжая слушать зов. Всё заканчивалось только тогда, когда тёмные воды смыкались над ним.

Он видел, на что способны эти двое. Когда они улыбались, люди верили им. Лорд Ройс на собственном опыте убедился, как легко было попасть под их обаяние. Довериться доброжелательной улыбке Мизинца. Пойти на войну ради сияющей красоты леди Сансы.

Маленький лорд любил их обоих и безоговорочно доверял — это тревожило лорда Ройса, не давало ему покоя. Он старался следить за каждым их шагом. Ночью его люди дежурили около их шатров и утром докладывали ему обстановку. Он удвоил охрану маленького лорда Аррена, приставил к нему слугу, проверявшего пищу на предмет яда. Он старался не отходить от маленького лорда ни на шаг.

Лорд Ройс не понимал, как эти люди — безоружные, не имеющие за собой армии, слабый мужчина и женщина — могли вселять в него такой ужас.

Он знал, что Бейлиш рано или поздно попробует от него избавиться, это было лишь вопросом времени. Мизинцу определённо не нужен был такой верный человек рядом с лордом Долины.

Но леди Санса с первого взгляда казалась невинной. Он видел, как на неё влияет присутствие Мизинца, но неужели эта молодая девушка — испуганное, израненное дитя — могла так сильно измениться с их прошлой встречи? Лорд Рунного камня не хотел в это верить.

Она всегда была такой доброжелательной. После всех бед, что произошли с этой девушкой, после всей боли и грязи в ней как будто сохранялся некий внутренний свет.

«Не смотри на огни, — шептал ему внутренний голос. — Не слушай их зов».

Но когда она улыбалась ему, когда расспрашивала про детство его сына, он чувствовал такое умиротворение, будто находился дома рядом с очагом.

Несмотря ни на что, ему нравилась леди Санса. Её тихий нрав и безукоризненные манеры, ласка, которую она способна была дарить лорду Аррену, даже несмотря на его невыносимые капризы.

Ему также казалась, что она далеко не во всем согласна с Мизинцем, хотя на людях она всегда поддерживала его. К тому же, что вынудило её, наследницу столь древнего рода, пообещать свою руку этому проходимцу Бейлишу, у которого не было за душой ничего, кроме интриг и борделей?

Лорд-протектор обставил её шатер множеством прекрасных вещей, с тех пор, как она приехала в лагерь, она одевалась только в роскошные, подаренные Мизинцем платья, но лорд Рунного камня не верил в то, что такую, как она, можно купить.

Даже не похожая ни на кого из своих родных, она была Сансой Старк — дочерью Неда Старка, Винтерфеллского хранителя Севера и Десницы короля.

Он наблюдал за тем, как она в одиночестве бродит близ болот, когда ей кажется, что её никто не видит. Он видел, как её волосы пылающим огнем развеваются на ветру. У леди Сансы все-таки была очень южная, не старковская внешность, будто среди зимы она была светом.

— Вы похоже на зимнее солнце, миледи, — не удержался он перед тем, чтобы однажды сказать ей.

— Зимнее солнце? — Тут же подхватил Бейлиш. — Какое удачное сравнение! Санса, после победы у Винтерфелла нам стоит так называть песнь в вашу честь.

— Благодарю, лорд Ройс, — с улыбкой проговорила она — тихо, будто не замечая слов Мизинца. — Мне очень приятно слышать это от вас.

На душе у него сразу стало теплее.

Шло время и его удивляло то, что они до сих пор не двинулись на встречу армии Джона Сноу.

— Чего мы ждём? — спросил он прямо.

— Видите ли, лорд Ройс, — начал Бейлиш в своей обычной манере, — наша первостепенная задача — отвоевать Винтерфелл и передать его законным наследникам лорда Старка, леди Сансе и её брату Рикону, но… в данный момент до меня дошли слухи о том, что Джон Сноу объявил себя королем Севера. Я всё ещё проверяю это, но если всё подтвердится — это будет означать измену.

— Но разве он не ваш брат, миледи? — обратился он к молчавшей всё это время леди Сансе.

— Мой единокровный брат. Я написала ему письмо с требованием объяснений. Те лорды присягнули мне на верность, милорд, я не понимаю, что это может значить…

— Это может значить то, — перебил её лорд Бейлиш, — что Джон Сноу решил сам править Севером, на том простом основании, что он всё же мужчина и сын Неда Старка, ему было не сложно снискать поддержку у северных Лордов. Думаю, леди Сансе всё ещё не доверяют достаточно — после того, как она столько лет была невестой убийцы своего отца, а затем вышла замуж за его дядю. Опять же брак с Рамси Болтоном…

— Ей не доверяют потому, что с ней рядом вы! — Вскипел лорд Рунного камня. — Как вы смеете очернять жизнь этой невинной девушки? Разве это не вы должны были защищать её, чтобы она не попала к Болтонам? Вины леди Сансы нет в том, что Ланнистеры держали её в плену. Но, миледи… вы ведь не сможете пойти против своего брата?

— Я никогда не пойду против своего брата.

— Мы просто не выдвинемся в поход, лорд Ройс, пока не будем уверены в верности Джона Сноу.

— О чём вы говорите? Даже если он и провозгласил себя королем Севера, вы должны быть с ним за одно, миледи! Если мы не выдвинемся сейчас, если вы его не поддержите, может произойти так, что будет уже слишком поздно. Вы потеряете ещё одного брата!

— Лорд Ройс, — она встала с кресла, и все поднялись, — я меньше всего на свете хотела бы потерять кого бы то ни было из своей семьи. Я верю моему брату и жду от него объяснений.

— Чтобы успеть к началу битвы, нам нужно выдвигаться в течение пары дней, почему бы вам не попросить его объясниться лично? К чему рисковать жизнями стольких людей, ожидая ворона?

Она не нашлась, что ответить.

— Всё решено, лорд Ройс, — ответил за неё Мизинец. — Мы будем ждать письма.

— Но это просто невероятно, миледи… послушайте…

— Разговор окончен, Лорд Ройс, — перебил его Бейлиш.

— Вы совершаете ошибку, лорд Бейлиш! Я поговорю об этом с лордом Долины.

Перед тем, как уйти, он ещё раз взглянул в глаза леди Сансы. В них блестели слёзы.

Увидев, что она вновь направилась к болотам, он пошел следом, надеясь убедить её в разговоре наедине.

— Миледи… простите…

— Я ждала вас, лорд Ройс, – перебила она, устремив свой взгляд вдаль.

— Ждали?

— Вы ведь не доверяете лорду Бейлишу, — сказала она скорее утвердительно.

— Не доверяю. Я считаю, что он хочет поссорить вас с братом.

— Я тоже так считаю.

— Правда? — он был обескуражен. — Но вы соглашаетесь с ним.

— Да. Чтобы он ничего не подозревал.

Она посмотрела на него, мягко улыбнувшись. Он понял, что не стоило сомневаться в ней.

— Что вы будете делать?

Она вздохнула. А затем, словно зачарованная направилась вперёд, прямо в трясину.

Он попытался схватить её за руку, но не успел.

Она обернулась к нему, стоя по колено в болоте.

— Спасите меня, лорд Ройс, — сказала она абсолютно ровным голосом.

Его пробрал холод.

— Что вы делаете, миледи! Зачем вы это сделали?

— Спасите меня, лорд Ройс, — повторила она.

Он обернулся, вокруг никого не было. Она помутилась рассудком?

Трясина засасывала её, но леди Санса не барахталась, не кричала.

Она повторяла только: «Спасите меня, лорд Ройс. Спасите меня»

— Боги, что с вами? — закричал он, осматриваясь кругом в поисках палки.

Медлить было нельзя, трясина уже засосала её по плечи.

Он протянул ей длинную палку, она схватилась, но вытянуть девушку было очень тяжело, как будто она сопротивлялась.

Боги, что сделало это дитя?

Он видел только её прекрасное лицо, сияющие глаза, истекающие слезами.

Он слышал только: «Спасите меня, лорд Ройс. Спасите меня»

Она закричала, умоляя его поторопиться, он напряг все свои силы, а затем… будто кто-то толкнул его, он потерял равновесие и сам оказался в трясине.

Тяжёлые доспехи, тянули его вниз, он начал барахтаться, но это лишь усугубило ситуацию.

Он закричал, понимая, что ему уже не спастись. Он хотел лишь спасти её, это зимнее солнце.

Повернувшись, Лорд Ройс обомлел. Он увидел, как солдаты с гербом пересмешника помогают леди Сансе выбраться на берег. Она кашляла, выплевывая чёрные комки болотной земли, рядом с ней на одном колене стоял лорд Бейлиш. Он вытирал её лицо платком, бережно придерживая за плечо.

Заметив его взгляд, Мизинец встал.

— Немедленно сообщите о том, что лорд Ройс спас леди Сансу из болота, — приказал он солдатам.

— Так жаль, что сам он трагически погиб, — произнёс он, улыбнувшись, глядя лорду Рунного камня прямо в глаза.

Лорд Ройс закричал, осознавая, что смерть неизбежна, понимая, что никто не успеет прийти на помощь.

— Будь ты проклят, Бейлиш! Будь ты проклят! Будь ты проклят! Будь ты проклят!

Он продолжал кричать, даже наглотавшись болотной воды, даже захлёбывась землёй и тиной продолжал осыпать Мизинца проклятьями.

— Будь ты…

Последним, что он увидел, было тёплое сияние голубых глаз, устремлённых на него с берега. Затем тина сомкнулась над ним — и всё закончилось.

В тот вечер закат был кровавым. Уходящее солнце отбрасывало алые лучи на складки чёрного бархата, который она украшала вышивкой.

Она сидела в окружении ткани, ниспадающей тёмными волнами, словно посреди ночного моря.

Как будто вокруг была только бездна.

Сквозь щёлку она видела, как постепенно в лагере зажигаются огни.

Она представляла, как на небе загораются звёзды.

После смерти лорда Ройса лорд Петир был слишком занят, чтобы досаждать ей.

У неё было достаточно времени, чтобы послушать тишину в своей душе.

Часами она думала лишь о линии стежков, выводимых серебряной нитью. Лишь о том, как движутся полосы света по комнате в течение дня.

Казалось, что вокруг неё время остановилось. Мир жил, а она будто была мертва.

Она слышала звуки, доносившиеся снаружи: голоса солдат и ржание лошадей, чувствовала запахи костра и приготовляемой пищи. Она видела клубящуюся пыль и ощущала течение времени, которое, теперь казалось, проходит мимо неё.

Никто не тревожил её в те часы, и ей нравилось представлять, как армия соберётся в поход на Винтерфелл, как сложат шатры, уложат в повозки припасы, как всадники сядут на лошадей, поскачут вперёд знаменосцы.

Ей нравилось думать, что она останется никем не замеченной, что будет сидеть посреди степи, выводя рисунки на мягкой поверхности бархата.

На протяжении тысячи лет.

Она знала, что он заходил к ней накануне ночью. Лёжа в кромешной тьме, не открывая глаз, она узнала его шаги, ритм его дыхания. Она могла досконально представить каждое его движение, его взгляд. Он смотрел на неё очень долго. Несколько раз она проваливалась в сон, но просыпаясь, понимала, что он всё ещё стоит рядом. Кажется, он ушёл только на рассвете.

Она подумала о своей красоте. Что в ней было такого? Что так сильно тревожило всех этих мужчин, что они готовы были идти на насилие — по отношению к другим, к себе, к ней?

Казалось, чем больше они восхищались ею, тем больше хотели уничтожить.

Он уже думал о том, как убьет её?

Это был бы несчастный случай?

Может быть, он хотел бы задушить её шелковой нитью своими собственным руками?

Разве в детстве, когда эти взрослые восхищались её красотой, они говорили о том, как она будет несчастна?

Разве они говорили, что каждый увидевший её мужчина захочет ею обладать?

О том, что он сделает ради этого.

Говоря о её браке с Рамси, лорд Бейлиш заявлял, что раскаивается, но она видела, что это не совсем так. Он просто не мог представить, каково это — быть на её месте. Он не мог представить, каково это быть женщиной: когда тебя избивают, унижают, уничтожают каждый день.

Когда каждое прикосновение в супружеской спальне приносит не ласку, а невыносимую боль.

Разве стал бы Рамси мучить её, не будь она привлекательна? Разве Джоффри наслаждался бы её унижением, не будь она так хороша?

Нет, скорее всего, они бы просто убили её, заморили бы голодом, отдали бы собакам.

Разве Петир Бейлиш смотрел бы на неё целыми ночами, не будь она так красива? Нет, и тётя Лиза — тому доказательство.

Она улыбнулась, подумав о том, как уничтожит каждого из них.

Каждого из тех, в глазах которых она хоть раз видела желание, каждого из тех, кто был к ней ближе, чем следовало, каждого, кто представлял её обнажённое тело в своих грязных мечтах.

Она вспомнила предсмертное лицо Джоффри, представила подвешенное тело Рамси с содранной кожей.

Она подумала о нём. Видеть смерть на его лице, чувствовать тяжесть его головы на своих коленях — это так мало.

Ей хотелось бы смотреть, как невыносимая боль разъедает его душу, наблюдать за ним, когда он потеряет всё.

Каждый раз, когда всё шло так, как нужно, каждый раз, когда он поднимался на ступеньку выше к своей цели, она знала, что он лишь на один шаг ближе к оглушительному краху.

Он должен был получить так много, прежде чем всё потерять. Всё, о чём он когда-либо мечтал, должно было оказаться на расстоянии вытянутой руки.

Только коснись….

Когда она закончит с ним, он будет умолять о смерти.

Что до неё…

Когда она представляла его падение, когда воображала изгиб его заломленных рук, ей было почти не больно.

Рассвет был холодным. Он стоял и смотрел, как восходящее солнце, скрывающееся за густым туманом, освещает спящий лагерь пронзительно-белым светом.

Люди просыпались неспешно, будто стремясь отсрочить наступление дня. Они зарывались глубже в свои постели, смыкали покрепче веки, зажимали уши. Только бы не чувствовать ледяное прикосновение этого утра.

Он машинально разгладил складки на своей безупречной одежде.

Старков и Ланнистеров было просто стравить друг с другом, но для того, чтобы натравить Фрейев на Болтонов, ему вообще ничего не понадобилось делать. Он усмехнулся.

Уолдер Фрей устроил Красную свадьбу только из-за несдержанного обещания. Что он сделает, когда узнает, что его дочь и внука скормили собакам?

Рамси Болтон мог сделать всё что угодно, мог отравить Уолду Фрей, заморить голодом, скинуть со стены. На самом деле он мог даже не убивать её: у бедной женщины не было в Винтерфелле никакой поддержки, скорее всего, она вообще не задумывалась о том, чтобы оспаривать власть в пользу новорожденного сына. У Рамси Болтона, навоиспечённого хранителя Севера было ещё около десяти лет, прежде чем этот мальчик стал бы представлять хоть какую-то угрозу, но, очевидно, единственное, чего не было у этого больного ублюдка, так это умения держать себя в руках.

Что же, всё, что ему оставалось делать теперь — смотреть, как то, чего его семья успела достигнуть за последнее время, будет утекать из-под пальцев.

Она оборвала ход его мыслей, внезапно возникнув из тумана. Обернувшись к нему, пожелала доброго утра, почти ласково.

Её взгляд пронизывал насквозь.

— Я хотела поговорить с вами о моём брате.

Он улыбнулся уголком рта, предвидя, о чём пойдёт речь.

— Почему бы и нет, миледи, о котором?

Она смотрела только вперёд, стремясь выглядеть твёрдой. Её светящаяся белизной кожа, её сапфировый взгляд были сейчас такими холодными, что он подумал о том, что, наверное, так выглядела бы её статуя, стоящая в крипте Винтерфелла.

— О Джоне. Я хочу, чтобы вы пообещали, что он останется жив.

Он усмехнулся, всё ещё умиляясь тому, что она ставит ему свои условия.

— Миледи, ваш брат собирается участвовать в одном из самых кровопролитных сражений в истории Севера, я не могу вам такого обещать. Вы хотите, чтобы я послал отряд рыцарей охранять его?

Она обернулась и посмотрела на него очень внимательно.

— Достаточно будет и того, что вы пообещаете его не трогать.

— Мне не нужна смерть вашего брата, — улыбнувшись, оспорил он.

Она выглядела слегка обескураженной.

— Но мой брат…

Он вскинул брови, приглашая её продолжить.

— Он имеет большое влияние на Севере. Он провозгласил себя королем, северные лорды присягнули ему, подчиняются ему…

Он кивал, соглашаясь с каждым пунктом.

— Да, а ещё вашим братом не так уж сложно управлять, — закончил он.

Она осеклась.

— Зачем мне Север, если я не смогу его удержать?

— Я смогла бы, — проговорила она, поджимая губы.

Такая трогательная в своей мнимой силе.

Он наклонил голову, не удержавшись от того, чтобы дотронуться до её лица.

— И ты будешь делать это, Санса — управлять Джоном, который будет созывать знамена, от имени Старков, сражаться, побеждать и снова сражаться, в этой войне и всех грядущих.

Она хотела сказать что-то ещё, но он перебил.

— Северу нужен лидер. Болтоны недооценили то, как превозносят Старков. Я не собираюсь повторять их ошибки. У нас есть символ, герой, полубог, если верить тому, что говорят о Джоне Сноу — было бы крайне глупо не воспользоваться этим. Тебя любят на Севере, Санса, но сына Неда Старка, даже бастарда, всегда будут ценить больше, чем дочь. Сколько имён ты уже сменила? Ты была Ланнистер, Болтон, возможно, ты будешь носить моё имя. Твои дети будут носить моё имя.

Последней мысли он улыбнулся, наблюдая, как её передернуло, словно от пощечины.

— Рикон — тоже сын Неда Старка, — выдавила, наконец, она.

Он отвернулся, медленно сглотнув.

— Вы не верите в то, что он выживет, так ведь? — воскликнула она, наблюдая за его лицом.

— Я удивлён, что он всё ещё жив. Видят боги, мне не хотелось бы этого говорить, но вам стоит приготовиться. Вполне возможно, что ваш брат живёт сейчас только для того, чтобы умереть на ваших глазах.

— Нет, — произнесла она так, как будто от того, согласится он с ней или нет, зависела жизнь её брата.

Он взял её за руку, всё ещё избегая смотреть в лицо. Зная, что она не хотела бы, чтобы он видел, как она плачет.

— Мне жаль, — проговорил он тихо, прежде чем оставить её.

Наедине с правдой.

«Винтерфелл мой, бастард! Приди и увидишь!

Север мой, бастард! Приди и увидишь!

Твой брат у меня, бастард! Приди и увидишь!»

Приди и увидишь, Джон Сноу!

В глубине души Рамси хотел битвы, он был почти счастлив, узнав, что бастард собирает войско.

Его отец вонзил кинжал в сердце короля Севера, ему же не представилось такой возможности.

Теперь судьба давала ему второй шанс.

Отстоять своё право на Винтерфелл.

Подчинить себе весь Север.

Убивать каждого, кто будет на пути.

Он не мог решить лишь того, в каком порядке будет пытать Старков.

Сначала он поставит Джона Сноу на колени, чтобы ни случилось, он заставит его смотреть.

Затем он, как и обещал, даст изнасиловать свою жену каждому желающему.

Потом он начнет медленно снимать кожу с Джона Сноу.

Пусть крики брата и сестры сольются в единый невыносимый вопль.

Пусть лопаются барабанные перепонки, пусть сердце разрывается от наслаждения.

Им обоим будет на что посмотреть.

Он разожжёт такой костер из старковских знамен, которого ещё не видел Север.

Пусть пламя костра достает до небес.

Пусть запах дыма смешивается с ароматом крови.

Пусть даже мёртвые увидят его триумф.

Он разгромит армию Джона Сноу. Он сожжёт каждого лорда, присягнувшего этому бастарду.

Он заберёт у них всё.

Честь.

Жизнь.

Он отыщет в них каждую крупицу надежды и раздавит своими собственным руками.

Он мечтал о том, чтобы их сердца умерли и окаменели от боли до того, как перестанут биться.

Когда с Джоном Сноу будет покончено, он, пожалуй, сделает чучело из его тела.

Чтобы его жена и любой желающий всегда могли получить аудиенцию у «короля Севера».

Когда душа Сансы Старк умрёт, когда её глаза остекленеют от слёз, а разорванное нутро будет истекать кровью и спермой, тогда он отнесёт её домой, в их Винтерфелл.

Он будет невероятно ласков.

Сначала он отрежет ей язык. Все равно она крайне бездарно им работала, Теон Грейджой, и тот был лучше.

Затем он посадит её на цепь в самой тесной и тёмной комнате замка.

Он дождётся, пока она выносит ту тварь, которую ей удастся понести после этой ночи. Дождётся, пока она родит, даст ей почувствовать себя живой, привыкнуть к ребёнку, что будет сосать её грудь, запомнить его запах.

А затем он скинет её дитя со стен Винтерфелла, как когда-то она поступила с Мирандой.

Он будет трахать её снова и снова, пока она не родит ему наследников, не меньше трёх мальчиков, на меньшее он не согласен.

Он решил, что если она будет рожать девочек, он будет скармливать их собакам.

Собак так трудно прокормить зимой.

После того, как он получит от неё всё, что нужно, он сохранит ей жизнь. Он даже выпустит её, оставит в замке в качестве самой последней прислуги.

Предварительно он изуродует её лицо до неузнаваемости, отрежет ей пару пальцев, нарядит в лохмотья.

Никто никогда не поверит в то, кем она была.

Она станет игрушкой для его детей.

Он будет улыбаться, наблюдая за тем, как сыновья отрабатывают на ней удары, как учатся оскоплять и снимать кожу. Она станет их учебным пособием. Их подопытным животным.

Он не убьет её даже тогда, когда она будет умолять о смерти.

Он ни за что она свете не даст ей у***ь себя.

Даже после смерти ты будешь принадлежать мне, Санса Старк.

Приди и увидишь!

Накануне битвы за Винтерфелл ей приснилось лето.

Бескрайние поля, простирающиеся до самого горизонта.

Длинные, словно лучи света, стебли травы, колыхающиеся под порывами ветра.

Она чувствовала себя такой свободной, идя сквозь поле, отливающее золотом, к самому горизонту.

Мягкие пшеничные колосья щекотали кожу, когда она касалась их подушечками пальцев.

Воздух, пропитанный ароматом цветов, медленно плавился на солнце. Когда она делала вдох, ей казалось, что по лёгким растекается тягучий вересковый мёд.

Губы сами собой расплывались в улыбке.

Она убирала волосы, которые ветер неистово бросал ей в лицо. Пряди так сильно нагрелись, что походили на расплавленный металл.

Она поднимала руки к небу, и на фоне его голубого купола кожа казалась белее снега.

На ней было светлое платье, украшенное богатой вышивкой. Она присмотрелась: подол походил на гобелен, там были изображены гирлянды из синих роз и темноволосая девушка в венке, турнир и рыцари, кони и знамёна, башня, замки, армии, драконы, лютоволки, её братья, стреляющие из лука во дворе Винтерфелла, её мать, сидящая у кровати Брана, её отец под топором палача. Далее, до самого края, растекалось тёмно-красное пятно.

Она дотронулась до ткани — и на её пальцах остались следы крови.

Всё внутри сжалось в невероятной тоске, и она с горечью приложила окровавленные пальцы к губам, чувствуя, как сердце разрывается от боли, которую она не в состоянии вынести.

Как будто это была не её боль.

Будто в одно мгновение она услышала предсмертные крики тысяч умирающих.

Будто в единый миг она сама умерла сотни тысяч раз.

По щеке катилась единственная слеза, а ей казалось, будто кожу рассекает лезвие.

Она видела мечи, пронзающие её плоть, видела глаза своих убийц, их лица перекошенные яростью.

Она чувствовала петлю на шее, хватала губами воздух, не в силах вдохнуть.

Она захлебывалась кровью с пеной у рта.

Ощущала вкус яда в своей гортани.

А затем кто-то холодный и сильный подошёл к ней сзади, и она увидела тень от занесённого оружия. Она закрыла глаза, молясь богам лишь о том, чтобы её страдания прекратились.

Она почувствовала, ярче, чем что-либо когда-либо, как обжигающий, словно лёд, металл рассекает плоть, как голова отделяется от тела, касается нагретой земли её мокрая щека.

Её оглушил звук падения собственного тела.

Она видела, золотистые тернии пшеничных колосьев, тончайшие линии травинок переплетающихся и стелющихся по земле. Ей было жаль, что она не может смотреть на небо.

Она всё ещё чувствовала абсолютно всё, когда черви стали пожирать внутреннюю часть её головы, когда муравьи проложили тропу по глазному яблоку.

Когда её тело вспыхнуло на солнце, словно в пожаре, ноздрей коснулся запах палёной плоти. Наблюдая, как волосы сливаются с пламенем, она чувствовала абсолютно всё.

Невыносимо медленно тлея под яростным солнцем.

Когда от её тела ничего не осталось, сознание продолжило существовать, будто раздвоившись. Часть его впиталась в землю, а часть подхватил ветер, унося куда-то ввысь.

Она видела и чувствовала ещё многое, уже не воспринимая себя собой.

Постепенно растворяясь в невероятной чистоте ясного летнего неба, постепенно увязая в тёплой почве, влажной от крови, она в последний раз ощутила себя человеком.

Если бы только она могла плакать.