– А ну пошли, – бросил он мне сквозь зубы, прищуриваясь.
– Слушай, я тебя очень прошу, не надо, а? – забормотала я, дергая его за рукав куртки. – Ты сам вспомни, ты же не должен никого никуда разбрасывать, ты же не должен физически вмешиваться. Ты же сам говорил!
– Ты знаешь, – проговорил вдруг он, растягивая слова и расплываясь в жизнерадостной улыбке, – по-моему, выражение «не должен» ко мне больше не относится. У меня ситуация … изменилась. Если я сейчас на тебя могу прямо воздействовать, то на других и подавно.
Взяв меня под локоть, он потащил меня вперед. Вспомнив, что он вытворял в парке, я немного приободрилась. Наверное, отобьется. А если что, я завизжу. Так, что окна повылетают. На первом этаже. Такого я еще никогда не делала, но смогу, наверно.
И вдруг я заметила, что иду в полосе света из окон, в то время как он, отстав от меня на полшага, почти растворился в темноте. Вот гад! Он из меня, что, наживку сделал, чтобы это хулиганье подманить? Замечательно! А если он с ними не справится? А я – в самой середине конфликта? Как заяц, из-за которого два волка сцепились? Визжи, не визжи – с двух сторон помнут!
За столиком заседали трое уже крепко подвыпивших парней. Даже мальчишек, скорее – было им лет по двадцать, не больше. Лица потные, прыщавые, глаза соловые, губы раскисшие влажно поблескивают… Такие всегда в стаю сбиваются, чтобы на мир тявкнуть – по одиночке они его боятся. Увидев меня, они развернулись … чуть не сказала, лицами – в мою сторону и плотоядно загоготали. У меня как-то ноги отяжелели – вот не идут быстро, и все! Глядя прямо перед собой, я старательно переставляла их – одну перед другой.
Один из парней – тот, что сидел ближе всего к тому месту, где мне нужно было пройти – начал было приподниматься… И в этот момент ангел ступил в полосу света – рядом со мной. И оказался почему-то на полшага впереди меня. Я даже со спины почувствовала, что от него опять понеслась во все стороны волна какого-то радостного возбуждения, почти предвкушения. Он уже даже не шел – он ступал, чуть наклонившись вперед, словно собирался лбом протаранить некое препятствие. Ускорив шаг, я поравнялась с ним и опасливо покосилась в его сторону. На лице его играла улыбка, а в глазах, устремленных на парней, читалось явное нетерпение. Он что, вообще обалдел? Нам же домой нужно – и побыстрее; мне на работу завтра! Скосив глаза в сторону столика, я вдруг увидела, что парни как-то притихли и затаились, настороженно глядя в нашу сторону. Вот и замечательно, вот и отлично – все друг на друга внимательно смотрят, и никто с места не трогается.
Зайдя за мной в подъезд и остановившись в холле в ожидании лифта, он вдруг негромко рассмеялся.
– Мне все больше и больше нравится это ощущение, – сказал он, словно к самому себе обращаясь. Я закатила глаза, но промолчала. Он смотрел прямо перед собой, прищурившись и выпятив губы.
В лифте он встрепенулся и, весело глянув на меня, спросил: – Мне прямо сейчас исчезнуть?
– Не надо! – быстро ответила я, рывком повернувшись к нему и подозрительно всматриваясь в его лицо. Ну, конечно, сейчас исчезнет – на минутку, а потом и сбежит – под прикрытием невидимости – вниз, к столику. Ощущение ему, понимаешь, все больше и больше нравится! А мне, что, до утра стоять на пороге родного дома и дверь ему придерживать? Нет уж, пусть лучше на глазах у меня остается.
Открыв дверь в квартиру, я пропустила его вперед и тщательно закрыла все замки. Затем я терпеливо постояла на одном месте, пока он снимал с меня куртку. Я бы намного быстрее сама подошла к вешалке и разделась, но он же меня на первом шаге отловит! Еще опять подбрасывать начнет, а пол у меня, между прочим – бетонный; это вам – не земля в парке.
И тут у меня мелькнула интересная мысль. От кофе он, похоже, не умер; может, продолжим экспериментировать?
– Ты вчера, вроде, чай предлагал сделать? – спросила я, склонив голову к плечу и открыв пошире глаза.
– Ну, допустим, – тут же насторожился он.
– Так, может, заваришь, пока я в душ пойду? – А теперь главное – не оставлять ему путей к отступлению. – А то, знаешь – целый день на свежем воздухе; я вся продрогла… – Вот теперь он хотя бы из вежливости согласится; а потом и попробует – не может же ему не стать интересно, как это у него получилось.
Он пожевал губами – явно в поисках повода для отказа, но потом коротко кивнул. На кухне я попыталась было показать ему, как заваривать чай, но он рыкнул: – Я видел, как ты это делаешь. – И я сбежала в ванную.
На этот раз я не стала задерживаться под душем. Чуть-чуть отогрелась (что-то я действительно замерзла) и быстро натянула халат. Даже воду чуть не забыла выключить – уже дверь приоткрыла и спохватилась: вернулась, чтобы краны закрутить.
Выключив свет, я повернулась лицом к кухне и увидела, что он сидит на самом краешке табуретки, небрежно облокотившись на стол и заинтересованно рассматривая обои где-то под потолком.
– Ты чего? – спросила я, входя на кухню и подозрительно оглядываясь по сторонам.
– Что? – Он повернул ко мне голову с таким нарочитым недоумением, что я еще больше насторожилась. Нужно пойти и входную дверь проверить: сбегать вниз, вернуться и закрыть все замки у него явно времени не было.
– А чай где? – Я посмотрела налево: и чайник, и заварник стояли на тех же местах, где я их и оставила.
– Как где? Заваривается. – Он прищурился, внимательно следя за моей реакцией.
– Вот и отлично. Спасибо. Будешь со мной чай пить? – Я направилась к шкафчику над мойкой, чтобы достать из него чашки.
– Ты поэтому просила меня чай заварить, – послышалось из-за моей спины. И прозвучало отнюдь не вопросом. Ой-ой-ой, нужно побыстрее за стол садиться. Если он сейчас только кричать начнет, тогда еще ничего, а если не только? От кухонного уголка он меня, конечно, отдерет с ничуть не большим трудом, чем от скамейки, но тут меня еще и стол прикроет. Может, перебесится, пока его двигать будет?
– Вот только не нужно мне свое коварство приписывать! – У меня просто не оставалось другого выхода, кроме как перейти в нападение. – Кто из нас специализируется во впихивании своих мыслей в чужие головы? – Старательно возмущаясь, я бочком пробиралась к своему месту за столом. – Может, попробуешь все-таки – зря ты, что ли, старался?
У него вдруг задрожали губы, он поставил локти на стол и закрыл лицо руками. Спустя пару секунд из-под этих рук донеслось приглушенное похрюкивание: – Ох, Татьяна… Нет, я не могу, ты меня просто уморишь! Ну, давай уже свой чай – мне, по-моему, уже ничего не страшно.
Чай ему понравился больше, чем кофе. Или, возможно, он просто сразу сахар туда положил. А может, он – чайный человек. Ничего-ничего, завтра мы еще один сравнительный эксперимент проведем. Так, в безопасности наших напитков я его уже, кажется, убедила….
Почаевничав (я одной чашкой не ограничилась, да еще и пирожные из холодильника вытащила, но он от продолжения наотрез отказался), я с удивлением почувствовала, что устала. Спать мне совершенно не хотелось – и так полдня в кровати провалялась – но прилечь я бы сейчас не отказалась. Под одеяло, клубочком свернуться и пригреться… И потом, вчерашние разговоры в темноте мне понравились. Там я, конечно, лицо его не могу разглядеть как следует, но обстановка какая-то … располагающая к откровенности. В темноте вообще как-то легче душу изливать, в ней надобность в защитных барьерах исчезает.
– Ты помнишь, что сегодня твоя очередь? – спросила я, вымыв и поставив на место чашки.
– Какая очередь? – усмехнулся он. Ну вот, теперь он и сам видит: чай всех в благодушное настроение приводит.
– Рассказывать. Позавчера ты мне о своей работе говорил, вчера меня откровенничать заставил, значит, сегодня – опять твоя очередь.
– Хм. Ну и о чем же мне придется сегодня откровенничать? – Нет, ну, до чего же с ним приятно разговаривать, когда он не упрямится!
– Ну, хотя бы… – я задумалась. – Вот когда мы в первый раз до забора дошли, ты сказал, что, когда человек… – как там: отрывается от социума? – в этот самый момент к нему приставляют ангела-хранителя. А зачем?
– Не приставляют, а направляют, – перебил он меня.
– Неважно, – отмахнулась я. – С одной стороны, ты говоришь, что, начиная с этого момента, человек осознанно выбирает, как ему поступать. С другой стороны, вы нам мысли внушаете – ты сам признался! Так где же осознанность? И за что нас тогда в конце концов судить?
– Хорошо, – кивнул он, – я попробую объяснить…
– Только пошли в спальню, – быстро вставила я, – я лягу, а то холодно.
– У тебя есть пять минут. Я здесь подожду – в коридоре стоять не хочется, – насмешливо фыркнул он.
Ровно через пять минут он зашел в спальню и направился к креслу. Я взвилась над подушкой.
– Куда? – возмущенно завопила я, и ткнула пальцем в другую половину кровати. – Сюда садись – я же оттуда ничего не услышу.
– Я могу погромче говорить, – неуверенно отозвался он.
– А мне вопросы тоже погромче задавать? Так и будем перекрикиваться с берега на берег? Между прочим, уже скоро ночь наступит, соседям тоже отдохнуть нужно. – Ну что на него опять нашло? Я же утром по лицу его видела, что ему на кровати намного удобнее было!
С тяжким вздохом он взобрался на кровать и снова уселся в изголовье, откинувшись головой на стену и сложив на груди руки. Я взбила подушку, поставила на нее локоть и подперла рукой голову. Сегодня эта поза показалась мне менее неудобной.
– Ну, рассказывай, я готова.
Он заговорил, все так же не глядя на меня.
– Главная задача ангела-хранителя, – начал он, – и для этого его и направляют на землю, заключается в том, чтобы обеспечить – в меру своих возможностей, конечно – сохранность человеческой жизни на протяжении всего отведенного ей срока.
– Еще раз, пожалуйста. – Я потрясла головой. – И помедленнее.
Он опять хрюкнул.
– Другими словами, человек должен дожить свою жизнь до естественного конца, не простившись с ней до срока в автомобильной аварии или во время несчастного случая на стройке. И обеспечить ему это должен ангел-хранитель.
Я ошарашено хлопала глазами. Опять, что ли, наши мифы не врут?