IX
Рядом со мной кто-то старательно откашлялся. Я повернул голову: Николай Степанович.
Спросить, что ли, про кнопку?
— Николай Степанович, почему нельзя трогать кнопку, которая фиксирует положение спинки?
— Износ казённого имущества потому что, — незамысловато ответил проводник. — Да и кто тебе сказал, что ты должен ехать с удобствами? Нерусский ты, что ли? Ты мне лучше скажи: фонарик будешь брать?
— Для чего мне фонарик? — отозвался я не очень приветливо: не люблю панибратства со стороны незнакомых людей, хотя бы и должностных лиц.
— На Марью-то Ивановну как ночью будешь глядеть без фонарика?
— Пожалуй, возьму, — согласился я, подумав, правда, о другом: как я без фонарика ночью пойду в туалет, если ночью свет отключают? Правда, и полудня ещё не было.
— То-то же. Пятьсот рублёв.
— Пятьсот рублей?! Нет, спасибо, — ответил я достаточно вежливо.
Проводник распахнул рот от изумления.
— Дурень! — услышал я шёпот старика слева. — Бери и не гневи Николая Степаныча, а то ссадят живо!
Я сглотнул и полез за кошельком.
Проводник принял купюру и протянул мне фонарик с величайшим презрением, будто моё колебание вполне обнаружило мою порочную природу. Фонарик был маленький, почти игрушечный, такие цепляют в качестве брелока. Едва ли луч его достанет до выхода.
— За что такие деньги?! — возмутился я шёпотом.
— Ну ты подумай, мил-человек: Степанычу на что-то жить надо? — пояснил старичок.
— Это я очень хорошо понимаю, но у него же зарплата есть!
— Эх, родной! Сегодня зарплата, а завтра придут вертухаи, и будешь гол как сокол, до нитки оберут!
— Какие вертухаи?
— А ссаживают которыи!
— Так они забирают у проводников нелегальный доход?
— Знамо дело, и лягальный, и нелягальный. Туточки весь лягальный, им-то чаво. До нитки разденут, быват. Оставят только чтоб срам прикрыть. Это уж я так: форму-то не трогают, конечно…
«Коррупция, однако, проникла и в сказку, — мрачно подумал я. — Если это вообще сказка, а не… спектакль театра абсурда, например!»