Князь Юсупов открывает глаза

В лазарете

Шум шагов и открывающейся двери заставил Феликса вынырнуть из болезненных сновидений и открыть глаза. Точнее, приоткрыть - приложили его об стол знатно, да и не только об стол. Засохшие капельки крови из носа и более широкие мазки той же крови на рубашке говорили сами за себя.

- Вы меня добить пришли, Бессонов? Да уж не торопились бы, вашему сменному это удаётся куда лучше.

На глазах у Бессонова он поежился и как-то боком попытался сесть, прижимая руку к рёбрам - видимо, ему и там попало. Чекисты не все были добрыми людьми, кое-кто не стеснялся и сапогами отходить заключённых.

- Чего теперь вам? Синий вам к лицу... Хотя, впрочем, подлецу все к лицу? - С этими словами Юсупов криво ухмыльнулся, как-то безнадежно, поглядывая на него ещё пока здоровой стороной лица и привалившись к ледяной стенке. - За эту неделю ничего нового я не сообщил. Да и неоткуда мне было этого узнать, сами понимаете, сижу в застенках новой власти, света белого не вижу...

Он с хрипом выдохнул и снова поежился, явно ожидая, что сейчас его потащат снова пытать и бить - за прошлую неделю он уже достаточно близко познакомился с сменщиком Бессонова, и быстро понял, что уж лучше бы расстреляли, чем оставляли с ним.

Бессонов криво улыбнулся в ответ - похвала за обновку была сомнительная.

- Нового не рассказывали, значит? А нового нам и не надо, скажите, куда девали старое, - Бессонов усмехнулся. - Часть мы уже отыскали - в подвале, вход в который вы или ваши слуги удачно замаскировали под стенную панель.

Он, правда, подозревал, что туда попросту свалили в кучу все, что не могли или не успевали вывезти - вещи все были громоздкие, хотя ценные, но золота мало. Все больше массивные напольные часы, бессчетное число статуэток, какие-то бронзовые светильники, канделябры, то есть бессмысленные, с его точки зрения, предметы роскоши.

- До остального тоже доберёмся. А рассказать нам и выдать всех заранее в ваших же интересах - иначе, сами понимаете, могут пострадать невинные, попавшие под наше подозрение, - тут он деланно зевнул, - в качестве соучастников. Конвой! Проводить наверх.

Князя провели в его кабинет, и со стороны видно было, как Юсупов медленно идёт, спотыкаясь, и каждая ступенька даётся ему с трудом, так что на площадке между этажами пришлось отдышаться. Конвойных Бессонов отпустил совсем, сказав, что вниз князя потом проводит сам.

- Чай, не вырвется.

Солдаты захохотали и ушли вниз, он же предоставил бывшему князю отдышаться, сам затопил небольшую буржуйку в углу, чтобы хоть немного разогнать морозную атмосферу в зале: первые недели февраля выдались студеными. Заодно нагрел на приступе немного воды в большой кружке, отхлебнул сам, протянул ему.

- Хотите пить? Не хотите, так хоть умойтесь. Здорово вас разукрасили. Это Менжинский так отделал? Ну, я предупреждал, что упорствовать глупо, и имена ваших подельников мы все равно узнаем. Проверим работников на граничных пропускных пунктах...

Впрочем,его подследственному это знать было не нужно. И Бессонов устроился напротив, наблюдая за действиями князя - у того дрожали руки не то от слабости, не то от усталости, и с прошлого раза он будто сильнее похудел, что придавало лицу отпечаток ещё большего страдания.

То, как его подняли и потащили наверх, и доносившийся вслед гогот работников нагана не особо добавляли сил, да и голова кружилась так, что сам Феликс подозревал у себя сотрясение, не меньше - все же сапогами ему прилетело знатно. На стуле он сидел уже не столь ровно, как раньше, да и не посидишь тут, когда за неделю кормили три раза всего. Умылся он, да, хотя лицо щипало немилосердно, но, утеревшись внутренней стороной куртки за неимением ничего другого, выглядеть лучше он не стал. А вот в голове все мутилось, свет раздражал, а попытки собрать мысли в кучу особо действия не возымели, кроме дикой боли. И если сначала Феликс просто терпел и сидел, чуть клюя носом и изредка хрипло выдыхая, то к тому моменту, когда чекист растопил печку, ему стало ещё хуже и он медленно завалился на бок, а после и на пол, вместе со стулом, кандалами, своим нелепым зипуном больше него самого на два размера, проваливаясь в небытие под окрик чекиста, мол чего это он удумал вообще?

Не слышал он и того, как вбежали в зал солдаты - грохот стула навёл их на мысль о нападении, и того, как один из них потрогал его носком, опасаясь подходить, и только потом перевернул, держа бывшего князя под дулом пистолета.

- Может, он того-с, товарищ Бессонов?

И чекист боязливо потряс князя за плечо и достал нож из кармана, прислонив к губам и смотря внимательно на гладкое лезвие, запотеет или нет.

- Да нет, кажись, дышит, белое отродье...

Бессонов обошел Юсупова по кругу - рад был бы списать все на притворство, но чутье ему подсказывало, что князь и впрямь ослаб и оголодал.

- В лазарет его, быстро.

- Он ведь для...

- Не положено ведь...

Но после окрика и личного ходатайства самому Дзержинскому князя позволили на неделю-другую положить в лазарет, устроенный здесь же, около тюрьмы, для сотрудников ЧК. Бессонов объяснял это тем, что здоровым, а не погибшим вследствие истощения князь будет куда полезнее - даже если не выдаст тех, кто помогал тайно переправлять беглецов за границу, так будет экспертом по вопросам предметов культуры, которых новой советской власти отчаянно не хватало. И всесильный комиссар внутренних дел, как ни странно, сжалился, поставив свою положительную резолюцию на служебной записке Бессонова.

Комнатку в лазарете, впрочем, Юсупову отвели отдельную и держали под запором, а окошко было до того узким, что в него разве кошка пролезла бы, но под надзором фельдшера все же было лучше, чем в промозглом сыром тюремном подвале.

Бессонов на это, по крайней мере, сильно надеялся. Как бы, конечно, граф не сбежал, особенно если из персонала найдутся сочувствующие... Именно потому вечером третьего дня он и решился проведать лазарет при медсанчасти, хотя не обязан был. И порядком испугался, не найдя знакомого гордого профиля в общей палате.

- Что? Уже сбежал?

Бессонов тигром заметался по коридору, разбудив пару сиделок и больных. На крик вышел доктор - старенький, из немцев, которому, кажется, совершенно безразлично было, кого лечить - крестьянина, революционного матроса, товарища из ЧК или бывшего князя.

- Спит, третий день спит, почти не просыпается, - успокоил он чекиста, - беспокоить нежелательно.

- Учтите, через неделю его должны перевести обратно в Кресты, а потому прошу быть осторожнее, учитывая склонность к опасным авантюрным поступкам.

Доктор всплеснул руками и заворчал чего-то в том смысле, что как же можно: одни лечат, другие калечат, и к чему это все в итоге?

- Сырой воздух вместе с недоеданием очень вредны, у князя на этом фоне может развиться пневмония или туберкулез... - мягко начал доктор.

- Бывшего князя, - холодно подчеркнул Бессонов, обрывая его и проходя в палату.

Князь крепко спал, но дышал спокойнее, без хрипа. Особо в больницах не баловали, но князю где то нашли рубашку, простенькую, даже просвечивающую, но и через неё видно было, что грудь перебинтована толстым слоем.

Бессонову стоило только поднять бровь, как врач устало принялся объяснять:

- Обнаружили две трещины в ребре. Две или три, синяков нормально вы наставили. Ещё бы пара ударов - и лечить было бы некого. Ну и сотрясение. Общий голод упоминать, думаю, не надо? Ну и славно. Если уж будете и допрашивать, уж сделайте так, чтобы потом было что лечить.

Немец отдал распоряжения и вышел, оставляя чекиста наедине с спящим князем. Тот, впрочем, зашевелился, приоткрывая глаза, и вздрогнул, увидев форму - свежи ещё были синяки, что ни говори.

- Ах, товарищ Бессонов... Пришли, чтобы забрать?

Юсупов тяжко сел в кровати, укрываясь тонким одеялком - единственное, что в нём было от одеяла - это название, но в больнице было тепло, так что можно было и потерпеть.

- Или все же соскучились сильно по моим показаниям?

Как Иван уже мог проверить, за неделю отсутствия, ничего нового его сменщику князь не сказал. Более того, тот вообще ничего не сказал, молчал и сидел смотрел, чем вывел второго сменщика до белого каления, тот и... Разозлился, да велел караулу проучить его как следует.

- Лучше уж вам бы заговорить, князь. Недолго вы тут будете..

- Не могу, товарищ Бессонов. Не могу, сами знаете. Честью я офицерской клялся. А это не пустой звук.

"Немного же от этой чести останется, - посетовал мысленно Бессонов. - Впрочем, мне ли печалиться?"

Ещё пару недель допросов с Менжинским на пару - и князь в обмен на передышку или на притащенный в камеру сухой паек согласится на что угодно. Но, смотря правде в глаза, долго ли так протянет бывший князь? Переехать бы с ним на поселение, его своим писарем или секретарем, и... Впрочем, это он успеет.

- Проснулись? Ужин.

К ним заглянула сиделка.

- Сможете сами?

Она сперва опасливо покосилась на чекиста, но увидев, что тот сам помог подхватить князя под мышки и устроить полусидя, успокоилась; кстати говоря, ухватив его за бока, он задел повреждённые ребра, заставив Юсупова болезненно застонать.

- Нет-нет, так нельзя, давайте осторожнее, - всполошились она.

- Возни-то с одним буржуазным элементом, - снисходительно фыркнул Бессонов. Впрочем, улыбнулся он снисходительно, и сиделка, налив миску супа, удалилась, решив, что в этот раз товарищ из ЧК избивать больного не станет. Бессонов устроился, наблюдая, как медленно князь ест и устало замирает на подушках, откинувшись. Цвет лица немного отличался от серо-белого полотна простыни, но не так уж сильно, чтобы можно было назвать его вид цветущим.

- Послушайте меня, князь, это важно для вашей жизни, - он сел рядом на табурет, - о чести придется забыть ради своего спасения. Да погодите же возражать! И о происхождении своем тоже. Забудьте о нем. Если повезёт, упомяните об образовании - специалисты тут нужны, и далеко на север не отправят, будут таскать сюда то на допросы, то ради опознания бывших дворянских драгоценностей. Вы ведь в этом понимаете. Тогда, может, и удастся прожить спокойно.

Он и сам не понимал, что за резон ему помогать этому человеку, но и расстаться с ним не желал - непривычное чувство собственничества.

Едва не погладил князя по впалой щеке, поддавшись минутному приступу нежности. Что за наваждение! Особенно теперь, когда князь поглядывал на него со своей извечной грустно-снисходительной улыбкой. Но возможно дотронуться Бессонов все же использовал, когда помогал лечь снова - раз уж под мышки таскать было нельзя и бока сжимать тоже, он одной рукой держал его сзади, вторую опустил ниже под одеяло, дивясь узкой талии и тому, как торчат кости. Потом поднялся.

- Ради вашего же благополучия подумайте. А не желаете его - так приготовьтесь перенести ещё и не такое.

Князь проводил его грустным взглядом и задумался. Что толку так жить? Быть может, ему и не дадут спокойно жить, будут подозревать, таскать опознавать других... Причиною скольких смертей он станет?

Думы его были не просто так. Пожилой немец, заведующий этой больничкой, уже как-то знал, кого к ним притащили. Разговор их был короток, тем более, когда-то давно они были знакомы - Феликс строил больницы для простых людей и даже учился простым операциям сам - ему это нравилось, помогать... Но знать это большевикам необязательно. Немец его выслушал, и первое, что предложил это... Оставить больного в операционной с скальпелем. Много ли надо, чтобы перерезать вены? А уж человеку слова - так тем более. И Феликс и правда задумался над этим, ведь особых перспектив он не видел...

- Не надумали, Феликс Феликсович?

Он зашел к нему вечером, когда князь сидел, пытаясь съесть жидкую картофельную кашу, коя должна была изображать пюре. Благо, больница была для чекистов и ему ещё предлагался даже хлеб. Уже неслыханная роскошь.

- Не знаю, герр Штейн. Бессонов уговаривает сдаться и не рассказывать про происхождение и честь... Говорит, так жизнь можно спасти. Но я не уверен, что мне такая жизнь нужна. Да и зачем она... Погибнуть бы с пистолетом в руке, как мужчина.

- Ну, пистолетов у нас нет, вы уж не обессудьте. Я вам предложил единственный возможный вариант. Да и то, вы же понимаете, что для подобного, нам стоит принять все меры предосторожности, чтобы меня не обвинили в халатности, как и моих санитарок...

- Конечно, герр Штайн. das Wort der Ehre muss fest sein.

-Man kann niemanden entehren, der den Tod nicht fürchtet.

Феликс кивнул и снова лег.

- Сегодня товарищ Бессонов сказал, что у вас не более недели. Думайте скорее. Наверное надо было подумать чуть подольше. Если он погибнет, не потянут ли свои руки чекисты к его жене и дочери?