Повенчаны багряной зарей

Глава 3

Юна

Впервые увидев гражданского мужа Камиллы, я внутренне вздрогнула. Хищные похотливые глазки с удовольствием облизнули меня с ног до головы, стоило только сделать шаг внутрь гостиничного номера. Богдан был высоким стройным блондином, словно сошедшим с обложки глянцевого журнала. Изящная челка на бок, мальчишеская, гламурная до оскомины, дорогой голубой костюм и такого же небесного цвета голодные глаза. Конечно, он кобелина еще тот. Кроме того, богатый. Мои девчонки из группы завизжали бы и запрыгали от радости, но не я.

- Здравствуй, Юна. – он протянул руку для приветствия, и мне стоило усилий прикоснуться к ней.

Холодная узкая ладонь незаметно коснулась не только моей руки, но и запястья. С ужасом одергиваю руку, но Камилла тут же увлекает меня в одну из комнат, щебеча что-то про учебу. Интересно, ей вообще пофиг, как на меня пялится ее муж?

- Мы надолго здесь? – спрашиваю, опускаясь на диван с изогнутыми ножками в форме звериных лап. Дорого, пафосно, крышесносно!

- Завтра утром рейс в Питер. Ты переночуешь здесь. Нравится? – она обводит взглядом комнату с огромными окнами, словно аквариум. И как я тут засну?

- Да, конечно. Спасибо Вам. – выдавливаю из себя, приказывая себе молчать про паспорт. Мне его так и не вернули, но ведь и обращаются со мной вполне себе… Когда еще я окажусь в такой роскоши? Да я по ящику такого не видела! И телек… это тоненькое произведение искусства на полстены…

В ту ночь я не сомкнула глаз от волнения и страха, окунаясь в самые неприятные воспоминания. Впереди меня ждет полная неизвестность, сознаю, но и за плечами я оставляю то, что хочется вычеркнуть, вырвать из головы, но не выходит… Сложно поверить, что будет лучше. Никому и никогда не верить - меня научила жизнь. Скажу больше – даже в самой патовой ситуации нельзя упоминать слово «вера», ибо это полная лажа. Иногда обстоятельства ставят в такую позу, что и в себя-то веры нет. Я поняла это скоро, едва мои ноги стали длиннее, а под футболкой стали просматриваться крохотные соски.

- Юнка, - шепчет Серега, тормоша меня за плечо. – Юнка, просыпайся!

Сонно моргаю глазами, усаживаясь в постели. Мальчишки жили в соседнем крыле, но ночью могли приходить к нам, девчонкам. И Борисыч, завхоз, и воспитатели вечером расходились по домам. Удивленно смотрю на Серегу, парня чуть старше меня.

- Идем, чего покажу… - загадочно улыбается, поднимаясь с моей постели. – Помнишь, обещали тебе? Он такой классный и фыркает.

Мое сердце ухает в миг от восторга! Наш детдом стоит на окраине города и за окнами простирается перелесок. Как любой ребенок, лишенный внимания или пресыщенный им, я мечтала понянчится с каким-нибудь зверьком. Воспитатели не выводили нас за пределы детского дома, мы выходили только в школу через пару улиц, и все. Серега и Костик, парни из старшей группы, обещали совершить невозможное – изловить настоящего ежика.

С тихим ликованием и улыбкой от уха до уха семеню босыми ногами по бетонной лестнице в подвал. Холодно, пижамные штаны едва доходят до середины голени, и рубашка тоже с «выросшими» рукавами. В коридоре подвала никого, и Сергей приоткрывает дверь комнаты, где обычно хранятся веники, ведра, снежные лопаты. На мгновение Сергей оборачивается ко мне, одаривая улыбкой и прикладывает палец ко рту. Конечно, я готова дышать через раз ради такого сюрприза! Смело шагаю в комнату и упираюсь глазами в Костика.

- Привет… Как вы его принесли? Он же колючий… - осматриваю пол под ногами, кручусь, ожидая увидеть коробку или какую-то емкость, где сидит еж.

- Мы приготовили для тебя сразу двух ежиков, Юнка!

Костик стаскивает с себя футболку, а Сергей хватает меня сзади, зажимая рот рукой. Не понимая, что сейчас будет, я остаюсь стоять, испуганно таращась на обнаженный торс парня. Он поглаживает себя по брюкам и расстегивает ширинку. Увидев напрягшуюся плоть, я едва не задохнулась от догадки… Мне десять, но в нашей группе есть девочка, у которой уже начались месячные. Она так пространно рассказывала об этом, а потом воспитатель скупо поведала, с какой целью это происходит с женским организмом, и что, соответственно, будет, особенно с теми, кто вот также прохлопает глазами. Давясь возникшей тошнотой от калейдоскопа в памяти «секс-изнасилование-беременность-ребенок и детдом», я терплю шарящие по моему телу руки Сергея. К нему присоединяется Костик. Ему четырнадцать, и его глаза горят здоровой похотью. В пару движений они стаскивают с меня рубашку и начинают спускать штаны.

До сознания доходит, что закричать мне просто не дадут, а для сопротивления… я предательски слаба перед ними.

- Ляг с ней, - командует Костик, указывая на стопку штампованной ветоши.

Подчиняюсь движениям, примечая рядом черенки лопат. Слезы катятся из глаз по лицу, на ладонь Сергея, но он только тяжело дышит, прижимая меня к себе спиной. В воздухе повисает давящая тревога, и кровь лупит набатом в виски. Костик встает на четвереньки передо мной, почти обнаженной и трясущейся. Свожу колени, но они не слушаются от ужаса. Рука нашаривает черенок лопаты, и я со всей силы веду его к голове Костика, ударяя его, бессознательно, как получится. Удар приходится в шею, и кажется, ничего не меняется, но парень застывает с широко открытыми удивленными глазами. Он как-то странно замирает и продолжает буравить меня безразличными глазами.

- Сука! Ты, блядь, что сделала? Костян! - с диким воплем Сергей отпихивает меня на пол, подскакивая и начиная тормошить друга.

Только сейчас я замечаю, что мои ноги залиты кровь. Вся грудь, шея парня в крови, а он продолжает стоять на четвереньках и смотреть впереди себя. Не знаю по какой причине, но тогда я испытала страх, ужас, тошноту и что угодно, но только не жалость. Мне было ни на секунду не жаль Костика, стоящего окровавленным и хрипящим. Кровь толчками выбивалась из небольшой раны на шее и стекала по его руке, на пол, образуя пыльные дрожащие темные капли.

- Ах, вы щенки! – сиплый вопль разрезает комнату с тусклой лампочкой под потолком. Завхоз Борисыч, пожилой мужчина, прихрамывающий, в любое время суток он непременно пьян и ходит, цепляясь за стену.

- Она Костяна лопатой! – восклицает Сергей, пытаясь поднять друга, но тот заваливается на бок.

Смотрю на все как со стороны, сжимаясь в комок у стены. п***********н парня, вызывающий у меня отвращение и ужас, стал таким маленьким, ничтожным и сморщенным! Неосознаваемая радость… Рвотные массы грубыми позывами пытаются покинуть мой организм, и захлебываясь ими и истеричным смехом, я вываливаю содержимое желудка на пол. Зажимая горло Костика рукой, Борисыч замечает меня, недобро оглянув, развернувшись.

- В душ иди. Бегом! И тихо!

- Ей тихо? Она Костика покалечила, тварина… - давясь словами, бормочет Сергей.

- А ты ее покалечить не собирался, сопляк? Ублюдки вас нарожали, побросали, и вы такими же скотами растете! – выдавливает Борисыч хрипло, возясь с повязкой.

Это последнее, что я слышала в той комнате. Схватив свою одежду, я понеслась в душевую со всех ног. Стояла под душем и яростно терла свое тело, пока кожу не начало саднить. Вещи, заляпанные кровью, застирала, и прямо в мокром вернулась в спальню. В коридоре всю ночь слышались шаги, и кто-то разговаривал приглушенно, но я боялась даже открывать глаза. Натянула одеяло под самое горло.

Было страшно, ведь директриса могла запросто отправить меня в психушку. Я отчетливо понимала это. На моем коротком веку уже были дети, которые отказывались подчиняться, и с определенными происшествиями их увозили в неизвестном направлении. В сознании мелькали темные капли на пыльном полу, и мои глаза, казалось, дергались, как и артерия на шее Костика.

Для маленького ребенка, у которого не было ни собственных кукол, ни даже заколок для волос, весь гребанный мир упирался в одного единственного человека, и это был не самый лучший экземпляр. Директриса могла поступить с каждым, как ей угодно. Я понимала, что никто не должен любить детдомовца, но и откровенно губить, не пытаться даже выслушать… Знала, что меня не станут слушать. Заочно виноватой буду я и только я, потому что я странная. В том, что не ворую у других, не ябедничаю, не пытаюсь убежать или задеть кого-нибудь словом. Меня не любят за такие качества, даже мое молчание бесит…

Промучившись до утра в полудреме и тревоге от каждого шороха и вздоха, встаю вместе со всеми, и как обычно собираюсь на завтрак. Вещи приходится сложить стопочкой, они все еще влажные. Сразу после столовой, когда остальные уходят одеваться, меня выводит воспитатель.

- С тобой будет говорить директор. – она многозначительно измеряет меня взглядом, но больше не расщедривается ни на что.

Покорно киваю и следую за ней следом к кабинету. Мои руки дрожат, ноги едва идут от стресса и усталости, но мне некому об этому сказать.

- Мне поведали о вчерашнем происшествии. – Наталья Петровна приподнимает мое лицо за подбородок. – Надеюсь, желания чесать языком у тебя нет?

- Нет. – внутренне ликуя от ее вопроса, отвечаю.

Ей действительно удастся замять серьезное ранение парня? Так вот и убеждаешься, что на самом деле тебя «нет» для остального мира.

- Иди в школу и помалкивай. – она отворачивается, но уже отойдя к окну, бросает. – Николаев и Анисимов теперь в другом месте.

- Спасибо. – шепотом, снова вперив глаза в пол, но воспитатель увлекает меня за локоть.

- Идем, я провожу. – она поправляет свитер на моих плечах, словно он помялся. – Все будет хорошо.

А вот это чистейшая ложь! Лицемерная и гадкая, потому что Сергей уже давным-давно сознался, почему я оказалась голой в подвальной подсобке, и за какие такие заслуги треснула его дружка черенком лопаты. И никому до этого нет дела, лишь бы их собственные задницы были в тепле и уюте, лишь бы им не лишиться своей работы. А как я должна с этим жить? Не одуванчик лилейный, не девочка-припевочка, но я ведь человек! Какого черта мною распоряжаются, как мясом? Случай?! Ха! Дверь в спальню девочек не имела замка никогда!

В тот день, бесконечно думая о случившемся, я раз и навсегда поняла, что даже если я буду умирать посреди оживленной улицы города, то об меня в лучшем случае будут спотыкаться. Никому и в голову не придет помочь. Никто, пустотелая киста, пузырь, меня просто нет. И родители мои, мама, папа, их голоса – они только в моей голове! Не было их со мной никогда и не будет больше!

Многие дни после этого случая я бродила сомнамбулой. Домашние задания, школа, общение в группе – все сводилось к банальным «да-нет» и кивкам головой. Сама удивлялась, как тогда не свихнулась? Как не полоснула лезвием по запястью, не дернулась перелезть через ограждение воздушного железнодорожного перехода по ежедневному маршруту детдом-школа. Неужели есть в этой жизни что-то, способное вызвать теперь у меня улыбку или смешок? А может, где-то притаился человек, который протянет конфету и скажет: «Просто так, не отравленная и не тухлая, и в трусы я к тебе не полезу»?

Спустя пару недель я покрылась сыпью на нервной почве, красновато-розовой коркой, мокнущей и чешущейся. Девчонки сначала косились, потом начали шептаться и обходить стороной.

- Не сомневаюсь, Наталья Петровна. У нее карта чистая, так что или нервишки, или что-то из вне, но на стороне нигде ж их не кормят… - пожимает плечами приходящая медсестра.

- Поедешь в санаторную больничку для аллергиков. Полегче будет. – соизволила выдавить директриса, оглядывая мои ноги в расчесанных струпьях.

Наверное, это лучшее, что она могла для меня сделать, потому что на следующее утро я действительно с котомкой вещей усаживалась в дребезжащее нутро «буханки» и в сопровождении воспитателя отправлялась в очередную неизвестность.