Ночь Семи Грехов

Глава 13

Доусон маячил за камерами наблюдения вместе с Малеком, а Сторми носилась туда-сюда, наводя уборку, поэтому нам с Доусоном было крайне сложно проскользнуть мимо объективов и взять запасной ключ от кабинета Шеона — после того случая с Призывником и незаконно взятым противоядием, он запирал дверь своего «склепа». Конечно, кроме ценного охотничьего инвентаря и полезных «снадобий», брать там было нечего, разве что тот блокнот, куда он постоянно что-то записывал. У меня нередко возникали мысли, что Шеон ведет дневник, но как представляла его, лежащим на кровати в девчачьей позе и наклеивающего на обложку стразы, сразу старалась откидывать их. Да и куда подальше.

Иногда моя фантазия выходила за рамки приличия.

А именно когда рядом был Доусон. Так рядом, например, как сейчас: его бедро упиралось в мое, а плечо интенсивно шевелилось — он открывал дверь. Я тем временем стояла на шухере и наблюдала за движениями камер.

— Получилось, — облегченно выдал Доусон, отворяя дверь и пряча ключ в карман. — Ну, что, готова?

— Ох, Господи, — пробормотала я, еле как сохраняя равновесие на одной ноге.

 Одним резким движением он подхватил меня и усмехнулся, когда я стала сопротивляться и пытаться вырваться из его стальной хватки: сколько можно меня таскать?

— Отпусти! — легонько пихнула его в грудь и потянулась к полу, стараясь освободиться. Доусона, похоже, забавляли мои «акробатические» движения: он не отпускал меня до тех пор, пока не зашел в кабинет и не закрыл за нами дверь.

Его взгляд, полный бесятами, обратился ко мне, и я по-детски насупилась.

— Ты заставляешь меня чувствовать себя калекой, к тому же, учитывая то, что я довольно люблю злоупотреблять сладким перед сном, у тебя давно уже должны были отвалиться руки! — проворчала я и попыталась залезть в кресло Шеона — неудача! Чертова нога. — И ты видел, какой у меня огромный зад?!

— Он… эмм… просто аппетитный, — пробормотал Доусон, помогая мне усесться.

Стоп. Мне это послышалось, или он сказал, что моя пятая точка довольно неплохая?

Но когда я собралась открыть рот и попросить повторить это еще раз — и плевать, что буду сгорать от стыда в собственной шкуре, — Доусон, словно специально, увильнул от темы, выпалив:

— У отца много всякого хлама запрятано в шкафах. Я имею в виду книги, бумаги и тому прочее. Поэтому, чтобы найти ту единственную книженцию, нам придется порыться немного.

Доусон, чуть ли не бегом, направился к тумбочке напротив стола и стал лихорадочно дергать шкафчики — ого! — это он так нервничает из-за моей… эм… задницы? В принципе, случай чем-то схож со вчерашним, только тогда главную роль играла моя грудь.

Чем больше мы оставались наедине, тем больше между нами происходило странных вещей и — признаюсь — горяченьких моментов, требующих незамедлительного достойного продолжения.

Я постаралась не глядеть на то, как перекатываются мышцы под его одеждой, как вздымаются мускулы, когда он тянется за…

Ой, заткнись, Фрост, умоляю. Просто заткнись.

Единственным отвлечением от грешных мыслей был разговор — тем более, мне нужно было выяснить, какую конкретно книгу мы ищем. Судорожно вдохнув, я спросила:

— Как она выглядит? — и сделала вид, дабы ищу что-то на столе, когда его пытливо-голубые глаза, способные заставить мое сердце биться чаще, уставились в мою сторону.

— Что-то вроде Демонической книги…

— Демо… — в горле запершило. Я подавилась и откашлялась, прежде чем продолжить. — В смысле, она про…

— Не-ет, Джордан, — Доусон завертел головой, вставая с корточек; он направился ко мне, оглядывая кабинет, — даже не думай такое. Это что-то вроде… сборника всего странного, в каком-то роде связанного с нашими «любимчиками».

— Ничуть не обрадовал, — простонала я и сжала камушек. Сочетание святой воды и необычной вещички, да вдобавок еще и света от нее, не предвещало ничего хорошего. Может быть, поэтому сейчас мое сердце готово было раздробить ребра и, вырвавшись из «заточения», грохнуться на этот чертов стол?

Я боялась правды.

Боялась узнать, к чему эта цацка.

А особенно боялась узнать, кто я.

Доусон сел возле меня и стал дергать шкафчики в столе — заперто.

— Отлично. — Он стукнул по ним, оглядываясь, словно где-то неподалеку может нарисоваться ключ.

Тем временем я старалась тоже хоть как-то помочь, осматривая открытые отсеки, в которых, похоже, не было ничего ценного. Если и Шеон скрывает что-то от нас, прячет, то это что-то находится под замком. Под надежным замком…

Я указала раненной ногой на самый последний темный шкафчик — он, кстати, был под кодовым замком, и это, знаете, не напугало меня, а рассмешило.

— Такой я видела в одном фильме про шпионов, и когда шкафчик открыли, там лежала отрубленная рука одного злодея с красным перстнем. — Мне бы стоило смотреть поменьше телевизора с таким-то кровавым образом жизни.

Но Доусона ничуть не тронул тонкий намек, и он стал дергать замок, пробуя разные комбинации цифр.

— Конечно, я верю, что мой отец уже того, но не настолько, чтобы кого-то расчленять.

Оу. Да ну?

Я тщетно пыталась скрыть улыбку и как бы невзначай поинтересовалась:

— А ты не думал, откуда у него столько колец на каждом пальце? — я исказила лицо в немом ужасе, и он усмехнулся, продолжая мучить тайный ящик.

— Если он и кого-то убил, то нам должно быть радостно, что это были не мы.

Доусон как всегда мыслил крайне позитивно.

Я последний раз пробежалась взглядом по столу, затем опустила его в корзину, где, кажется, обнаружила нечто интересное. Интересное. В корзине. Хах. Аболденно. И, как обычно это бывает, мой больной мозг подал телу сигнал нырнуть в урну, несмотря на то, что в ней находилось нечто вроде… господи, пусть я лучше буду думать, что это остатки от салата.

— Откуда тебе вообще известно про книгу? — я поддалась вперед, придерживаясь за краешек стола — не упасть бы! — и подцепила что-то больно знакомое из мусорного ведра. Повезло же, что этот прямоугольник не запачкался в той зеленоватой жиже — мне явно неинтересно, откуда она.

— Я слышал о ней от Охотников Северного клана, — признался Доусон мрачным тоном. — И они говорили, что там содержится почти все, на что любой Охотник хочет найти ответы.

А мне такого не говорили!

Я старалась не выдавать свою обиду, осторожно открывая…

— Блокнот Шеона. — Шок навалился на меня сокрушительной силой, сметая все барьеры спокойствия и самообладания. — Тот самый…

Какого черта он делал в урне, если Шеон с ним практически не расставался?

— Где ты его… — Доусон подорвался и замер, когда мы наткнулись на текст, выпоровший из меня последние крупицы контроля над собой.

Запись первая.

16. 12.98

Имя: Айвелин Энджел Фрост

Дата рождения: 15.12.98

Вес: 3200

Рост: 49 см.

Состояние: Умеренное. Без изменений.

Меры предосторожности: Почти готовы.

Уровень опасности: Низкий.

Запись вторая.

23.12.98

Имя: Айвелин Энджел Фрост

Дата рождения: 15.12.98

Вес: 3500

Рост: 50 см.

Состояние: Умеренное. Без изменений.

Меры предосторожности: Готовы.

Уровень опасности: Низкий.

 Я начала задыхаться, лихорадочно листая один лист за другим, где Шеон, как какой-то маньяк, описывал все мои изменения и преобразования.

Запись триста двенадцатая.

23.01.2005

 Имя: Айвелин Энджел Фрост

Дата рождения: 15.12.98

Вес: 22кг.

Рост: 85 см.

Состояние: Подозрительное. Пытается снять кулон.

Меры предосторожности: Есть и пока действуют.

Уровень опасности: Средний.

…

Запись шестьсот двадцать пятая.

07.11.2011

Имя: Айвелин Энджел Фрост

Дата рождения: 15.12.98

Вес: 41кг.

Рост: 140 см.

Состояние: Неумеренное. Хочет избавиться от кулона. Психует. Задает вопросы.

Меры предосторожности: Есть и действуют. В доме установлена видео-слежка.

Уровень опасности: Средний. Риск превышает 75 %

Кто и был психом в этом доме, так это точно не я. Записи в блокноте велись черной ручкой, и с каждым разом почерк Шеона менялся — становился безобразнее, по мере того, как близился конец этой чертовой «биографии». И в самом конце нас с Доусоном — ошарашенных до мозга костей, ждало нечто из ряда вон выходящее — страница, испачканная ручкой со всех сторон и помеченная ярко-красным маркером с текстом:

Запись восемьсот восемьдесят шестая.

24.09.2016

Имя: Айвелин Энджел Фрост

Дата рождения: 15.12.98

Вес: 53 кг.

Рост: 165 см.

Состояние: Критическое.

Меры предосторожности: Есть, но при случаях ЧС будут неэффективными.

Уровень опасности: ВЫСОКИЙ! 95%

___________________________

При острой необходимости, свержения защиты, нападения на членов клана, простых людей и т.п., объект должен быть изолирован по коду 1452 или удален по номеру — 4766.

Наблюдения показали высокий уровень агрессии.

Объект опасен и подлежит определению по вышеуказанным номерам.

Предпочитаемый номер — 4766.

Предпочитаемая цель — удалить.

Дата исполнения действий спорная.

— Доусон… — я застыла; руки, которые сжимали блокнот, тряслись. — Что… что это?..

Я частично врубалась в происходящее, но все же не хотела верить, что это реально. Самые паршивые мысли одолели меня, и я уже не готова была сдерживать слезы, когда Доусон, взяв блокнот, еще раз уставился в него — да что толку? Он прекрасно видел, о чем там говориться!

— Сегодняшняя дата последняя. — Он с опаской глянул на меня — я задыхалась от слез и от понимания, что, похоже, каким-то волшебным образом являюсь опасной для общества. Замечательно!

— П-почему там было написано, что я опасна? — пыталась найти в его испуганных глазах хоть какой-то ответ, но он, как и я, впрочем, не имел понятия, с чем связан Шеон и, тем более, я. Пло-о-охо дело.

— Удалить, — прошипел Доусон, не переставая испепелять гневным взором дневник. — Он… он совсем обезумел?! ЧЕРТ! — а теперь он орал довольно громко. Каюк нашему «плану» остаться незамеченными. Впрочем, это было не особо важно, как то, что, по-моему, сейчас понял Доусон. И я, спустя несколько долгих секунд.

— Он… убьет меня за что-то?

Выбросив блокнот в урну, Доусон замер. А затем он попытался выглядеть так, словно все хорошо — но это не дало никакого эффекта для моей разрушенной психики и, на удивление, слишком умной головушке. Я прекрасно осознавала, что его чокнутый папаша не зря нацепил на меня эту цепочку: кажется, она защищала меня от… меня же самой. Ведь я…

— Опасна. — Мои глаза, откуда текли ручьи слез, обратились к Доусону, застывшего в немом шоке — о, да его это больше напугало, чем меня (что поразительно).  — Я — опасна?

— Джордан… — ему нечего было сказать, так как он сам не понимал, что толком происходит.

Эти записи, странные метки, чертов светящийся камень при контакте со святой водой — все это явно ненормально. К тому же, меня, похоже, хотят у***ь, лишь за то, что считают… опасной? Что за бред? Разве я — неуклюжая девушка, которой пока неразрешено мочить демонов Высшего и Среднего уровней — могу представлять какую-то угрозу больше, чем, например, тот самый Мэйсон в нестиранной одежде, которая сойдет за ядерное оружие?

— О, боже, — я вцепилась в края стола, почувствовав головокружение, и Доусон взял меня на руки — даже не побоялся прикоснуться после того, что узнал! — Доусон…

— Я здесь, Малышка. — Он прижал меня ближе. — Я рядом. И буду всегда.

— Тебе не стоит прикасаться ко мне: я опасна, — повторила, стараясь высвободиться — что, если как-то наврежу ему? Что, если…

И тут перед взором затанцевали шоколадные зайчики, как это бывает всегда, когда у меня едет крыша. Начало-ось… Лицо Доусона — прекрасное и слегка напуганное — расплывалось, превращаясь в мутное пятно с... ягодками вместо глаз? Ох! Кому-то просто нужно перестать есть сладкое — да и в таких-то количествах! Я редко падала в обморок, и сейчас наступил тот момент, когда мое сознание решило отключиться. Тело повисло в руках Доусона и, до того, как уйти, я услышала возле уха сахарный голосок, разбавленный нотками злости и страха.

— Ты никогда не навредишь мне, Малышка. Я это знаю. Я доверяю тебе, и что бы то ни было, что бы Шеон ни скрывал от нас, я приму это. Я приму тебя такой, какая ты есть на самом деле. Потому что… безумно люблю тебя.

***

— Как ты думаешь, кто я? — спрашиваю я и провожу пальцем по камушку, переливающемуся космическими цветами: голубым и фиолетовым.

Доусон садится рядом со мной и театрально потирает подбородок.

— Хм…  а ни человек ли ты?

Я пихаю его в бок, заливаясь в громком смехе.

— Серьезно, Доусон. Как думаешь, кто я? Если Шеон говорил, что украшение, — тяну цепочку, — защищает меня от меня же самой, то… кем я являюсь? Настоящая я что, настолько ужасна?

Мысли о моем подлинном существе угнетают меня. Доусон, собирая брови на переносице, наклоняется к моему лицу, и… его пальцы нежно обвивают мои щеки — от них исходит неистовый жар, возобновляющий в животе танго бабочек.

— Хочешь знать кое-что?

Я с интересом и смущением киваю — не дай бог заметит мой румянец…

Доусон ухмыляется, опускает руку на мой подбородок, обводит контур пухлых губ, отчего я закрываю глаза — щекотно! И приятно.

— Ты — самый добрый и чудесный человек, которого я когда-либо встречал. Ты освещаешь каждый мой день своей улыбкой, несмотря на то, что за окном тучи, пасмурно; ты даешь мне надежду всякий раз, когда я ее теряю, поэтому я еще жив. Я верю в завтрашний день. Я знаю, что наполняет мою жизнь смыслом. — Он прислоняется к моему лбу и шепчет с улыбкой: — Ты. Ты, Малышка, разбавляешь ее самыми ярчайшими красками, и я понимаю — в самые тягостные минуты, в самые невыносимые секунды, в самые сложные периоды, что хочу жить ради того, что держит меня тут.

— Доусон, — я растрогалась его теплыми словами, греющими и подпитывающими мою давно сломленную душу, — это…

— Т-ш-ш… — шелестит он, поднося к моему рту указательный палец, — я еще не закончил.

Я ощущаю, как глаза заполняют слезы — чего? — радости? Радости, что меня хоть кто-то любит в этом чертовом мире, запятнанном ложью, злостью и облитом греховной грязью? Что меня хоть кто-то ценит в этом доме, где я живу уже четырнадцать лет?

Доусон поднимает взор небесно-голубых глаз на меня, и я будто чувствую, как его сердце перестает биться.

— Малышка, я не чаю жизни без тебя, — выдыхает он и сжимает мои похолодевшие от волнения руки — какой же он теплый. — Ты — сама, как жизнь. Как глоток свежего воздуха, без которого я не могу и секунды. Я знаю, что, возможно, мои слова звучат глупо, или ты посчитаешь меня полным придурком, насмотревшимся подростковых мелодрам, но я говорю лишь то, что думаю и чувствую на самом деле. Я бы никогда не стал тебе лгать. И ты это знаешь. А еще знай, что у тебя невероятно добрая душа, Джордан Фрост, и смелость настоящего воина.

— Я… — мне нечего сказать; шок сгребает в свои тесные объятия, и понимаю, что нужно плыть по той же волне, что и Доусон, но препятствием становится мой маленький словарный запас — да я и не аз в красноречивых признания. — Я… вау.

Браво. Я хоть что-то выдавила из себя.

Доусон смеется. Его пухлые чувствительные губы перемещаются к моему уху. Я замираю в предвкушении мелодии его голоса.

— Ты поражена?

— По мне словно не видно! — восклицаю я, сплетая наши пальцы.

— А я все еще жду, что ты скажешь нечто подобное, — оповещает он и, отстраняясь, по-мальчишески улыбается. — Ну, что-то вроде: «Доусон, а у тебя не только доброе сердце, но и невероятно красивое лицо! Ты как ангел! О, я вся…»

— Заткнись, — я пихаю его в плечо, смеюсь и, заглядывая в эти кобальтовые глаза, понимаю, что нужно не оставаться в долгу. Летят мгновения, прежде чем я осмеливаюсь отрезать правду: — Знаешь, я не такая засранка, как ты и…

— Засранец? — грудь Доусона не перестает дергаться от хохота; он делает умное лицо и выгибает бровь. — Ты правда считаешь меня засранцем?

— Разве что, — я вижу, как его охватывает азарт, и, от греха подальше, отпаиваю к изголовью кровати, чтобы продолжить предложение, за которым сто пудов последует нечто ужасное, — еще и говнюком…

Синонимы от бога.

Доусон делает серьезный вид и, сдерживая улыбку, хрустит шеей; я хихикаю, прижимая пальцы ко рту.

— Ну, Малышка, ты пробудила дикого…

— Говнюка? Ммм… или?..

— Ты напросилась! — ехидно оповещает он и подрывается с места, летит на меня.

Я успеваю отреагировать — так как была готова к этому — и, взвизгнув, падаю с кровати, где мы с Доусоном, к счастью, устраивали бой подушками. Мое приземление становится мягким, но не тогда, когда он смеется, будто коварный злодей из какого-нибудь малобюджетного фильма и наваливается на меня всей своей тушкой.

— Ауч! — стону я, и Доусон, к счастью, перекатывает вес тела на сильные руки, располагающиеся по обе стороны от моей головы. — Ты как тюлень!

— Это тебе за говнюка, — протягивает он, склонив голову к моей, а затем… подносит пальцы к моему животу. — А это за…

— Ты же не собираешься?..

— Именно, — кивает он, и я понимаю, что всякие мои попытки выкарабкаться из-под него потерпят крах; к тому же, я бегаю медленнее Доусона с пивным-то брюхом! А вот у Доусона большие преимущества: его скорости можно лишь позавидовать.

— Ты не посмеешь. Сейчас час ночи, и, знаешь, мне не хочется, чтобы по дому пошли странные слухи о подозрительных звуках из моей…

Я не успеваю договорить; ловкие пальчики Доусона пробираются под мою футболку, и нет, чтобы я думала о том, как же это, черт подери, интимно, место в моей голове занимает одна мысль: как бы поскорее отделаться от этого! Щекотки?! Да ладно! Да ладно?!

Доусон прибегает к самому ужасному методу «пыток», и я, не собираясь даже и держать рот на замке, несмотря на то, что некоторые Охотники, не вышедшие на вылазку, отдыхают в своих комнатах, разрываюсь в девчачьем (по истине в девчачьем) крике. Доусона это забавляет — особенно мои тщетные мольбы о прекращении этого безумия. Но он не останавливается, пока, того не подозревая, не достигает ободка моего лифчика. Его щеки краснеют. Мы прекращаем дикий смех и всякие звуки, и сейчас я прошу господа только об одном: пусть сюда никто не зайдет, а иначе, все это просто не получится объяснить.

Хотя, нет. Вру. Я прошу его еще об одном — о самом что ни наесть сумасшедшем: чтобы Доусон не убирал своих рук от моего полыхающего тела. Никогда.

— Я… — он сглатывает, нервно вдыхает, и опускает скромный взор на мое залившееся жаром тело. Румянец на его лице приводит меня к странной догадке: он что, никогда не прикасался к кому-то так же? В смысле, у такого красавчика должно быть наверняка навалом девушек и первый сексуальный опыт. А тут, кажется, не было ни того, ни другого…

Кто бы говорил, Фрост!

Я не знаю, как себя вести и тупо лежу застывшим бревном — не моргающим застывшим бревном. Сердце манит вырваться наружу, когда Доусон… проводит пальцами по изгибам моей талии и, кажется, кусает губу?

Согласна, ситуация очень неловкая, но это не наводит на нас глупые смешки: мы выглядим так, словно оба побывали в логове Лох-несского чудовища — не совсем приятная картина. В отличие от той, где сейчас остановились ладони Доусона, и как при этом изменилось его лицо: на нем пролетело столько разнообразных эмоций, что я не смогла прочесть и не одну. Надеюсь, в душе он не ржал, что у меня лифчик с пегасами — ну а что? Мне четырнадцать: я люблю смотреть мультики! И да, учитывая по тому, в каком виде и позе я сейчас лежу, это не скажешь. Тем более, Доусон плотнее прижался ко мне, и это навело на меня неизведанное чувство, словно ты… прыгаешь с парашюта. Или знаешь, что твоя мечта исполнится тотчас. Или что тот, кого ты тайно любишь, наконец, коснулся тебя по-особенному…

Он рвано вдыхает — как и я — потом вырисовывает на моем животе какой-то контур.

— Раны… совсем зажили.

Я сглатываю, чтобы в горле не было так сухо, и смотрю туда, куда нежно глядит он: небольшая царапинка на коже от придурка-низшего — типичное для нас, Охотников, явление.

— Да.

— Нельзя, чтобы остались шрамы, — подмечает он и поднимает на меня взор морских глаз. — Это тело слишком юно для их ношения…

Он прав.

Но я качаю головой, стараясь не шевелиться — вдруг спугну его?

— Я — Охотница, Доусон. Моя жизнь — сплошная череда тренировок, боев, сражений… — опускаю взор на его руки, — … и опасности.

— Но я хочу уберечь тебя от этого, — признается Доусон и смотрит на меня проникновенным взглядом.

— Это ведь… невозможно, ты же знаешь, — подмечаю я, задыхаясь от жара, охватившего тело — не хватало еще сгореть в собственной шкуре.

— Знаю, — соглашается; его пальцы источают неистовое тепло — вон они — источник моей высокой температуры. — Но все равно хочу тебя уберечь от этого жестокого мира.

— Доусон… — я умиленно гляжу в его глаза. Доусон всегда говорит, что не хочет, чтобы я шла по своему охотничьему пути, ведь тот полон опасностей, ужасов и… потерь. — Может быть, я немного припозднила, но лучше это сказать сейчас, чем потом. — Эти руки, наводящие на меня греховные мысли, не дают сосредоточиться, но все же я продолжаю, старательно отводя взор от объекта сладкого искушения. — Ты признался мне в кое-чем, и я не могу остаться в долгу. Я слышу, что говорит мое сердце о тебе, и, знаешь, как бы криво и несуразно ни звучала бы моя речь, все же скажу: ты есть здесь, живой, невредимый, улыбаешься, и, поверь, для меня это самое важное сейчас. Ты — для меня самое дорогое. И большего мне не надо.

Я проснулась от ощущения тепла рядом с собой. Матрас прогибался под тяжестью чьего-то тела, лежащего рядом, и неровное дыхание опаляло мою покрывшуюся потом кожу. Сначала меня накрыло волной умиротворения — я почувствовала знакомый с детства запах леса и мяты, — а затем плащ беспокойства и паники накинулся на меня, когда я… распахнула глаза. И оказалась в чертовой реальности.

— Доусон! — взвизгнула я, подрываясь с постели; мы были в моей комнате, и пришлось подключить мозг, чтобы вспомнить, как сюда попали. Словно по взмаху волшебной палочки отрывки воспоминаний врезались в мою голову, заставляя сморщиться от осознания некоторых неприятных и шокирующих нюансов. — Господи, что…

— Малышка, тише, тише. Все хорошо, — парень обхватил меня за плечи и осторожно уложил обратно. По нему не было видно, будто он действительно считает, что все отлично. Я знала Доусона, как свои пять пальцев, и его стеклянные глаза явно не были признаком позитивного настроения. Что-то случилось. А точнее…

— Шеон хочет меня у***ь? Он убьет меня?! Что происходит?! — я почти кричала, и Доусон почему-то успокаивал меня и просил вести себя тише, посматривая на дверь. После еще одной такой просьбы я не вынесла, взвизгнув и схватившись за растрепанные локоны. — Да что, черт побери, происходит?! Ты его защищаешь? Или… что вообще?

— Никогда даже не думай так, Джордан, — твердо произнес он и нежно стер с моего лица слезы — ого, да я… плакала. Чудесно. — Я всегда на твоей стороне и, пожалуйста, давай сейчас все обсудим, ладно?

— Но…

— Прошу тебя, — он нервно сглотнул и послал мне умоляющий взгляд.

Я не понимала, к чему вся эта спокойная болтовня, когда мы такое узнали, но покорно кивнула, стараясь не разорваться в диких воплях. Мне с огромным трудом удалось это — наверное, просто потому что я подумала, что лучше не нужно привлекать чьего-то лишнего внимания, да и Доусон подумает, что я конченая истеричка — хотя так и есть.

Доусон сел на кровати и склонил голову. Судя по его виду, он не предполагал вообще, что те записи в блокнотике Шеона — чертовой дьявольской книженции! — могли быть липовыми. Ключевое слово «могли быть».

— Ты ничего не подозревал об этом? — я решила первая раскрасить тишину. В таком подавленном состоянии он навряд ли стал бы снова подавать голос.

— Я знал, что он записывает там что-то, но не мог и поверить, что там он собирал о тебе информацию. — Доусон запустил дрожащие пальцы во вспотевшие волосы, взъерошивая их. — Господи… Я… я не представлял, что Шеон настолько псих и параноик!

— Параноик? — повторила, всхлипнув. Я не ослышалась?

— Да, — Доусон помешкал, прежде чем обратить на меня взгляд покрасневших глаз — неужели он — Охотник, безжалостно убивающий демонов, разрыдается тоже? — Думаешь, он из-за каких-то своих принципов считал тебя опасной или…

— Доусон, — прервала его я, вспоминая записи в дневнике, — там же ясно было сказано, что я опасна, и этот идиотский камень, — брезгливо дернула цепочку, — не дает мне никому навредить. — Я привстала, подбирая ноги под себя; сердце неистово билось о грудную клетку, и я уж мечтала умереть сейчас, рядом с Доусоном, чем потом — от рук Шеона. — А еще меня прикончат, и я никогда не узнаю истинную причину своей смерти…

— Эй, — парень взял мое лицо в руки и придвинулся ближе, когда я снова заплакала, — этого не будет, ясно?

— Ты словно не видел, что он там написал! — я не могла больше терпеть оптимизма Доусона, повысив голос на несколько октав и оторвав его теплые ладони от щек — иногда они меня успокаивали, только не в этом случае. Он будто не знает, что все его слова сейчас — ложь! — Удалить, Доусон! Удалить! Это означает…

— Малышка! Код 4766 еще значит исключение из клана, — оповестил он, поникнув, — и это, поверь, даже лучше, чем смерть. Но я не говорю, словно что-то из этого правильно по отношению к тебе, потому что попросту не вникаю, что происходит. — Его кобальтовые глаза, где плескались подозрение и легкий испуг, опустились на мою грудь — почти на грудь… — на кулон, и тут я замерла. — Эта штука оберегает тебя от чего-то.

Естественно! И оберегала почти с самого рождения! Но…

— Кто же я? — я опустила веки, почувствовав горький ком в горле — не хватало еще раз распустить нюни, когда вот-вот успокоилась. Все-таки, я сильная, правда? Сильная. И должна держаться крепко и не бояться того, что узнаю о себе еще…

Хотя, кого я обманываю? Я — обычная девушка. Или вовсе и не необычная…

Ответы на вопросы давили на мозг, а Доусон молчал — меня это раздражало. Я, конечно, осознавала, что он без понятия, кем я являюсь на самом деле, но для приличия не мог бы предположить?

— Джордан, кем бы ты ни была, я тебя не оставлю, слышишь? — пообещал Доусон.

Слишком громкое признание.

Я распахнула глаза; слезы хлынули из них.

— Ты не обязан. Правда. Просто… — пожала плечами и почувствовала, что больше не могу казаться сильной девчонкой — поистине сильной, — не представляю, кто я, что скрывал от меня Шеон столько лет, и ты слишком поспешил с выводами, Доусон, раз говоришь такое. Я могу быть кем-то по-настоящему ужасным…

Доусон приложил ладони к моим щекам, заставляя меня обратить на него полный печали и непонимания взор.

— Эй, эй, Малышка… с этих пор я сомневаюсь, что ты меня вообще когда-то слушаешь. — Он прижал меня к себе — я не сопротивлялась. Все-таки, решила довериться его «знаменитому» успокаивающему теплу. Зарывшись лицом в его сильной груди, я дала волю эмоциям, тем временем, когда Доусон продолжил, бережно поглаживая мои волосы. — Ни за что на свете я не оставлю тебя во что бы то ни стало. Пусть меня запульнут на другой конец света, оторвут от тебя или постараются это сделать, ты же знаешь, что я всегда найду способ вернуться к тебе. Ты — часть меня, и если лишусь ее, не смогу жить дальше. Твой образ никогда не изменится в моем сердце, Малышка. Ты всегда будешь для меня той маленькой девочкой, которая любила, — ухмылка, — кидаться в меня игрушками. То есть, я хочу сказать, что если ты и окажешься кем-то, кем так боишься являться, я это приму. Я же знаю тебя. Почти с самого твоего рождения. Ты не способна ни на какое зло. Ты та, кому я могу доверить хоть что угодно. — Он судорожно вдохнул. — Как и свое сердце…

Ох. Вау…

Я прижалась к Доусону сильнее. Сейчас было не время для душещипательных бесед о нас, но я мысленно поставила в голове галочку, что мы обязательно затронем эту тему, как только получим некоторые объяснения.

— Ты можешь ошибаться насчет меня.

Учитывая сочетание светящегося камня и святой воды — даже о-очень!

— И как такое милое создание может быть кем-то ужасным? Ты преувеличиваешь…

— Ты всего-навсего не хочешь верить, что я могу быть… ну… монстром что ли, — я вздрогнула — слишком богатое воображение нарисовало меня в не совсем человеческом виде: с двумя головами, когтями и… без нижнего белья — прям как любой Призывник. Стоп… Призывник? Сравнение неудачное. Мысли об адских тварях заставили меня всерьез насторожиться, и когда Доусон собирался прочесть свою очередную мантру, я его опередила, немного отстранившись. — Моя мама была Охотницей, верно?

— Да. Она умерла, родив тебя, — мрачно отрезал Доусон, похоже, проследив ход моих мыслей. — И она была человеком, Джордан. А если нет, то… — он печально вздохнул, — жила бы сейчас.

— А как же мой отец? — я чувствовала, что иду по опасному и, однако, правильному пути, но не собиралась сворачивать обратно. Я дойду до конца.

— В смысле, был ли он Охотником?

— Да.

Доусон нахмурился — учуял, что я хочу узнать и к какому выводу собираюсь прийти, поэтому стал противоречить моим дурным предположениям:

— Даже не думай, Джордан. Он не мог быть демоном.

— Все возможно, — выдохнула я, сама не веря, что болтаю. Если подумать логически, то кроме демонов нам еще не попадались никакие другие «создания» (да и ангелов всех перемочили). Так что, оставалось думать одно: — Я могу быть… Полукровкой.

— Брось. — Смех Доусона был слишком неестественен, заставляя меня насторожиться. — Ты хоть думаешь, что несешь?

— А я обычно не думаю? — отпрянула от него и резкими движениями вытерла подступившие к глазам слезы. — Доусон, я не знаю, что за хрень произошла, но могу лишь предполагать! У меня нет оснований думать, что мой… папашка являлся демоном, но также нет оснований думать, что он — человек.