Князь Юсупов открывает глаза

В очередной немилости

- Знаешь, Ваня, там герб на кольце внутри. А такое только на заказные изделия ставят... - Феликс головой покачал и отошёл, в кресло свое садясь и голову ладонями подпирая. - Ты знаешь, я хотел тебя просто вывести в свет. Чтобы ты мог везде быть со мной, и слово твое бы ценилось вместе с моим. А теперь и что делать-то, не знаю. Впрочем, знаю. Ты с своими друзьями теперь учиться будешь. Ко двору я тебя приставлю. Документы выправим. Нет, и не говори мне ничего. Негоже это, я и раньше хотел, но раз так, то кровь, знаешь ли, не водица. И поверь, ты аристократов и так не слишком любишь, но наша муштра тебе тем более не понравится. Вот и посмотрим, что ты после этого скажешь...

Иван только вздыхал и бормотал, что государь ошибся, и как он может так думать, но Феликс и слушать ничего не хотел, и долго ещё ему рассказывал и о себе и об их доме, и об отце, и даже о брате старшем, что они оба потеряли. Это ведь если по возрасту, то получалось, что Феликс младший самый был, а Иван средний...

Ну и что ж вышло? Получилось, что эти деньки оказались для них последними. Ведь почти месяц после этого Ивана гоняли как вшивого по бане, учили читать, думать, писать, этикету, танцевать... И ей-богу, он говорил, что лучше бы лакеем остался. А уж что творилось, когда он признал Ивана братом! Сперва началось все с того, что к нему частным порядком пришёл князь Трубецкой и, как-то смущаясь, начал разговор о том о том, что ему хоть и неловко, но ходят слухи и сомнения. - Слух идет, мол, слишком часто государь уединяется с новым лакеем, да ещё и на ночь его норовит оставить в своей опочивальне.

Феликс, выслушав это все, поднял на него ясный светлый взор и как бы между прочим спросил:

- А знаешь ли ты, Трубецкой, что лакей этот Иван - тоже королевской крови и мой, государев, незаконный брат, которого я лишь чудом отыскал, чему счастлив несказанно? Потому и норовлю проводить с ним каждую свободную минуту, о жизни его спрашиваю, беседуем заполночь.

Тот, похоже, чуть не подавился и умолк, даже если и хотел сказать что-то. И потихоньку, на цыпочках, вышел, попросив простить великодушно ещё раз.

Следом Ивана представили ближнему двору, когда дворяне все-таки приперли вопросами государя, мол, что за мужика вы обучаете. Вот тогда-то Феликс и выдал, что мол, брат это мой утерянный, вот и учу его всему, что революция отняла. Вы бы видели их лица!

Отношения, правда, у них испортились немного... Поскольку государь как-то в зал зашёл, где Ивана учили музыке и танцам, да узрел, как какой-то французишка обнимает его Ивана за талию...

Нет, Феликс долго думал, что теперь делать? Спать с братом как-то совсем моветон, но и оставлять любимого столь человека негоже. Тогда он и решил для себя, что брата-то он женит, но от себя не отпустит. Правда, стоило бы, конечно, его самого спросить, он-то что думает... Но времени видеться было ускользающе мало, тем более, что Иван теперь был для всех не безвестный мужик с улицы или ещё один лакей. На него теперь были обращены все взгляды, и следом неслись удивлённые перешептывания. Да ещё эти уроки... Зря княже его ревновал, поскольку самому Ивану и этот французишка, и все эти этикета давно стояли поперек горла, но он терпел, помня, что жаловаться негоже, Феликс и без того занят, и вообще, кто ж по своей воле отказывается от знаний? Но чем дальше, тем сильнее они казались бесполезными, а когда дошло до тех самых танцев в паре, смирение Иваново кончилось.

- Два шага назад, сударь... Более плавно, скользящими шагами. И о поддержке не забывайте, - и руку его себе на пояс кладет.

- Соблаговолите руки ваши убрать, - процедил Иван сквозь зубы. - Я ваших объятий больше терпеть не намерен.

Ещё бы! Ему давно казалось, что учитель танцев как-то чересчур с уважением им нежничает, да ещё эти взгляды его, да сомнительные комплименты, мол, какой он ладный и статный.

- Без этого никак нельзя-с, это неотъемлемый элемент танца, как же вы даму будете в танце вести?

- Смогу как-нибудь! - и Иван развернулся и быстро пошел к двери, чувствуя, что ещё немного препирательств - и он точно или нахамит, или возьмёт этого учителишку за шкирку и вышвырнет в окно.

- Куда же вы! - тот не оставлял попыток его нагнать.

- Устал я, отдохнуть надо, - проворчал Иван,но отправился не в спальню, да и что там делать посреди дня, а к Феликсу.

На его счастье, государь как раз обедал в кабинете. Не отрываясь от дел, кстати: тут же лежала перед ним кипа бумаг.

- Не могу я так больше, хоть убей! Феликс! Освободи меня от этих уроков, главное я схватил, а зачем все эти двенадцать ложек и вилок, да шесть штук ножей, не пойму никогда, да и не нужно мне это! Лучше уж мужиком быть.

Он выговорился и сел рядом, взяв руку Феликса в свою, и умоляюще посмотрел на него. Ему тоже хотелось спросить - как же они теперь будут, неужели теперь и подумать нельзя о близости? И ему живо представились долгие одинокие ночи, и как он лежит один в постели, представляя себе, как они раньше часто были вместе с Феликсом, и это были какие-то очень горькие видения о будущем, сказать честно. Он уже хотел сказать, что может ведь так и не сдержаться, и как-нибудь прижать своего государя к стенке в темном коридоре со своими желаниями...

Феликс вздохнул тяжко и помотал головой, ложку с супом сунув сначала себе в рот, а следом и Ивану.

- Ваня, нельзя, никак нельзя. Ты теперь моё лицо, а уж если опростоволосишься, то смеяться над обоими будут.

Он покосился на папку с фотографиями княжон на выданье и вздохнул тяжко - этот вопрос ему ещё надо было обсудить с братом, да представить бы, как... Он уже понимал, как его дорогой брат будет негодовать, и оттого только страшнее ему было.

- Да что тот француз? Я как вижу тебя с ним, так хочется голову ему оторвать, ей-богу. Да садись ты рядом, сколько можно стоять так... Ещё войдут, подумают что... Трубецкой уже вон заходил и спрашивал, кто ж ты такой и почему ночами в моей спальне пропадаешь... Пришлось его отчитать строго. Кстати, армия твоими заботами стала лучше. А друзья твои мне донесения шлют, вот смотри, школы снова начали открывать на местах для детишек. С врачами тяжелее, но тоже всё сдвинулось с мёртвой точки, смотри...

Как мог он оттягивал разговор о них, да о обязательной женитьбе Ивана, а тот как чувствовал, смотрел на него внимательно, да за руки нет-нет, да возьмется... И взгляд такой пытливый, прям как тогда в застенках, и не соврать ему, и не открутиться, хоть от касаний всё внутри горит, и хочется прижаться да обнять... На время это получалось. Иван сел рядом, перелистал вслед за ним донесения и отчёты, взялся даже за перо - набросать ответы и области дальнейшей работы. А ее было много.

- Лучше уж отошли меня в армию насовсем! - в отчаянии попросил он Феликса. - Не могу я с ним, с этим учителем.

Но стоило взмолился ещё раз - и Иван сник. Он и сам в душе чувствовал, что отказываться от уроков из-за личной неприязни глупо.

- Я-то отошлю, да думаю, что там и без твоего каждодневного надзора справятся. А ты разве сможешь без меня? - и он мягко улыбнулся.

- Твоя правда.

Иван любил эту улыбку Феликса - мягкую, чуть заметную, - больше всего на свете, вот и теперь не удержался. Взял его за руку крепко, чтоб не смел отталкивать его сразу, и поцеловал жадно, как раньше когда-то.

- Да ты с ума сошел! Двери открыты кругом, сейчас могут зайти! - государю удалось кое-как высвободиться и отойти; он был возмущен, и само собой, они поссорились.

И конечно, этим вечером Иван не пришел, а завтра пора было ехать обратно в военную часть, и вдоль границ. Иван лежал на постели, раз уж Феликс его отослал, и в душе его росло раздражение. Чего ради это все, когда они не могут просто уединиться и хоть час в день провести рядом? А при мысли, что теперь им месяц не увидеться, ему было и вовсе тошно. Да, у него теперь были свои мягкие перины, огромная постель с балдахином, но что толку, если он в ней один? Да ещё днём у Феликса на столе лежал альбом с фотографиями каких-то девиц, судя по убранству, богатых невест - не планирует ли государь жениться? А раз так, все внимание новой семье, и до него вовсе дела не будет. Иван вздохнул с отчаянием... А потом вскочил и тихо, но быстро отправился к Феликсу - только постель скрипнула. Темный коридор на его счастье был пуст.

Его государь сидел на краю постели, полураздетым, спешно писал какое-то письмо. Которое оказалось брошено на ковер, когда королевское ложе снова жалобно заскрипело, а Иван схватил его за руки.

- Не могу я без тебя. И не смогу. Зачем ты меня то отсылаешь, то выдумываешь всякие глупости вроде этих уроков этикета - чтоб мы вовсе не виделись? Вчера сказался усталым, сегодня и вовсе оттолкнул. Я тебе не мил?

Он был намерен взять свое любой ценой, судя по его ясно ощущавшемуся желанию. И безразлично, возмущен Феликс или нет. Он рванул вверх его сорочек, обнажая его грудь и покрывая поцелуями. 

Государь, что старался доделать срочные дела, и вовсе выронил письмо, когда сходящий с ума Иван его к себе дёрнул, да на кровать уложил. И ведь не успокаивался стервец, пока руки его не прижал да речь свою не сказал. И не останавливается, только рубашку дёрнул, грудь обнажая.

- Ты мне мил, Ваня, мил, да только... Ну подожди же ты, прошу...

Но нет, куда там, Иван исступлённо кусал его за соски, прижимал к кровати, кусая за шею и раздвигая его ноги коленом, зажимая между собой и периной. И государь затих, глотая испуганные слезы, ведь он первый раз видел своего коменданта таким... Будто бы отняли у него то, что принадлежит ему бесспорно. Затих и потому, что ведь перед этим хотел поехать с своим братом вместе и неделю провести с ним после смотра войск, а теперь он не понимал, кто тот человек, что тянет вниз его тонкие спальные штаны и меж ног устраивается, переворачивая его вниз лицом и тяжело прижимая сверху. Кто тот, что потянулся через него, и стоило ему пошевелиться, тут же лег на него, не давая и сдвинуться с места, смазывая себя торопливо, будто бы сойдя с ума? Кто тот, кто обещал ему напомнить, как им было хорошо вместе и отчего в груди все так болезненно сжимается, вырываясь в сухие рыдания и стоны.

Иван кончил быстро и замер, чувствуя как наваждение проходит, и только Феликс под ним окаменело замер, съежившись и не желая даже смотреть на него.

Кажется, до бывшего лакея только сейчас начало доходить, что он сделал, и он попытался было дотронуться, извиниться, но Феликс только плечом повел, и потянул на себя простыню.

- Пошел вон.

И было в этих словах и боль, и невысказанные слезы и ужас от того, что это он, его Иван, мог так с ним поступить... Ведь даже там, в задворках, не снасильничал, а теперь...

- Ты... Убирайся... И чтобы завтра же утром тебя здесь не было, слышишь, Иван? Не хочу тебя видеть... Уходи.

А наутро Иван уехал. В холодном осеннем утре он обернулся было на окна государя, но за темными занавесками не было видно, что тот не спит и смотрит на то, как его брат уезжает. И не знает, что делать, то ли выпороть и бросить в темницу, то ли... То ли что? Да, он устал. Да, они сейчас редко виделись и даже было дело, когда государь его отсылал, потому что на постельные подвиги сил не оставалось вовсе, а спать рядом спокойно Иван не мог, но такое.

А пока Иван был на смотре, пришел приказ. Через два месяца, почти перед новым годом, ему было приказано взять в жены княжну Белорецкую. Государь жаловал им дом в столице, содержание и дорогие подарки для новобрачных. И запрещал новоявленному князю являться ко двору до даты накануне свадьбы