Враг народа (и мой)

Часть I. Глава 9

"Снова позорно бежал", — едко произнес внутренний голос; возможно, то была совесть.

"Ничего не бежал! — возмутился Саша. — Просто... Пусть он остынет, а то снова сгоряча наговорили бы друг другу. Нет, я к нему подойду потом."

"Из личного интереса?" — спросил тот же ехидный голос.

"Нет же! В парткоме сказали: говорите — вот я и хочу с ним поговорить", — сказал себе он, не признаваясь, что беседовать хочет вовсе не о дисциплине в упаковочном цехе, а... Неужели утешить?

"Знать бы ещё, где он живёт-то", — проворчал мысленно Саша.

Поджидать бригадира после работы тут же, у дверей, он не собирался, иначе встреча произойдет на глазах у всех, и пойдут расспросы. Если бы тот хоть раз задержался один в цехе или в раздевалке! Но упаковщики работали в три смены, и такой момент поймать никак не удавалось. Вдобавок после объявленного по его вине выговора заходить туда становилось боязно: Саша давно забыл бы о нем, но эта публика и в самом деле не склонна была забывать ему случившееся или прощать. То и дело приходилось ловить на себе настороженные взгляды и выслушивать "Чего пришёл? Опять докладывать?" — само собой, его слова о необходимости поддерживать порядок на производстве казались жалкими.

В очередной раз, точно запомнив, когда кончается смена у его комиссара, он вышел в цех: тот стоял полупустой, как всегда в пересменку, но в отдалении слышались голоса, доносившиеся из отдаленной двери, которая вела в подсобку, и Саша направился туда. Там устроено было одновременно нечто и вроде раздевалки, и комнаты отдыха для тех, кто работал по две смены подряд. Туда-то он и заглянул: Шевелева не обнаружилось, зато совершенно недобро глянул на него худой работяга с парой синих наколок.

— Чего надо? Что ты тут снова вынюхиваешь? — мигом окрысился он.

— Бригадира вашего ищу, — в тон ему ответил Саша, стремясь показать, что не особо его боится.

В этот момент в раздевалку вошли ещё несколько — пара рабочих помоложе и сам Шевелев.

— А его и искать не надо — вот он! — кивнул на него работяга в наколках, и тут же повернулся к Шевелеву: — Товарищ бригадир, этот тут опять выискивал у нас...

— Ходит и смотрит, про что еще написать, — поддержал другой, помоложе.

— Я просто хотел с ним поговорить, вот и искал, — огрызнулся Саша.

— Сейчас он с тобой поговорит, — кивнул работяга и вдруг подошел к Саше, хватая его за ворот синей спецовки.

Саша оглянулся, пихнул его в грудь: наверное, с одним бы он справился, но Шевелев уже широкими шагами приближался сзади. И что было хуже всего, понял Саша, что тот нетрезв. Нет, на ногах он держался твёрдо, но в глазах загорался шальной, знакомый ему огонь, да и тащило водочным перегаром ещё от порога.

— Пусти его, я сам.

— Давай, генерал, разберись с ним, — неожиданно поддержал его сзади другой, выдавший, очевидно, лагерную кличку Шевелева.

— Я пока схожу дверь подопру ящиками с той стороны, — отозвался третий, моложе других и смешливее, явно воспринимающий всё происходящее как забавное представление: зарвавшегося начальника учили жизни.

— Да не надо, — вяло отозвался Шевелев.

Ему не хотелось устраивать это самое "представление", но и упасть в грязь лицом, повести себя мягко тоже не мог: с его публикой надо было уметь вести себя твёрдо, поставить раз и навсегда и показательно отомстить обидчику. Саша тоже понял это и затрепыхался в его руках.

— Пустите! Что вы... — он заглянул с надеждой комиссару в лицо. — Вы с ума сошли!

— Так я припру дверь? — не отставал молодой. — Потом скажу — оно само упало. А то этот крик подымет, народ может сбежаться.

Работяга постарше ему кивнул, мол, беги, делай, и обернулся к Саше, пообещав:

— Сейчас он тебе рожу-то разукрасит.

Комиссар фыркнул и оценивающе оглядел Сашу: улыбка у него была знакомая, скалящаяся.

— Я... Лучше.

Саша понял, что у него даже язык заплетается от выпитого (это было совсем нехорошо), и не мог понять, что вдруг эту улыбку вызвало. Может, он узнал его только теперь? Нет же, Шевелев узнал его давно, а теперь ярко вспоминал, подбодрив память выпитым, своего мальчика и их встречи. Как он слушался его тогда, как смущался, — стояло это перед глазами выпукло, живо, будто было вчера, и он откровенно не понимал, почему этот самый мальчик, недавно отдававшийся ему с покорностью, теперь превратился в этого почти чужого мужчину, и почему сопротивляется? Разве так должно быть? О, он ему всё напомнит.

— Я его сейчас выебу прямо здесь, в цехе, — пообещал он.

— Так ему, крысе, — поддержал его доходяга в наколках. — Давай, генерал. Я его за руки держать буду.

Второй рабочий прямо залился смехом.

— Что ты себе позволяешь! — прикрикнул Саша, и сразу сложился пополам от удара под дых. Колени подогнулись, он упал на пол. Руки и впрямь перехватили — может, он бы и вырвался, если бы недоброе обещание:

— Мы сейчас с Палычем во-он ту чушку втроем подымем и на ручонки твои уроним. Скажем, сам её пошатнул.

Шевелев приник к нему сзади, обняв за пояс: прикосновение могло бы быть желанным и интимным, если бы случилось не здесь, не на глазах у остальных. Саша обернулся к нему, глядя через плечо широкими от ужаса глазами, и понимал, что комиссар не остановится и за шутку происходящее вовсе не считает. Да для его комиссара и выхода другого не было: иначе он не смог бы скрывать давно вставший при виде своего дорогого мальчика член в штанах, а сейчас нетерпеливо терся о его крепкую задницу, дёргая штаны вниз. Пальцы невольно знакомым жестом потянулись ко входу в его тело: ему самому доставило бы большое удовольствие облизать их, потереть ими сжавшийся анус, приласкать его, но сделать этого он не мог. И не менее сильно захотелось взять его одним грубым движением, забыв обо всём, восполнив себе с лихвой все бессонные горькие ночи, что он и сделал.

И мальчик оставался послушен — кричать он не стал, хотя стонал невольно каждый раз, когда Шевелев овладевал им.

— Так, так... Молчи, а то все узнают, — приговаривал он.

Саша вздрагивал: похоже, он успел забыть, насколько больно давалась ему их близость. Он не ощутил ни как Шевелев позволил себе один раз огладить его бока и грудь, ни как тот выплеснулся в него с тихим рыком. Его снова трясло как в судороге. Не могла же боль и раньше быть такой нестерпимой? Или нет? Задний проход будто ножом резали. Ноги свело спазмом боли, особенно левую, которая болела и до этого. Теперь он если и хотел вырваться, не смог бы. Саша бессильно распростерся на полу. Ноги хотелось поджать к животу — но они не слушались.

— Ты его на память приложи башкой о стену. Чтоб запомнил.

— Не, не надо. Он тогда в медчасть пойдет и про побои напишет. А так — не пойдёт, — довольно хохотнул кто-то.

Саша прикрыл глаза. Всё перед ними слилось и стало темно. Очнулся он в той же полутьме, не понимая, сколько прошло времени. Сейчас он оставался один, и едва поняв, что ноги вновь слушаются его, поднялся и, спотыкаясь, скорее вышел. На проходной показываться в нынешнем виде не стоило. Хотелось рвануть домой, несмотря ни на что, поскорее сбежать туда и долго лежать, ни о чем не думая. Что ж, на территории Тяжмаша, как и у любого огромного завода, было множество лазеек, чем он и воспользовался: ночной холод придал немного сил, и до дома он добрался без происшествий — он сам отпугивал тех, кто мог привязаться. Ничего, боль пройдет. Он убеждал себя, что сам в какой-то мере виноват, хоть и было обидно.

Следующее утро он встретил таким слабым и разбитым, что с трудом смог подняться: что ж, поневоле приходилось прогулять. И на то, что их с комиссаром встречи станут добрыми, какими были когда-то, надеяться больше не приходилось. Не то, чтобы он ощущал от случившегося какой-то особенный шок или горе, или считал предательством — но внутри разливалась, после недавнего вопреки всему испытанного возбуждения, какая-то холодная опустошённость.

Шевелев между тем, едва отойдя от горячки и выпроводив дружков, рванулся было назад, в раздевалку, но не нашёл там никого. Постепенно закрадывалась тревога, которую он по обыкновению своему ничем не выдал. Для него бросаться разыскивать своего Сашу немедленно могло быть ещё более губительным, могло выдать всё его отношение, и он осторожничал. Следующее утро Шевелев был как на иголках. Сперва он хотел подкараулить своего мальчика до заводской проходной: он наметил там себе одно удобное местечко для наблюдения. Но Саши не было. Исподволь закрадывалась мысль, что тот отправился в больницу, преодолев всякий страх и стыд, и чем дальше, тем больше она в его глазах подтверждалась. Вот подошла минута, когда завод по гудку начинал работу, а последние люди бежали к своим местам мимо вахты, а мальчика не было. Опаздывать после вчерашнего не стоило, и в последний миг Шевелев отказался-таки от мысли ждать его тут, сам побежал внутрь. Весь день, а тем более к концу смены, ждал он услышать знакомый голос, выйти, под каким-нибудь предлогом вытащить мальчика за проходную, чтобы покаяться и объясниться наконец — но и вечером его не было. Он справился у начальника участка, но тот махнул неопределенно, мол, не видел.

— Мне выработку передать надо, а то этот снова рассердится, — с непроницаемой улыбкой заметил он.

— Ну хочешь, так сам сходи в другой корпус, отыщи, — предложил ему тот.

Но и там мальчика не было. И на проходной утром он не отмечался. Рискуя вызвать подозрения, он подошел к Сашиному начальнику, его не застал и направился в партком.

— Где же товарищ Смирнов? Я ему показатели сообщить хотел.

— А его не было?

Тут подошел и Сашин прямой начальник.

— Не было.

— На него не похоже.

— Может быть, что случилось?

Человек из парткома пожал плечами.

— В случае больничного он бы позвонил. Из медчасти бы сообщили.

— Непонятно, — резюмировал он.

— Вы бы сказали адрес? А я схожу и узнаю у родных.

Начальник смотрел на него с непониманием во взгляде, но секретарь без задней мысли продиктовал адрес, заметив между прочим, что сходит туда Шевелев зря: товарищ Смирнов живёт один, и случись ему попасть в больницу или уехать, дверь никто не откроет. Но тот все-таки встал и быстро вышел, ощущая себя почти окрылённым.

Уже у выхода из корпуса его нагнал Сашин начальник.

— Ты его избил, что ли? А теперь испугался, прощения просить идешь?

Что ж, он был неглуп и общий посыл угадал верно. Шевелев беспомощно улыбнулся и кивнул, признавая правоту этого человека. Он ждал криков, разбирательств, а тот, только тряхнув его, отпустил.

— Смотри, ещё раз тронешь...

— Я перед ним виноват и руки больше не подниму, — пообещал он.

Теперь ему оставалось только добраться до самого конца улицы Милицейской. Он в считанные минуты забежал на верхний этаж и постучал. Глупо было действовать так, с наскока, но в отношении своего мальчика он уже давно утратил всякую критичность. Может быть, его ждёт праведный ответный гнев — это вернее всего — он скажет, что был не прав, охотно покается и отправится туда, откуда пришёл; что делать, если при виде мальчика он не хозяин своим страстям. А может быть, предстоит долгая ссора с кем-нибудь из близких, или, может, встретит его пустота и очередной Сашин побег... Ответа на стук не было, и он постучал снова, в этот раз громко. Крикнул по имени: в крике слышался испуг. Зато с другой стороны двери кто-то отозвался — крик был глухой, видимо, доносился из дальней комнаты.

— Кто там?

— Я, — кратко отозвался Шевелев. — Меня из парткома просили зайти!

Послышался принуждённый смех. Похоже, в этот раз по голосу его не узнали.

— Я подняться не могу.

Шевелев саданул плечом дверь, но та не поддалась. Потом осмотрелся. Нет, шуметь не следовало. Могли выглянуть соседи — и тогда через минуту весь дом будет в курсе скандала. Он подергал ручку двери, присмотрелся к замку и похлопал себя по карману, где лежали деньги. Больших денег у него теперь не водилось, да они и не были ему нужны; извлеченная оттуда копейка, вставленная в отверстие замка, помогла повернуть пару раз засов и отворить дверь — и Шевелев, не разуваясь, забежал внутрь. Перед ним на кровати лежал его мальчик, побледневший и устало дремлющий.

Саша открыл глаза. Меньше всего он ожидал увидеть после слов "это из парткома" своего комиссара, и еще меньше — как тот бросается на колени рядом с его постелью, протягивая руки, и смотрит на него с таким откровенным, ничем не прикрытым страхом: яркая эмоция на его лице была совсем непривычна. Он ощутил, как тот ловит его руку, прижимаясь к ней губами.

— Дай посмотреть на тебя хотя бы последний раз, — послышался его умоляющий и дрожащий голос.

Саша слабо улыбнулся.

— А потом что?

Комиссар явно смешался.

— Я неотложку вызову. Я понимаю, ты меня если и узнал, то больше смотреть не хочешь, меня заберут...

— Кто заберет?

— Ты разве не заявишь?

— Нет, — мягко сказал Саша.

— Ты меня ненавидишь, — скорее утверждая, произнес Шевелев, все ещё сжимая его руку.

Саша вздохнул.

— У вас сложный характер, — только и нашёлся он. А потом попросил неожиданно, глядя прямо на него: — Больше не надо так... При всех.

Шевелев не отвечал. Он уткнулся в его грудь и мелко беззвучно вздрагивал.

Саша не упустил момент тишины ради новой нотации:

— Это всё алкоголь и ваша несдержанность. Он вас не доведет до добра. Больше не пейте, я вас умоляю.

— Не буду.

— Это только слова.

— Нет!

— Я бы многое дал, чтобы их проверить. Вот, к примеру, давайте жить вместе, но строго до первой пьянки.

И он увидел, как комиссар неверяще поднимает лицо и смотрит на него.

— Мальчик мой, клянусь, больше пить не буду и тебя даже пальцем не трону.

— Ну нет! — И Саша отбросил его руку. — Если пальцем не тронете, я так не согласен.

Оба расхохотались.

Они посидели какое-то время так: точнее, Саша полулежал, а Шевелев по-прежнему стоял на коленях подле кровати. Потом он опомнился:

— Я же так боялся за тебя! Что случилось?

— Нерв защемило, наверное. Нога еле двигается. И ещё у меня кровь идёт, — прошептал Саша. — Шла... Перестала почти.

— Почему ты в неотложку не позвонил?

— С ума сошёл? Это же статья! Тебя уволят, а я... Я этого не хочу.

— Саша, надо, — умоляюще прошептал Шевелев: он чувствовал, что обязан сделать это, что бы ни случилось. — Я скажу, как есть, что я тебя силой взял, лишь бы у тебя все хорошо было.

Несмотря на Сашины протесты, он тут же вскочил, направляясь к ближайшему автомату: неотложка примчалась не так быстро, как ему хотелось, но окончилось всё и впрямь хорошо. Конечно, утаить ничего не получилось. Толстый старый врач проницательно глянул на обоих:

— Ну, и как это произошло?

Саша метнул гневный взгляд на Шевелева, приказывая молчать — тот отступил и сдался.

— Вы, товарищ, кто? Родственник?

— Нет.

— Стало быть, в больницу не поедете.

— Нет, я с ним поеду!

— Не поедете, потому что вы не родственник.

— Я из парткома... Проведать пришел.

— Ясно, — ответил врач. — Конечно, из парткома. Взял и зашел, как к себе домой, проведать товарища. Теперь в ваших встречах намечается перерыв самое меньшее на месяц, а молодого человека я забираю с собой: нужно сделать рентген и проверить, не вывихнута ли кость. Вам посоветовать, что в следующий раз делать, чтобы таких последствий не наступало?

— Не надо! — взмолился Шевелев. — Я и так знаю!

— А знаете, так почему не делаете?

Тот смутился в кои-то веки.

— Как будто мало я вас таких видел на своем веку: один стоит возле другого, оба бледные и оба ничего, ну совсем ничего такого не делали.