Ангел - хранитель

Глава 11.6

– Подожди-подожди! Ты же говорил, что ангел-хранитель не может спасти человека от несчастного случая!

– Не может. Если, например, ты будешь идти возле дома, на пятом этаже которого у кого-то в сотый раз сломается телевизор, и он решит со злости его в окно выбросить, я не смогу взвиться в воздух, поймать этот телевизор у тебя над головой и плавно приземлиться с ним в руках в десяти шагах от тебя. Но я могу внушить тебе необходимость быть осторожной. Не ходить ночью по темным переулкам. Не перебегать улицу там, где нет светофоров, в надежде на то, что водители признают за пешеходами право на существование. Или, например, – он вдруг разулыбался, – я могу нарисовать перед твоим мысленным взором картину того, что может случиться, если ты несешься, сломя голову, к остановке вниз по дорожке, которую перекопали для ремонта труб.

Мне вдруг так обидно стало – до слез. Да что же это такое: у меня в жизни ничего, что ли, своего нет? 

– А я думала, что это у меня такое живое воображение, – уныло протянула я.

– У тебя, у тебя. – Он наконец-то глянул на меня, все так же улыбаясь. – И, честно говоря, я тебе за него чрезвычайно признателен. Хоть в чем-то мне с тобой было попроще. Мне нужно было лишь направление задать, а там уже твое воображение всю работу за меня выполняло. Даже неловко временами становилось – вроде я от обязанностей своих отлыниваю.

Я приободрилась. Приятно осознавать, что я и сама по себе чего-то стою. 

– А что происходит с тем, кто погиб?

– Здесь все очень просто. Ему приходится начинать эту жизнь заново. Так же, как у вас во время учебы: бросил заниматься посреди семестра – изволь на следующий год пройти его заново.

– Очень интересно! – опять возмутилась я. – А если человек под машину попал или, вообще, убили его? Тоже все заново? Он-то чем виноват?

– Ну, под машину люди попадают, как правило, по собственной беспечности; так что, не виноват – это вопрос спорный. Хотя, может, ты и права. Что же касается жертв преступлений, то я тебе ничего не могу сказать – просто не знаю. Это – не мое ведомство, я ведь с людьми на последнем этапе работаю.

– А если он погиб во время последней жизни? – У меня уже родилось несколько вопросов, но к остальным я решила потом вернуться.

– А вот это – кошмар. Ему, конечно, тоже приходится эту жизнь повторять. Но если человек погибает после того, как осознал, что приближается к абсолютно новому витку, тогда – во время вторичного прохождения последней жизни – у него постоянно возникает ощущение дежавю. А там и до психических расстройств недалеко: раздвоение личности, мания преследования, да хоть и мания величия. С таким возиться – врагу не пожелаешь.

– Но ведь возитесь же – значит, вам это нужно. Зачем, кстати? – У меня в голове опять возникли те же подозрения, что и во время первого разговора. – Может, вы не только присматриваете за человеком – может, вы и присматриваетесь к нему? Улики против него собираете, чтобы потом легче было признать его никуда не годным – и … в энергетическую субстанцию?

– Конечно, присматриваемся! – От такой откровенности я просто дар речи потеряла. – Хорошо, – сказал он, бросив на меня короткий взгляд, – вот тебе еще одна аналогия. Допустим, у ребенка обнаружились явные музыкальные способности. Как с ним поступают взрослые?

– В музыкальную школу, наверно, отдают, – неуверенно предположила я.

– Вот именно. Покупают ему пианино, с ежедневными гаммами безропотно мирятся, следят, чтобы руки не перемерзали. Да и учителя в музыкальной школе зачастую готовы с ним дополнительно заниматься, лишь бы развивался, не заглох талант. Да и на работе у вас то же самое. Если среди рядовых работников выделился кто-то перспективный, сообразительный, подающий надежды – что, не присматриваются к нему, не уделяют повышенное внимание?

Хм. Некая логика здесь, конечно, просматривается. Если наша логика здесь вообще применима. Когда он такие сравнения проводит с нашей жизнью, у меня складывается впечатление, что мы обсуждаем перспективы продвижения по службе – в загробном мире. Когда он по-своему объясняет, я ничего не понимаю; когда по-моему – меня сомнения берут. Тьфу! 

– Ладно, давай вернемся к жертвам преступлений. А что происходит с теми, кто эти преступления совершает? – решила я вернуться к возникшим ранее вопросам.

– С большинством преступников вы и сами справляетесь. У вас и законы для них написаны, и полиция с судами работают. Мы же вмешиваемся только там, где ваше правосудие бессильно. Оно ведь у вас направлено только на защиту собственности человека, его тела, его жизни – и все. А если кто-то всю жизнь злобой истекает против вся и всех, анонимки строчит, слухи распускает – один другого пакостнее? Или еще того лучше: методично, день за днем отравляет окружающим жизнь, унижает их, лишает не только веры в свои силы, но и элементарного чувства собственного достоинства? Что вы с ним можете сделать? Ничего. Вот такими людьми и занимаются ангелы-каратели.

О, Господи! В голове у меня возник образ некоего грозного существа с пылающим мечом, занесенным над головой ничего не подозревающего грешника. 

– А они что делают?

– Ну, это от ситуации зависит. Ты наверняка и сама замечала, что с такими людьми постоянно что-то случается: на работе от них избавляться стараются, болезни на них наваливаются от мрачного человеконенавистничества, да и другие люди от них подальше держатся – так и остаются они один на один со своей желчной злобой. – Он вдруг задумчиво нахмурился. – И что самое странное – эти люди почти никогда не понимают, за что на них жизнь ополчилась; только еще больше озлобляются. – Он тряхнул головой и вновь посмотрел на меня. – Но, по правде говоря, более подробно я не могу тебе ничего рассказать. – Это – тоже другое ведомство.

– Да что это значит – другое ведомство? – Вот уже второй раз он об этом! – У вас там, что, тоже разделение труда практикуется?

– Ну, разумеется! – удивился он. – Это же – абсолютно разные сферы деятельности, в них и знания, и навыки разные требуются. Ну, хорошо. – Судя по всему, выражение моего лица потребовало от него еще одной аналогии. – Скажи мне, пожалуйста, как у вас работает служба … ну, не знаю … дорожного хозяйства?

– Плохо, – мгновенно отозвалась я.

Он закатил глаза и цокнул языком. 

– Я хотел сказать, по какому принципу она работает? По какому принципу решается, в какой очередности дороги ремонтировать, какое покрытие на них использовать, в сколько слоев?

– Да я откуда знаю? – воскликнула я. – Я же там не работаю!

– А я о чем? – тут же подхватил он. – Я тоже не знаю, как работают другие службы.

У меня уже голова кругом шла. Сначала он подтверждает, что наши представления о жизни после смерти не так уж далеко ушли от действительности, и затем – практически не переводя дыхания – тут же переворачивает их с ног на голову! Так, хватит с меня деталей. Задам-ка я вопрос общего плана. Тем более, что мне хотелось задать его чуть ли не сразу после того, как в голове моей кое-как утрамбовалась мысль о реальности ангела-хранителя.

– А как вы вообще там живете?

– Где там? – Голос у него дрогнул. И вот зачем, спрашивается, дурачком прикидываться?  Или ему нравится, когда я глупые вопросы задаю – чтобы можно было потом плечами пожать и головой покачать? Ладно, я задам ему глупый вопрос – подумаешь, одним больше, одним меньше!

– Ну, не знаю… там, откуда ты взялся … в раю, что ли?

Он расхохотался. 

– Ага. То, что ада не существует, не вызвало у тебя возражений, а вот от мысли о рае отказываться никак не хочется, да? – Все так же посмеиваясь, он посмотрел на меня с веселым недоверием. – Татьяна, не разочаровывай меня! Не говори, что веришь в то, что хорошие люди после смерти отправляются в райский сад, в котором и бродят потом – вечно! – время от времени подкрепляясь небесной манной.

– Мне очень приятно, что я доставила тебе такое удовольствие своим вопросом, – язвительно процедила я сквозь зубы. – Я как раз и хотела узнать, где вы там бродите и что при этом делаете! И если это место как-то иначе называется, мог бы прямо так и сказать. И по поводу манны небесной – спасибо, ты мне уже объяснил, чем вы подкрепляетесь.

– Да нигде мы не бродим, мы просто живем и делом своим занимаемся! – вскинулся он. – Да ты не сердись – я же не над тобой издеваюсь! У меня просто руки опускаются от такого представления о жизни после смерти! Ведь речь идет о вечности! Ты можешь себе представить: целую вечность ничего не делать? Слоняться среди одних и тех же кущей небесных? Ты вон сегодня полдня по парку ходила, и что? Домой захотела – хоть что-то сделать: чаю, например, заварить. Или, вернее, меня заставить, – фыркнул он.

– Так ведь я же об этом и спрашиваю! – Я вдруг заметила, что уже сижу на кровати и руками размахиваю. – Как вы живете? Как делом занимаетесь? В домах живете? На работу ходите? В свободное время с друзьями встречаетесь? В отпуск куда-то ездите? И не смей смеяться! – взвизгнула я. – Что я могу себе представить, кроме того, что вокруг себя вижу?

– Слушай, уже поздно, нам на работу завтра, – произнес он откровенно успокаивающим тоном. – Я все тебе расскажу – по крайней мере, то, что помню…. Да-да-да, я сейчас далеко не все помню. Да потом объясню, почему! Если в двух словах: живем мы интересно, и совсем не так, как ты себе представила. А сейчас – все, спать пора. За руку тебя подержать? – с ехидцей в голосе поинтересовался он.

Вот же … Шахерезада заоблачная! Я ему, что, ослик, чтобы морковкой у меня перед носом помахивать? Вот который уже раз: к самому интересному меня подманит и – бац! – табличку вывесил: «Продолжение следует»! Вот я тоже так буду делать! Подожди-подожди, спросишь ты меня о чем-нибудь! Я тоже отвечу: «На самом деле, все совсем не так, как тебе кажется, но об этом – позже». Вот тогда я на него посмотрю! И пусть только попробует голос на меня еще раз повысить! И рука мне его в гробу снилась! Нет, даже и там не снилась.

– Спасибо, не нужно, – холодно ответила я, поворачиваясь к нему спиной. Взбив, как следует, подушку (вот его бы так!), я устроилась на левом боку и закрыла глаза. Через мгновенье, правда, я их опять открыла и как можно небрежнее бросила через плечо: – Надеюсь, утром меня никакие сюрпризы ждать не будут? – Это я так, на всякий случай: перед работой стресс мне совсем не нужен.

– Не будут, не будут. – Опять он хихикает! Ну и черт с ним! Главное – пообещал, что никуда не сбежит; слово свое он, вроде, держит. Я принялась раздумывать, предлагать ему завтра утром кофе или не рисковать. С одной стороны, хотелось бы закрепить сегодняшний успех; с другой – вдруг опять разозлится, вытянешь потом из него что-нибудь, как же! А может, лучше чаю ему налить? Чай, по-моему, лучше пошел…

Вдруг я почувствовала, что что-то коснулось моих волос. Легонько, почти неощутимо. Я застыла на месте. У меня даже мысль о чае на полпути застыла. По-моему, он меня по голове погладил. Я открыла глаза, чтобы пару раз ошарашено хлопнуть ими. Меня никогда никто не гладил по голове. Даже мать в детстве. Я так и не поняла, приятно мне было или нет. Но не станешь же просить погладить меня еще раз – я, дескать, не поняла, понравилось ли мне возникшее ощущение.

– Ну, все, спи, – тихо проговорил он – как мне показалось – со вздохом.

– Между прочим, кровать создана для того, чтобы на ней лежали, а не сиднем сидели, – пробурчала я. И пусть не воображает, что меня его удобства волнуют. – Ночью меня сторожить необязательно.

В ответ мне послышался тихий смех. Тьфу!