Повенчаны багряной зарей

Теплая осень не посмела тронуть изумрудные загородные газоны. Идеальной формы деревца, словно нарисованные в частном пейзаже, склоняли считать хозяина дома если не маньяком, то как минимум педантом, сдувающем пылинки с любимой статуэтки ровно двенадцать раз в сутки. Ровные дорожки, ровно подстриженная трава, ни одного не симметричного участка… Если бы не финансовые взаимосвязи, х**н бы я сюда приперся по собственной воле! Требование к садовнику - дотошно, до последней хвоинки выстригать туи и сосны - говорит о жуткой придирчивости хозяина и одного из держателей акций холдинга. К моему глубокому сожалению… - Не оглядывайся, старик не любит, - шипит мне Алекс, толкая локтем в бок. - А он еще и старик? – стараюсь говорить приглушенно. Не помню возраст – только процентную долю акций. - Алихан Тагирович, не забудь! – нравоучительно напоминает, чем подогревает мою нервозность. За нами топает моя охрана, «обезоруженная» на въезде на территорию усадьбы. Честно говоря, камер наблюдения столько, что в физической страховке нет нужды. Чистое самоубийство припереться к этому… старику. При желании мы не протянем и пары минут, но раз до сих пор целы, значит ожидает диалог? - Приветствую, молодежь! – из-за ряда превращенных в шарики на ножках сосен к нам с Алексом выходит мужчина, ближе к пожилому возрасту, но выглядит он бодро. Его седые виски слегка вьются. Ясные темные глаза с интересом разглядывают меня. Не больше шестидесяти на вид, но лицо чрезвычайно живое, морщинки не глубокие и выдают человека, следящего за своим внешним видом. Обычные брюки и белая футболка-поло, поверх которой на золотой цепи подвешены очки. Так сразу и не скажешь, что этот безобидный человек –владелец судостроительного предприятия и верфи. И далась ему энергетика под пенсию? - Зелаев, - он вежливо протягивает руку по очереди мне и Алексу, и указывает глазами на беседку. Странно, но она не поражает воображение. Обычный застекленный восьмигранник без двери с повисшими зелеными растениями у входа по обеим сторонам. Растения не менее аскетичны – просто висящие плети, и лишь зеленый цвет выдает в них жизнь. - Итак, Александр. Вы рассмотрели мое предложение? – он укладывает руки на столик, сцепив пальцы. - Конечно, Алихан Тагирович. Мы готовы выслушать Вашу просьбу. – он бросает на меня взгляд, чтобы я тоже высказал свое согласие. - Да. Готов. – отвечаю, повторяя движения старика. В небольшой беседке мне откровенно тесно. Невольно возникает ощущение, что от меня хотят слишком много, давя физическим неудобством. - Богдан сделает тебе предложение, от которого ты не сможешь отказаться. – он делает паузу, многозначительно сверля меня глазами. – Скорее всего, не сможешь. Раз уж он обзавелся советчицей в лице Камиллы, то это точно будет нечто. - И что? Каково это предложение? – спокойно переспрашиваю. - Полагаю, речь пойдет о возможности занять кресло президента компании. Агаров против тебя будет обелен, поэтому проблемы предвидите, да? – окидывает взглядом нас обоих, верно понимая, что в деле мы с Алексом завязаны оба. - Что это за предложение? Причем тут Агаров? – мне не фартит слушать дурные домыслы старика, хоть тот и рассматривает меня как под микроскопом. - Мой человек заплатил за эту информацию дорогой ценой. Ему просто прострелили горло. – без единой эмоции выдает мужчина. – Посчитал себя должным Вас предупредить. Он даже не прищуривается. Выражение лица не меняется, хотя при встрече на лужайке эмоции читались и были заметны. - Допустим, я не удивлен, Алихан Тагирович. Ваша цена? - «Gvydon» должен возглавить мой внук, Юсуф. Свой акционерный пакет отпишу одновременно. – он сохраняет небывалое спокойствие. Мое терпение резко воспаляется, и продолжать разговор мне приходится, здорово напрягшись. - Почему именно «Gvydon»? У меня не один спортивный комплекс. И не одно предприятие. – усмехаюсь, сдерживая ярость. - Он так хочет. Мой подарок ему на тридцатилетие. – не выказывая своего удовлетворения, отвечает старик, держа лицо. – Хочет перебраться в Питер. Бля*! Да я твоему Юсуфу еще в прошлый раз яйца недооторвал! Алкаш и наркоман! Придурок долбаный! Нашел, кому подарки делать! Меня ведет от злости до зубного скрежета, и Алекс толкает меня в бок. - Неожиданное предложение, Алихан Тагирович. Есть небольшие недоделки с документами. Нам понадобится пара недель на работу в этом направлении, - он даже не смотрит на меня, белея, - И, конечно, же некоторое время на раздумья. Предложение, безусловно, стоит того, чтобы его обдумать. Придушил бы его за эти слова! Одно стопарит – юрист у меня один, кроме того, в добрых отношениях. - Подумайте, - Зелаев поднимается из-за стола, вновь протягивая ладонь. – Жду Ваш ответ, господа. - Наше почтение, Алихан Тагирович. – Алекс явно хочет уйти отсюда без боя и с целой головой. Мы покидаем проклятую беседку, и я топаю, сжимая кулаки, обратно ко входным воротам. Странный разговор, наглое предложение и никакой конкретики! Усаживаемся в машину, дожидаясь охрану. - Ты выдохнул, Яр? – опасливо спрашивает Алекс, зная мой бычий норов. - А как ты думаешь? – ебашу со всей дури по подголовнику переднего сиденья. Там никого, но сиденье грустно всхлипнуло. - Козел перезрелый! Хера ему на воротник, а не «Gvydon»  - из меня сыплются ругательства вперемежку с отчаянием. «Gvydon»  - клуб восточных единоборств. Я строил его своими руками, выращивал и лелеял как дитя, поднимал, регистрировал кучу бумаг! Все, кто не готов пустить мне пулю в спину, посещают его. Тренажерка, несколько борцовых залов, ринги, сауна внизу… Да, бля*, это моя память о юности, которую я выцарапывал у жизни кровавыми кулаками и хрустящими костями! Это сейчас я владею еще парой направлений в бизнесе, зажрался и оброс щетиной, а тогда, едва появившись в северной столице несколько лет назад, клуб стал моим всем. Мне даже жить было негде! Ночевал на матах! - Не кипятись, Яр. Надо обдумать. – Алекс вздыхает. – Понимаю тебя. - Давай перетрем, что будет если… Мне сейчас все серпом по яйцам! – бешусь внутри от сдавливающих меня обстоятельств, но думать действительно придется. – Вот жизнь, а? Сначала очко рвешь на флаги, чтобы вытянуть, выгрести, а потом своими же руками… предлагают отдать какому-то ушлепку! – морщусь, потирая подбородок. Алексу остается только вздыхать и поглядывать в спасительное окно. Когда я злюсь, то адреналин от меня аж отслаивался, угрожаю вмазать кому-нибудь подвернувшемуся по башке. В тот вечер мы с юристом поддали. Больше поужинали, но, как водится, и выпили. Я отпустил охрану и рванул кататься по подмосковным улочкам, вороша в памяти прошлое. Не такое оно у меня и ужасное, но некоторые ценности пропустить сквозь пальцы я просто не могу. Не имею права! Казалось, отпусти, и все, рухну замертво, растеряв вкус к жизни и подавлюсь кислородом. * * * Раннее октябрьское утро хмурится. Не то, что на островах, где тебя каждый день встречает полнотелое огненное солнце, готовое жарить тело десять часов к ряду. Рабочий график и проблемы пригнали меня оттуда, не дожидаясь, когда мне надоест умиротворение восходов и закатов, окунув с головой в сырую осень средней полосы. Столица раскинулась на многие километры за своими пределами, и разглядывая еще спящий город, держу приличную скорость на свободном шоссе. Последнее время стал любить так вот мотаться один, без охраны, чтобы чувствовать руль и дорогу. Всегда любил хорошие тачки, шустрые, внушающие надежность, ощущение скорости и движения жизни. С этим гребанным бизнесом и зарасти денежной коркой можно, позабыв, как пахнет паровое поле, луга, туманы… Внезапно на пешеходник выходит фигурка. Издалека - ребенок, но матерясь на двух языках сразу и выкручивая руль, я соображаю, что это подросток. Обкуренный тинейджер! Как их теперь называют, салажье непутевое?! Maybach заносит, и он надвигается бортом на ребенка, который семенит в сером спортивном костюмчике и капюшоне. - Хоть, бля*, наушники вытащи! – бешено кричу на дорогу, но орать в закрытой машине – тот еще результат. Наконец, замечая меня, бедняга шарахается в сторону, и по роковому стечению обстоятельств – именно в ту, куда и движется авто. Гребаные мгновения пролетают минутами, лупящими в виски, и тачка дергается, замирая. Удара не было! Распахиваю дверцу и вылетаю, в один прыжок оказываясь у бампера. Лежит… Мои руки ходят ходуном, как у старого деда с Альцгеймером. Сообразить не могу, что делать, но замечаю шевеление на асфальте. Живой, блядь! Поднимаю тело в воздух, и капюшон откидывается назад, открывая мне миленькое девчачье личико. Белее простыни, совсем детское. Сколько ему? Ей? Пигалица! Маленького роста, габариты – не больше пуделя! Темно-каштановые пряди рассыпаются по плечам гладкими ручейками.  - Живая? – встряхиваю ее, как куртку, не рассчитав, что и веса в ней дай Бог полтинник. - Больно… - отвечает, укладывая красивые брови домиком, и глаза становятся огромными и влажными, как у котенка. – Придурок… Черт! Так и есть, котенок. Маленький, какого хера на улице в пять утра? Ни вещей, ни наушников не вижу на вороте толстовки. Показалось, что я слишком сильно сжал ее плечи. Лицо пигалицы кривится, и она вздрагивает. Что? Замечаю между своих пальцев тонкую струйку крови. Твою мать! - Шевелись! – срываюсь с места, швыряя девчонку на свое сиденье и толкая вперед, на пассажирское. Она бьется коленками о рычаг коробки передач, вскрикивает, но мешкать нельзя. Знаю, что я груб. Невыносимо груб, и это неизлечимо. Слишком долго я наращивал броню, чтобы у какой-то соплюхи появился шанс проковырять ее пальчиком. - За что? – едва шевелит губами и белеет на глазах, поджимая ноги на сиденье. Дрожа и озираясь, обхватывает себя руками и тоже замечает, что с ее плечом «неприятность». Пару пуль с визгом мажут по бронированной лобовухе, и я уже поджигаю покрышки, вдавливая акселератор, чтобы свалить отсюда как можно дальше. - Терпи. Перевязать нечем. – бросаю, как в порядке вещей, хотя понимаю и вижу, что произошло. - Это что? – она с изумление рассматривает окровавленную ладонь. – Кровь? От выстрела? – охает, хлопая ресничками. - Терпи, говорю! И на кой я ору на нее? Ее тело приняло пулю, предназначенную мне, бродяге! За мной снова охота. Человечья охота, из-за денег! - Отпусти… Я не сделала тебе ничего, - тихо говорит. – За оскорбление – извини. Не привыкла красиво говорить. - грустно выдыхает, устремляя взгляд на дорогу. - Проехали! Подлечу, потом пойдешь на все четыре стороны, - бурчу, понимая серьезность ситуации. Не заметил ее ругательства, и ее на дороге не сразу увидел, утопая в памяти и прикидывая расклады в бизнесе… Девчонка устраивается бочком, бережно удерживая руку, и становится совсем маленькой на огромном сиденье авто. Толстовка с разлохмаченной дырой на плече пропиталась кровью, и лицо малышки принимает спокойные черты. Она сонно хлопает глазами, тревожно глядя на меня. - Эй, ты … не вырубайся, слышишь? Как тебя там… Зовут как? - Ты все равно забудешь… - Не забуду, твою мать! Не спи! – ору, как псих, выруливая в полосе на бешенной скорости. Соображаю, что надо набрать врача, предупредить. Вытаскиваю гаджет. - Здорово, эскулап! Давай ко мне! Срочно! Плечо зацепило… да. Бросаю телефон на панель и касаюсь подбородка пигалицы. - Ты очень молода, - вдруг произносят мои губы. С чего? Даже не женщина, ребенок… в моей машине и ранена по моей вине. Тихая улыбка очаровательными ярко очерченными губами. Глаза… По-кошачьи зеленые, колдовские и тихие, с пушистыми ресничками. Крошечные веснушки рассыпаны по переносице, от чего лицо выглядит невероятно нежно. - Ты бандит, да? А то ты не поняла? Зло усмехаюсь, едва сдерживая гнев, смешанный с удивлением от этой малышки рядом. - Бизнесмен. Теперь это так называется. – отрешенно бурчу. Нашла, что ляпнуть! Ну, точно ребенок! - Эй! Не спи! – тормошу ее, удерживая шею, но голова валится на бок, безвольно, как у плюшевого зайца. - Страшно… - шепчет, заваливаясь на панель перед коробкой передач. - Ну, потерпи ты, а? Врач сейчас поможет. Девочка… Провожу по гладким шелковым волосам ладонью. Искрит. Красивая до ломоты в теле, только уж очень молоденькая. Внутри начинает клокотать негодование и жалость. Эфемерная, незнакомая и режущая, как бритвой. Жаль, бля*, эту оборванку до жути! Почему она оказалась рядом со мной? Почему не бомж какой-нибудь? Какого черта из-за меня снова гибнет невинная душа?! Слишком хрупкая, ни черта еще не видевшая в жизни! - Олег, помоги! – кричу охраннику на въезде и, не заглушая двигатель, бросаюсь из машины, подлетая к пассажирской дверце. Подхватываю невесомое тело на руки и бегу по дорожке к дому. На крыльце уже дежурит мой эскулап, отрывающий дверь. - Херово? – спрашиваю, когда врач оголяет ее пробитое плечо и осматривает, пока я устраиваю ноги девчонки на диване. - Не вижу еще. Подай… - он просит свою сумку с медикаментами, освобождая плечо девочки. Склоняюсь над ней, уложенной на диван в гостиной, и разрываю одежду, оставляя худенькое тело по пояс обнаженным. Эмоций нет, есть страх не спасти и эту едва начавшуюся жизнь. - Иди уже! Не маячь. – огрызается, отмахиваясь. А я не могу! Стою, как привязанный возле нее! Приседаю на корточки и провожу ладонью по темным прямым волосам. Мягкие, словно у малыша, и губы бантиком, пухленьким, но бледным. Чья же ты такая бродишь по улицам? – мысленно вопрошаю, проклиная сложившуюся картину мира. Моего мира, где таким вот малышкам явно не место… - Переворачивай, - командует Олег, укладывая девочку на бок и подкладывая к спине две подушки. – Очухается - перепугается, а так хоть не сразу дергаться начнет. Кто она? - На дороге не заметил… Чуть не переехал. Торговый комплекс на Щербинке. Палили, кажется… – виновато отвечаю, чувствуя себя полным идиотом. Оставив охрану поперся по городу один и вот результат. В преддверии перераспределения бизнеса и терок с властью в меня целятся прямо на улице, цепляя случайных прохожих! - М-да… - на выдохе. – Пуля по касательной, заживет быстро. Вот с шоком будет хуже. Лежать, спать, кушать. Вот пачка антибиотика – скармливай по две штуки в сутки, но знать бы, что нет аллергии. – он качает головой, рассматривая миниатюрное личико. - И все? - А что еще? Едва ли ей восемнадцать есть. Шестнадцать скорее всего, но все равно организм справится. Женщины легче переносят кровотечения. – он стаскивает прозрачные перчатки и укладывает в отдельный пакетик, протирая руки влажной салфеткой. – Пойду. И да, лучше отвези ее в больничку. Мало ли что… Провожая его, раздумываю, что же теперь делать с ней. Правда, в больницу? Найти родственников? А если среди моих людей «казачок» и напрямую наведу на семью девчонки? Херня какая-то творится! Хотя… когда она не творилась? Закрываю входную дверь особняка, и отношу девочку в свою спальню. Малышка мирно спит, и только бледное лицо выдает, что без сознания. Внезапно она томно вздыхает и морщится, шевельнув рукой. Пушистые реснички вздрагивают - Эй, пигалица… - тихо зову ее, стараясь не испугать. Огромные глаза распахиваются и уставляются на меня зелеными озерами, полными страха и недоумения. - Тише. Я тебе ничего не сделаю. В тебя стреляли, ранили в плечо. Не сильно… От этих слов девчонка тут же попыталась повернуться, но кроме болезненного вскрика ничего не вышло. - Она меня убьет! – шепчут дрожащие губы и по щекам катятся огромные, как градины, слезы. - Никто тебя не убьет. – усаживаюсь рядом, обнимая этого перепуганного ребенка. – Я виноват, но ты тоже хороша. Зачем по улицам бродишь одна? И надо найти твоих родителей… - Нет. – ответ звучит твердо и уверенно. – Пожалуйста, только… - замолкает, прикусывая очаровательную губку. - Кому же я тебя должен оставить, а? Завтра улетаю в другой город, и горничной тебя не смогу доверить. Как зовут-то? – опускаю ее на постель, стараясь не касаться плеча. Малая растирает лицо, пытаясь избавиться от слез. В ее глаза взглянуть страшно, такие они… нереальные, почти сказочные… - Все равно забудешь, - отвечает, немного капризно. - Брось! Я не выгляжу старпером еще! – поддеваю ее, чтоб повеселела. - Юна. - Ю-на… Красиво и необычно. – машинально отвечаю. - А тебя? – доверчиво спрашивает, переставая дрожать и всхлипывать. - Яр. – мотаю головой озадаченно и поднимаюсь с постели. – Есть хочешь? Так быстрее поправишься. – констатирую, не дожидаясь ответа. Только сейчас замечаю, что на девчонке тоненький топик вместо бюстика. Она убирает руку, и я впяливаюсь на красивую, идеальной формы грудь с просвечивающими через ткань сосками. Пигалица тут же покрывается ярким румянцем и обхватывает себя руками. - Сколько тебе лет? И кому я могу позвонить: отец, мать? - Не важно! – бурчит в ответ, явно озлобившись на мою вольность. Бросаю на нее полный сожаления взгляд и выхожу из комнаты. И как себя вести с ней? Глаза завязать? Мужику, черт возьми, надо намного чаще, чем это написано в учебниках по спортивному режиму! - Чай, бутеры! – на ходу, говорю больше для распахнутой двери, нежели для нее. Не хочу с ней разговаривать так, как обычно позволяю себе общаться со случайными женщинами. Она действительно слишком мала и невинна, чтобы слушать россказни такого как я. Спускаюсь в кухню и строгаю колбасу с кусочками апарана. Моя горничная повадилась приносить эти лепешки, и я, надо сказать, не против. За бесконечными фуршетами и перекусами хочется простой и сытной еды. - Ожила? Эй, Юна? – озираюсь в комнате, глядя на распахнутое окно и развевающуюся на ветру занавеску. Сбежала? Такая-то бледная и с приклеенным пластырем на плече? Почему? Так испугалась, что изнасилую? Хотя… может, просто ненормальная. Многих я повидал за свою жизнь – и нормальных, и не очень, и возиться с незнакомой девочкой с нежным именем явно не собираюсь. Оставив поднос на постели, закрываю бронированное окно, выглянув. От забора всего пара метров. Если такая шустрая, то уже где-то по трассе тащится. Ну, да Бог с ней! Жаль, конечно, если ее оприходует какой-нибудь старый ублюдок, предложив подвезти… Забираю поднос и возвращаюсь в кухню. У входной двери с ноги на ногу переминается охранник. -  Сбежала? – спрашиваю, не глядя на него. - Угу, резвая. Догнать? - Не, не надо. – решительно отвечаю. Детей я ублажать не собираюсь в съемном особняке и спасать судьбу какой-то оборванки тоже. Дал бы ей денег за «проблему», отвез бы домой, но уж как сама решила. Глаза ее запомнились, огромные, как у мягкого интерактивного пупса. Вручаю поднос охраннику, не желая более тратить время на «это», и отправляюсь в кабинет.