Мне не нужно было спрашивать, я знал, что она меня с этим чаем вокруг пальца обвела. Я ей так прямо об этом и сказал. В ответ она – кто бы сомневался? – раскричалась. Но как-то … иначе. Неуверенно. Вопросительно как-то раскричалась. И когда потом, не переводя дыхания, опять предложила мне свой чай, чтобы я не зря старался – это была последняя капля. Обманула меня, как младенца, заставила вприпрыжку бежать туда, куда ей хотелось, еще и накричала за это, теперь чаем добьет – нет, таким дураком я себя еще никогда не чувствовал. Это была уже та стадия, когда злость переходит в истерический хохот. Та стадия, когда ты с радостью понимаешь, что все неприятности – позади, поскольку хуже уже быть не может…
Кстати, нужно отметить, что чай мне таки понравился. Я, правда, первым делом сахар туда положил, да и напрягаться особо не стал (вот-вот, хуже того первого глотка кофе точно ничего быть не может!) – просто глотнул для пробы, а потом и всю чашку выпил. И если после кофе во мне все забурлило, то сейчас какое-то умиротворение нашло. Ладно, признаю, напитки у них – весьма недурственные. И в ритм жизни неплохо вписываются. Утром – взбодрился, вечером – успокоился, чтобы на разговоры душевные потянуло, в сон клонить стало…
– Ты помнишь, что сегодня твоя очередь? – Похоже, Татьяна решила, что если меня – вследствие моей чуждой ангельской природы – на разговоры еще не потянуло, то она это сейчас поправит. Ну, вот, я не ошибся! И почему я ошибаюсь только в приятных для себя предположениях?
Итак, сегодня, оказывается, моя очередь говорить о себе. Ну, что ж, это – только справедливо; ведь выудил же я вчера из нее эту историю трехгодичной давности. Впрочем, лично о себе мне говорить совершенно необязательно. Здесь тоже есть несколько сложных вопросов: как о прошлом, так и о будущем. Кстати, я должен признаться, что просто снимаю шляпу перед ее тактичностью. Она мне ни одного личного вопроса еще не задала. Чего не скажешь обо мне. Впрочем, учитывая то, в каких случаях я вечно ошибаюсь в догадках, можно предположить, что она пока еще находится под впечатлением от общей информации, а вот когда переварит ее и заинтересуется деталями отдельной жизни у нас – в частности, моей – тогда я, скорее всего, перестану ее любознательности радоваться.
Но говорить о работе своей я действительно люблю. Я просто саму эту работу люблю. Есть в ней некое волнующее сочетание возвышенности и интриги. Хранить подающего надежды человека – это и достойно, и увлекательно, и уж рутиной это никак не назовешь. С чего же начать? Я задумался…. Что? Опять ей холодно?! Что же она опять от меня хочет? Заставить меня опять переминаться с ноги на ногу на пороге спальни, пока она уляжется? Нет уж, я здесь подожду. Я дал ей на сборы пять минут.
Зайдя ровно через пять минут (чтобы не успела еще что-нибудь придумать) в спальню, я направился к креслу, предвкушая этот для разнообразия приятный для меня разговор. И чуть не упал в него, услышав возмущенное: «Куда?» и зацепившись от неожиданности ногой за угол кровати. Когда она объяснила, что имеет в виду, я понял, что в данный момент она отказалась от тактики добиваться своего обманным путем – сейчас она прямо говорит, чего хочет. Опять рядом с ней сидеть! А совесть где? Я же принял решение: только на расстоянии сильно вытянутой руки… Ах, вот как! Ну и о какой совести спрашивать, если она удары ниже пояса наносить не стесняется? Еще и гордится ими – честностью и прямотой называет? Кричать ей, видишь ли, тяжело, и соседи проснутся! Ну, не могу же я ей объяснить, почему мне рядом с ней лучше не сидеть! Ладно, на самый краешек и руки – в замок. Чтобы не вытягивались.
Опять она меня с мысли сбила! С чего же я хотел начать? Растерявшись, я начал со стандартной фразы из любого курса нашей подготовки. И затем мне пришлось перевести ее на нормальный язык – объяснить своими словами – что происходит всегда, кому бы ее ни говорили: хоть человеку, хоть ангелу.
Итак, основная задача ангела-хранителя – уберечь своего человека от преждевременной и неестественной смерти. Лишь бы она только к слову «основная» сейчас не прицепилась! О неосновной задаче – лучше позже. Но ведь голову за «позже» откусит! Итак, хранить жизнь человека – в меру своих возможностей, а главное – способностей. Способности – важнее; именно поэтому нам не первого попавшегося человека предлагают, а мы не за каждый – без разбора – случай беремся. Кстати, по поводу возможностей я уже и сам сомневаться начал. После сегодняшних приключений у меня появилось ощущение, что я бы с ней и из машины, летящей под откос, успел выскочить, ничего жизненно важного не сломав. А если лоб в лоб с другой машиной? Нет, это я, пожалуй, не осилил бы, так что нечего заноситься… Ладно, я сомнения себе на ночь оставлю, а сейчас ей объяснить нужно.
Ангел не может физически вмешиваться в жизнь человека (может-может, просто нельзя!), потому что он не должен привлекать к себе внимание. Начни он эдаким супергероем вокруг своего человека скакать, тут же и пресса, и телевидение набегут. И никакие маски не помогут – в этом случае уже и полиция с милицией подключатся. И родится у людей ложное представление, что с ними ничего не может случиться – что бы они ни вытворяли. Мне, кстати, кажется, что все их многочисленные истории о таких героях на чьих-то – из нас – промахах и построены. Ведь в целом-то они в нас верят. Кстати, почему? Откуда у них даже идея такая взялась? Ангел ведь и внимание своего человека привлекать не должен. А я что делаю? Гм. Нет, сомнения – на потом.
Влияет ангел на жизнь своего человека, главным образом, внушением. Мы можем внушить им мысль о необходимости вести себя осторожно. Спасти их, например, от взрыва в метро мы не можем, но шепнуть – настоятельно! – что лучше выйти из вагона, в котором стоит бесхозный чемодан… И они даже не представляют себе, от какого количества неприятностей это их избавляет. Это – словно зубы два раза в день чистить: элементарная безделица, а к дантисту в десять раз реже ходить приходится.
Ну вот, опять надулась! Да не лишал я ее воображения! Это же – мой самый надежный помощник – единственный, между прочим – в этой ее непредсказуемой жизни; моя единственная опора, благодаря которой я еще умом не тронулся. Или, вернее, не совсем тронулся – вон пока всего лишь в невидимость выскочил в приступе помешательства. Я же за это самое воображение в нее просто влюбил… Стоп. Вот прямо здесь – стоп. Точно, помешательство. Вон сегодня уже почти до буйного дошло. Отцы-архангелы, почему меня сегодня-то отсюда не выдернули? За что же мне такое доверие? Я ведь определенно не оправдываю…
Что с погибшими происходит? Опять – ответ простой, но под ним трясина бюрократическая. Разумеется, человек должен повторить эту жизнь. И нечего возмущаться! У людей тоже студент семестр перескочить не может, через год заново его проходит, и никого не волнует: сам он учебу бросил, или в больницу попал. Какой же из него специалист получится, если он эту часть обучения пропустил? Хотя, впрочем, если его вины в этом нет – может, ему какую-то заочную форму предлагают. Нет, гадать не буду, точно не знаю. Это ей нужно с ангелами-распорядителями поговорить. Вот доберется до нас – спросит. Я хмыкнул, представив себе такой разговор. С нее станется.