Империя Хама

Глава 9

Никуда я, конечно, не спешил, а ушёл с досады. Точнее, даже и не с досады, а руководствуясь советом из передачи «Мужское здоровье»: дескать, для того, чтобы крепче привязать к себе женщину, от первой близости с ней нужно отказаться. Да и кто может соперничать с обаянием Первого Мужчины мира, которому стоит только свистнуть — и женщины всех возрастов наперегонки мчатся к его постели, пардон, к алтарю! Под «алтарём» в нашем веке в Свободном Союзе понимается алтарь Свободной Любви, конечно… А ведь сама приглашала!

В этом скверном, безобразном настроении я сел в вагон Сетки, нового метро. Сиденья здесь расположены, как и в старом, друг напротив друга, но не вдоль рельс, а поперёк, причём по всей ширине вагона, так что образуют множество купе, и дверь каждого такого купе открывается сразу на платформу. Такое количество дверей позволило решить проблему быстрой посадки пассажиров: ведь поезда метро управляются автоматикой и стоят на каждой станции ровно десять секунд, ни секундой больше. Я сел в практически пустое купе, но, едва двери закрылись и поезд тронулся, поёжился: черт возьми, я, кажется, остался наедине с полицейским или «святой сестрой»! И те, и другие мне, хоть и законопослушному гражданину, хоть и самому сыну полицейского, не внушали симпатии.

Я осторожно скосил глаза на фигурку в противоположном углу. Нет! Показалось, к счастью. Показалось потому, что на девушке была чёрная одежда, а чёрное носят, как известно, только сотрудники полиции или «доминиканцы». Не то чтобы запрет на ношение чёрного гражданскими лицами был поименован в каком-нибудь кодексе или законе, но почему-то ни разу не встречал я исключений из этого правила.

А девушка была очень необычной!

Длинная чёрная юбка, очень длинная, до щиколотки. Первый раз в своей жизни я видел юбку такой длины! Юбка и тонкий облегающий чёрный свитер с длинными рукавами, глухим воротом. Такие свитера в незапамятное время, кажется, называли «водолазками». Тёмные, почти чёрные волосы девушки были пострижены в карэ, коротко, так, что даже не доставали до плеч, лицо не тронуто макияжем. Вершиной этой нелепой моды à la Иван Грозный был большой узорчатый платок, который она накинула себе на плечи: я такие платки раньше видел только на экране табулы, когда читал про средние века. Я-то, историк, хоть видал такие в учебнике — а вот другие мои соотечественники, бьюсь об заклад, и понятия не имели об этих платках! «Бог мой, да она больна на голову!» — с ужасом подумал я. И разглядывал-то я её теперь, уже не таясь, тоже с некоторым страхом. Но одновременно со жгучим любопытством. Я вдруг понял, что девушка красива, несмотря на весь свой архаичный наряд и пренебрежение косметикой. Не красотой модели, разумеется, не общепринятой красотой, скорей, как породистая лошадь. (Не в умаление ни девушки, ни лошадей, благородных животных, про которых сведущие этологи говорят, что лошади часто сомневаются в интеллекте людей. Воистину, какое посрамление для нас!) Что за выразительное, побеждающее лицо, трепещущее, тонкое, умное, насмешливое! Правда, черты лица были несколько слишком прямы, слишком характерны, скулы высоковаты, ноздри несколько чрезмерно крупно очерчены, каждый штрих выражал твёрдую и ясную волю, но я едва ли отдавал себе в этом отчёт.

Я встал со своего места, неловко сделал несколько шагов и сел напротив девушки.

— Привет! — сказал я по-английски, состроив самую дружелюбную гримасу, какую мог.

Она подняла на меня глаза и секунды через две отвела взгляд, её губы сложились в ироничную улыбку.

— Voici encore un, — пробормотала она на незнакомом мне языке и прибавила вполголоса, по-русски, безо всякого акцента:

— Экий бесстрашный дурачок…

Я так и рот раскрыл.

— Ты знаешь русский?

— Знаю. Что: это большое чудо? — ответила она вопросом на вопрос.

— В наше время большое! — с жаром подтвердил я. — Меня зовут Несс. А тебя?

— А это важно? — спросила меня моя спутница.

Я вновь растерялся от такого недружелюбия.

— Конечно, это важно — знать имя человека…

Девушка усмехнулась — прямо, смело глянула мне в глаза.

— Имя Юдифь нравится тебе?

— Какое странное имя… Юдифь — это что? — с подозрением спросил я.

— Ах, да: Библии ты, конечно, не читал…

— Я изучал теологию! — возмутился я. — Я инструктор… учитель истории! Нет в Библии никакой Юдифи!

— Ну, нет так нет, — легко согласилась девушка. — Тогда ничего не значит: сочетание звуков.

Она отвернула голову к окну.

— Сколько же тебе лет? — буркнул я.

Девушка улыбнулась.

— Двадцать четыре.

— А ведёшь ты себя так, будто тебе все сто пятьдесят…

Она пожала плечами, ничего мне не отвечая, я же всё смотрел на её лицо.

— Ты мне очень нравишься, Джуди! — продолжил я, автоматически переиначив имя на более привычный манер, волнуясь и сам удивляясь своему волнению. — Несмотря на всё, и… можно мне… можно спросить номер твоего телефона?

— Пожалуйста, спроси, — снова слегка улыбнулась она. — За спрос денег не берут. У меня нет телефона.

— Как нет, — уничтоженно пробормотал я. — Ты шутишь: не бывает так. Как это у человека может не быть телефона? Послушай, неужели я тебе настолько несимпатичен?

— Бог мой! — вдруг темпераментно воскликнула девушка, и я даже поёжился от её восклицания. — Да с чего бы ты мне был симпатичен!

Я собирался пролепетать что-то про свой ум и внешние данные — но как она на меня смотрела! Нехорошее, злое чувство поднялось во мне — и желание взять эту девушку силой, уж если иначе не выходит.

— Знаешь, я кое-что хочу тебе показать — хмуро начал я и полез в карман куртки за «разрешением на однократное сексуальное насилие», которым меня наградил папаша. Пятилетний мальчик, который вздумал бы игрушечным арканом остановить кобылицу на полном скаку, не выглядел бы нелепей, но что я понимал тогда!

Девушка проследила взглядом за моим движением — и так и впилась глазами в карточку, губы её полураскрылись.

Я сам мельком глянул на карточку. Чёрт возьми! Я, вместо разрешения, ненароком вытащил один из пропусков, которые мне дала Тина. Крупным текстом на том стояло:

 Свободный Союз. Разрешение видеть литургию Понтифика. Москва, Храм Христа Спасителя, год 2110, месяц восьмой, день 29, двенадцать часов 00 минут.

Знак  , разумеется, обозначал Понтифика, то есть Первого человека христианской веры (Å) .

— Я не это хотел показать тебе, — досадливо пояснил я.

— Нет, нет, подожди… У тебя в руках — пропуск на Литургию? — теперь она с моего лица не сводила глаз. — Ту, которую он совершит в Москве в конце лета?

Как-то слишком буднично, даже пренебрежительно произнесла девушка местоимение «Он», так что не чувствовалось его написания с большой буквы! Я кивнул, поджав губы.

— О, что бы я не дала, лишь бы там оказаться! — глухим, особым, низким голосом произнесла девушка. — Правую руку отдала бы за эту карточку.

Я самодовольно усмехнулся.

— Ты не одна такая… Нет, я не могу её подарить.

— Что, я тебе уже совсем несимпатична? — сказала девушка вкрадчивым голосом, от которого мне стало ознобно.

«В конце концов, — пришла мне в голову мысль, — в день Литургии можно сказаться больным. А Тине я билет верну, она ничего не упустит… Жаль, конечно! Жаль, да, но… как ей не жалко отдать правую руку за эту карточку, так я за обладание этой гордой красавицей не пожалею правой руки».

— Отчего бы нам прямо сейчас не уединиться? — помогла мне девушка сказать то, что я хотел.

— У тебя дома? — радостно спросил я. Она поморщилась.

— Нет! Лучше в клубе. Где здесь ближайший?