Руслан
По прибытии в Пашковский я, наконец-то, уселся в свой родненький Gelandewagen, отправив охрану на дежурном Мерсе. Ровные дороги, теплый воздух в лицо, широченные поля и никакой влажности! Мои легкие и душа распахнулись навстречу привычному драйву, но глянув на девчонку, немного поостыл.
- Что такая кислая? – спрашиваю, улыбаясь и ерзая на сидении, устраивая себя с удовольствием в привычном водительском кресле.
- Это мой первый переезд, неуютно мне, понимаешь?
- Не очень, я рос не в семье. Скрасим? Кажется, ты любишь скорость? – шальная мысль проскакивает в моей повеселевшей голове, и я сворачиваю на развилку второстепенного шоссе.
- Лёня, на сегодня свободны. На связи. – отдаю ЦУ охране и жму на газ.
Еще десяток километров и будет красивущее поле с гречихой! Мы проносимся с ветерком, и я останавливаюсь в кармане. Гречиху уже собрали, но некоторые стебли дают повторное цветение, и издалека поле кажется с розовым туманом на поверхности.
- Садись сюда! – выхожу из авто и иду к пассажирской двери. Лерка уже вылезла, но в тревоге заламывает руки.
- Давай, на автомате ездить одно удовольствие. – бодрюсь, ни капли не сомневаясь, что девчонке понравится!
- Я не умею, только мотоциклом могу управлять, а это… - лопочет и глазищами своими зелеными хлопает.
- Давай, сказал! - в нетерпении смотрю на дорогу, так хочу туда, в даль, и чтобы Лерка улыбалась. Ей идет неимоверно, сразу ямочки на щеках такие милые, и глаза озорные, кошачьи!
Она несмело разбирается с педалями, и Гелик аккуратно катится под пятьдесят километров.
- Пешком? Дай газу, ты ж гоняла на мотике! – не унимаюсь.
Лерка ускорилась, но напряглась так, что смотреть было страшно. Костяшки побелели от силы сцепления кисти с рулем, глаза были напряжены, да и спина струной…
- Рус, Руус! – она нервно пищит, сбивая дыхание. – Тааам…
Овцы, бля*, стадо целое и на дорогу поползло… Черт бы подрал это стадо! Выворачиваю руль к обочине, но Лерка путает педали, и мы вылетаем в гречиху на полной скорости. Благо, что бортовой компьютер сразу же глушит двигатель, выводя мигающие датчики на панели.
- Я не игрушка! Пошел ты на х*р, дядя Руслан! – обиженное, перекошенное от испуга лицо в слезах резко разворачивается, и Лерка выскакивает из салона, пускаясь наутек по полю, сверкая желтым капюшоном своей курточки. Вот угораздило же меня! С чего решил, что она может водить? Да и за дорогой не усмотрел, ну, баран, чистой воды… Пускаюсь за ней, проламываясь сквозь сухую траву и поднимая клубы пыли.
Догнав через пару минут, резко оборачиваю ее к себе, но она не удерживается и падает.
- Лер, стой… - уже не ору после забега, но и уняться не могу на эмоциях. – Стой же!
Сваливаюсь рядом с ней на колени, обхватывая ее сзади, тоже упавшую на колени. Маленькое тело трясется в рыданиях, а руки схватили мои, прижимая к себе. Море слез и рыданий, всхлипываний. Почти больно вместе с ней, от того, как ее трясет и сколько вкладывает она сил в эти слезы.
- Тише, Лер, ШШш… - зарываюсь лицом в ее волосы, разметавшиеся по спине, капюшону. – Прости меня, дурака.
- Я не умею, ничего не умею! Никто я, понимаешь? - она кричала в поле, отхлестывая саму себя дурацкими эпитетами. – Страшно, не видно ни хера за капотом, слишком мощная, не могу совладать… руль тугой! А еще мамы больше нет и папы!
- Я понял, малая, понял, только не плачь. – прошу ее, потому что сам не ожидая от себя, разрываюсь сейчас вместе с ней внутри, будто это мне страшно, будто это я остался один.
И остался ведь! Там, в Питере закопали единственных близких мне людей. А я и ухом не повел, не поверил. А сейчас, рядом с этой расклеившейся девчонкой, понял. Я тоже один! Теперь один, как и тогда, пока не появился в детском доме Колька, я тоже был один на всем свете. И Лерка одна, потому и слезы ее сейчас, это слезы по матери и отцу, которых никто ей не заменит.
Разворачиваю к себе девчонку и обнимаю ее, прижимая к груди заплаканное лицо. Маленькие руки обвивают мою талию и сжимают рубашку. Она совсем беззащитная сейчас, а я непутевый сорокалетний мужик, неизвестно с чего вдруг возомнивший себя долбанным Песталоцци! Наклоняюсь к ней лицом, и она вдруг отрывается от меня. Ее мокрые щеки блестят на солнце, а на губе немного крови. Я целую эти губы неосознанно, словно притянутый этой кровью, и она сумасшедшая на вкус. Соленая и сладкая влага на таких нежных губах. Девчонка не отстранилась ни на мгновение, а замерла в моих руках, и коснулась моих губ своим острым язычком, проведя по нижней самым кончиком и тронув уголок рта.
Я вздрогнул от пронзительного возбуждения в тот момент, испугавшись собственной реакции и ее смелости, но отстраниться был просто не в силах, так меня тянуло к ней. Немного углубив поцелуй, я понял, что Лерка отвечает, осознанно, несмело, но по-настоящему. Ее маленькая грудь под распахнутой толстовкой уперлась в мою, а руки сжимают меня несильно, но так… как никто еще не пытался ко мне прикасаться, ласково и оглушительно, почти болезненно на тактильном уровне, хоть и едва касаясь.
Я отстраняюсь от нее, не в силах отвести глаз, и она смотрит на меня своими зелеными кошачьими глазищами, словно спрашивая, что теперь? Совсем молоденькая, но смелая, растрепанная, заплаканная и такая сильная малышка.
- Че сказать я должен? – смущаюсь, как малолетка уже я.
- Ты у меня спрашиваешь? – она растерла ладонью слезы по щеке.
- Давай-ка мы поедем уже. Тут недалеко…
- А как же, царевна в тереме? – спросила она так непосредственно, что хотелось заржать в голос.
- Терем оплачен, проблем не будет. – подмигиваю ей и встаю, помогая Лерке тоже.
Она идет, прихрамывая.
- С ногой что?
- Колени у меня приказывают долго жить, знаешь ли. Сначала бар, теперь поле! Слушай, Рус, а если тебе девушка скандал устроит, скажет, мол, ждала, ужин готовила…
- Лерк, да брось ты эту бабскую херь про путь к сердцу через желудок! Это ж бред. В мои годы это такая туфта, что и сказать без мата не получится…
- Понятно, почему ты до сих пор не женат. – она ляпнула, но сама уже пожалела об этом, потому что фраза была явно не к месту.
Я только хмыкнул на это, многое списывая на возраст. Все же между нами были двадцать лет, потому и можно было Лерке сболтнуть в принципе все, что угодно. Слишком реально я воспринимал то, что происходило сейчас рядом. А рядом со мной по гречишному полю шагала за руку дочь моего друга, юная и красивая девчонка, которую мне до боли в яйцах теперь хотелось. И сколько бы я не убеждал себя, что это неправильно, спорить с собственным восприятием было глупо и бесполезно.
Далеких пятнадцать лет назад я с радостью и трепетом держал на руках нежную малышку, а теперь в моей груди дыру прожгли эти ее слезы и губы. Неосознанно поглаживаю свою влажную рубашку, где только что касалась Лерка. С чего вдруг меня так повело? Знавал я девок многих, таинственных и строгих, как в песне, но приперло именно сейчас, под гнетом обстоятельств, и не оставить ее теперь. Как? Как отпустить от себя малую? Меня драконит и ведет от одной только мысли, что с ней что-то случится.
- Да, Леруньчик! Жжем! – улыбаюсь, как дурак, почесывая репу, разглядывая помятый бампер Гелика. Да и черт с ним! Кровь сейчас бежит по венам так, будто амфетамин мне подмешали в минералку.