Черные вороны 9. Пекло

Глава 8.1. Саид.

Я похоронил его рядом с отцом и матерью, рядом с Бакытом. Труп искали

мои люди несколько суток. Мог бросить как собаку. Вонять и гнить где-то в лесу.

Но он мой брат. Сука, тварь, но брат, а меня учили семью не бросать никогда.

Пусть я и младший, но за всех в ответе. Хотя Ахмед свою дорогу сам выбрал.

Семейный бизнес его не устраивал, он с дядей мутить начал: н*****а и живой

товар. Быстрые деньги, легкая нажива. Отец против был всегда. Он занимался

только продуктами питания. Свои магазины по всей России, склады, точки сбыта,

состояние сколотил именно на этом. Свои заводы по изготовлению колбас, сыров

по особому национальному рецепту, когда я вошел в долю, то предложил

открывать сеть ресторанов вайнахской кухни. Я назвал эту сеть Хаджар, именем

своей матери.

Перед смертью она сжимала мои руки и говорила:

— Сыночек, мой родной. Пусть ты и младший. Смотри за ними обоими.

Бакыта береги, болен он, а Ахмед...запомни, Ахмед –животное…неприкаянный,

весь в деверя моего. Ой, бед наделает, ой наделает, все от него настрадаемся!

Отец из дома выгонит, и покатится в яму черную Ахмед. Его...родила чудовище,

но она не виновата...Аллах нам дает детей и испытания от них. Вечно ты за них

заступаешься, а должны они за тебя. Она знала, как в детстве спину под

отцовский ремень подставлял, скрипел зубами и терпел, пока железная пряжка

мясо рвала между лопатками. И в хлеву на привязи сидел, как пес паршивый,

потому что вину на себя за братьев брал. Мать приходила, воду приносила,

молоко с хлебом, плакала и кровь с моего лица вытирала. Но отцу не

рассказывала, кто на самом деле виноват. Не потому, что меня не жалела, а

потому что всегда гладила по голове и шептала: «Ты сильный, Саид, сынок мой

родной, ты сильнее их. Ты, как мореный дуб, выстоишь в любую непогоду. А

они…как сухие листья на ветру. Без отца и без тебя разлетятся в разные стороны

и рассыпятся в прах...А ты...ты знаешь об этом и всю вину на себя. Зачем? Ладно

Бакыт, а этот...этот – нелюдь. Это все он! Уйду я, а ты смотри за ними...Нельзя,

чтоб Ахмед всем управлял...нельзя.

— Присмотрю, мам, присмотрю. Хорошо все будет…Ты только не волнуйся.

И не присмотрел. Разошлись наши пути. Пересекались только по

праздникам семейным. Звал меня Ахмед к себе, но рестораны процветали,

приносили огромную прибыль, мясные комбинаты множились по всей стране и не

только. Уже несколько открылись в Украине и Белоруссии. Товар шел на экспорт в

страны Европы и в США. У Саида чистый бизнес, все в открытую. Я имя

Нармузиновых пятнать не собирался.

Но в стороне остаться не вышло. Ахмед тогда среди ночи приехал под

кайфом, взбудораженный. В дом ввалился.

— Брат ты мне или не брат, Саид? Точки твои нужны. Вывезти надо

крупную партию, а нас, сука, везде накрыли, и Воронов-падла давит на пятки.

Проверки еб*чие на каждом углу. Мразота, видите ли, не даст на своей

территории торговать. Против наркоты он. А Зверь кокс, сука, нюхает, и по хер

ему на запреты Графа.

— Язык прикуси, не матерись при мне. Я тебе говорил, что в твоих

делишках марать руки не собираюсь. У меня свое дело, у тебя свое.

А сам чувствую, что чужой он мне давно. И жалости нет, и помогать не

хочется. Как будто и родными никогда не были. Все, что близко ему, претит мне,

вызывает отторжение. От отца одного, а вроде как и не знаю его совершенно и

знать не хочу. Любовь к нему братская где-то далеко в детстве осталась. Там я

его любил. Беззаветно, самоотверженно так, что мог сам перед отцом колени

склонить и спину подставить.

—Не собираешься значит? А если мне башку завтра снесут, тоже в стороне

останешься?

Посмотрел на его глаза с чуть прикрытыми от кайфа веками. Сам бы

оторвал голыми руками его башку пустую.

— Если снесут, то за дело.

Чай зеленый в пиалу налил и, наслаждаясь запахом, сделал несколько

глотков холодной жидкости. Орет и мечется, Фатиму разбудит и весь дом

переполошит. Мне отцовский дом достался после того, как Ахмеда лишили

наследства и выставили за дверь. Знал, что брат за это меня ненавидел и злился.

Говорил, что ему быть хозяином дома положено, но слово отца – закон. Как он

решил, так и будет. Пришлось смириться. Но до сих пор Ахмед мог нарочно мой

дом и своим назвать, подчеркивая, что тоже имеет права…если по закону

нашему. Он – старший.

— Если товар не вывезу, снесут…Давай. Один раз. Мы же семья. Я бы для

тебя и не такое сделал…

— Там где один, там и два. И для меня такое делать не надо. Я бы не

попросил.

— Не зарекайся. Какая тебе разница, если я по твоим каналам вывезу?

Помоги. Денег я взял. Много. Истратил уже, в новое дело вложил. Не привезу

товар, кишки выпустят и к тебе придут. Или, думаешь, в стороне останешься?

Фатиму, жену твою, убьют…а она ведь сына от тебя ждет? Племянника моего!

Помоги, и я от доли своей откажусь, никаких претензий по дому иметь не буду.

Стиснул пальцами пиалу и с грохотом на стол поставил, а потом в два шага

возле брата оказался и рывком сдавил ему горло. Достал, сука! До печенок. Сам

давлю, а перед глазами лицо умирающей матери. Пальцы разжал и выпустил

задыхающегося Ахмеда.

— Фатиму не тронь и забудь о ней. А дом и так мой. Отец завещание

оставлял, и ты прекрасно знаешь, кому он его оставил. Когда товар надо

доставить и куда?

Тогда-то все и началось…потом был и второй раз, и третий, потом и прятал

у себя товар, и людей Ахмеда укрывал…Пока ко мне не пришли. Захида

головорезы. Я тогда в отъезде был, открывал новый ресторан, а когда вернулся,

нашел только трупы. Фатиму изнасиловали и зарезали, вспороли живот, слуг

перестреляли…Она на девятом месяце была. Вот-вот рожать. Не родила. Весь

дом залит кровью, и я с женой на руках, шатаясь, на улицу иду. По мне ее кровь

льется, ее и малыша нашего. Такой ненависти я никогда в своей жизни не

испытывал. Глухой, мрачной, слепой. Иногда наступает такое время, когда в

человеке умирает все человеческое и на свет рождается тьма. Нечто черное,

липкое, вязкое. Нечто, сжирающее постепенно душу и сердце.

«Страшный ты, Саид. Вроде спокойный, уравновешенный, а внутри тебя

демоны живут пострашнее, чем в Ахмеде. Зверь ты. Умный, опасный, хитрый. Не

завидую я тому, кто дорогу тебе перейдет. Ты наследником моим будешь. Только

ты дело Нармузиновых поднять сможешь», - голос отца набатом в висках бился, и

я чувствовал, как этот самый зверь встает на лапы и скалится. Он хочет крови. Он

голоден. Он слишком долго спал.

Я не любил ее…Нас свела мама и решила поженить, а для меня слова

родителей были законом. Сказали жениться, значит, обязан жениться. Фатима –

тихая, скромная и очень нежная. Похожа на молодую лань с огромными карими

глазами, которые всегда взирали на меня с любовью и благоговением. Она была

прекрасной женой. Скромной, покорной, любящей. Когда я домой приходил,

опускалась на колени и целовала мне руки.