Глава 4.1. Рейн
1481 Words
– Ты никогда не думал, почему братья Ночного Дозора не вправе заводить
жен и детей?
– Нет.
– Это для того, чтобы они не могли любить. Потому что любовь способна
погубить честь, у***ь чувство долга.
(с) Джордж Мартин. Игра престолов
Сорвал с себя вонючую, мокрую медвежью шкуру, швырнул прочь и вдохнул
морозный воздух полной грудью, искромсанной, извороченной шрамами.
Поднял руки вверх с диким ревом. Холод отрезвляет, возвращает к жизни.
Колет все тело мелкими иголками. Здравствуй, Лассар. Я же обещал, что вернусь.
Обещал, что приползу на брюхе, на четвереньках. Как угодно. Приползу выжирать
все живое. Топтать каждый куст и давить каждый цветок.
Расправил плечи, подставляя голое тело мелким снежинкам, ожидая, пока Ее
Величество Луна выйдет из-за туч и вырвет из моего нутра зверя.
Я пришел. Я снова на проклятой земле своих врагов, и в этот раз пощады не
будет. Нас много. Нас целое полчище, и мы будем собирать союзников по всей
земле. Пять лет я выжидал. Из них три года мое мясо срасталось с костями, а
кости выравнивались и регенерировали. Од Первый заманил нас в ловушку…
вместе со своим старшим сыном. И все из-за нее, из-за проклятой шеаны с
красными волосами, из-за Маалан – лживой и продажной твари.
Я в очередной раз повелся и пришел за ней. И потерял сотни своих людей.
Вывел их на верную смерть. Никогда не забуду берег той реки, в которой дас
Вийяр похоронил больше половины моего войска вместе со мной под толстым
слоем льда.
– Это ловушка! Я чувствую! Не ходи, Рейн!
Дали держала меня за руку, сдавливая запястье так же сильно, как это мог бы
сделать мужчина. Ее хватка была железной.
– Мои люди нашли ее и везут сюда. У них получилось выкрасть Одейю дес
Вийяр.
– Ты веришь гонцу? Посмотри на него. Он жалок. Он весь в крови и ссадинах.
– На него напали бандиты.
– Какие бандиты, о, Гела? Ты видел хотя бы где-то бандитов, Рейн?
Единственные бандиты здесь – это мы сами.
– Он привез ее волосы! – ткнул сестре в лицо прядь красных волос. – Это они.
Это волосы проклятой сучки!
– Снова ты наступаешь на те же вилы. Снова ты лезешь в ту же яму.
Отобрала у меня волосы и швырнула в огонь, и я тут же стремительно
протянул руку, выдирая прядь из языков пламени, и, не обращая внимание на
боль, волком посмотрел на сестру.
– Никогда больше так не делай!
– Не то что? Переступишь через меня ради…ради пряди ее волос?
Сдавил волосы в кулаке и бессильно зарычал. Да, это был неожиданный
порыв. Да, когда представил, что огонь сожрет тонкие красные пряди, чуть не
задохнулся от боли. Никто не может касаться их… даже пламя. Они принадлежат
мне. Каждый волосок.
– Я возьму людей и поеду к реке.
– Половину людей. Ни на одного больше.
И зыркнула на меня своими синими глазами.
– Хочешь, умирай ради нее, но умирай со своими людьми – моих не тронь!
– Я думал, у нас общие люди!
– А я думала, что после лживой могилы ты похоронил в ней и свою пагубную
страсть к шеане лассарской, похоронил свое безумие. Но нет. Ты одержим. Ты
страшен! Не знаю, кого еще ты захочешь принести в жертву, но я не позволю,
чтоб это были те, кто мне дороги!
– Бред! Я хочу ее наказать, хочу вернуть Лассар, хочу заставить ее отца и
брата пойти на наши условия!
– И это тоже ложь, Рейн! Она была у тебя, ты не обменял ее на наших солдат,
не обменял на еду, когда вы голодали, не обменял на золото или свободу. Ты
оставил ее себе, и сейчас будет точно так же! Ты помешан на этой женщине. Она
сожрала твое сердце и твою душу. Они не принадлежат никому. Даже тебе.
Прошла мимо меня, зацепив плечом, и вышла из моего шатра. Ну и к Саанану
ее помощь. Я сам справлюсь. И…не справился. Дали оказалась права. Я привел
своих людей на смерть. В лодке оказалось чучело, одетое в женский плащ, а на
нас напало тысячное войско Ода Первого. Сам он стоял на берегу и смотрел, как
рубят и колют моих солдат, как они проваливаются под лед, как умирают с моим
именем на губах.
Но меня свалить было невозможно. Я шел к нему. Рубил направо и налево,
отшвыривая головы, как кочаны капусты, выдирая острием меча кишки и разрубая
грудные клетки. Шел к нему. По льду, который не раскалывался подо мной. Не
чувствуя ран, не ощущая боли и слабости от кровопотери. Даже когда на меня
обрушился вражеский топор и разворотил мне грудину, я продолжал идти.
Лассары набросились на меня вдесятером в нескольких шагах от копыт белого
коня Ода… и мы ушли под лед. Я тонул и смотрел им обоим в глаза. Отцу и сыну.
И проклинал их всеми силами ада.
Пришел в себя от трения, тряски и запаха волчьей шерсти. Не моей. Дали
выпустила свою волчицу, и та нашла меня под водой, вытянула на берег и
несколько миль тянула в лагерь.
Войско было разбито. Од с Маагаром пошли в наступление и загнали остатки
валласких солдат обратно за границу, оттеснили за дамбу, уничтожили еще
несколько десятков воинов, ослабших, деморализованных и голодных. Меня
выхаживала тихая и молчаливая Лори. Она врачевала мои раны, кормила меня с
ложки, обмывала мое тело, а Дали каждую луну прятала меня в подвал,
заколачивала его досками в надежде, что мой волк не придет и не разломает
раскрошенные кости, не добьет меня окончательно.
Но у нее не вышло. Волк приходил все равно. Он дробил мое тело, мешал
регенерации и тихо выл, пытаясь волочить перебитые лапы. А потом
возвращался я в еще худшем состоянии. Лассары преследовали нас, загоняли,
как диких зверей.
– Как мне быть, Рейн? Как? Ты не восстанавливаешься!
– Перерезать мне глотку и уводить своих людей.
И засмеялся, закашлялся, чувствуя, как вибрирует от боли каждая клетка
моего тела.
– Наших людей, брат. Наших.
– Твоих. Мои давно покоятся подо льдами Красной реки.
– Наших! Прости меня…прости, что так сказала. Но без тебя мы никуда не
пойдем. Без тебя мы больше не будем войском Лассара, а станем снова жалкой
кучкой мародеров и оборванцев. Не будет праведной войны, не будет священного
долга. Ты – наш велиар, Рейн. Ты единственный сын нашего отца! Ты должен
вести нас в бой!
Она откинула полог шатра, за которым я валялся голый, накрытый шкурами с
незарастающей раной в груди, худой, как скелет, заросший с ног до головы,
вонючий и грязный.
Но едва люди вошли в шатёр, они все опустились на колени и начали глухо
бить в грудь, скандируя мое имя.
– Ты – наш велиар… ты должен жить! Вернуть нас в Лассар и повесить на
лассарском замке знамя Валласа! Ты!
Она ушла, а я остался лежать на шкурах и смотреть в темноту, пока не
нащупал у себя на груди зуб и не ухмыльнулся, вспоминая, как старая мадорка
дала мне его своей дрожащей, костлявой рукой.
– Придет день.. или скорее ночь… дня сссскоро не будет… придет ночь, и
ты найдешшшшь меня. Найдешшшшь и будешшшшь лежать у меня в ногах…
– Скорее топтать тебя копытами моего коня.
– Ты даришь мадоре сссвободу… а она, может быть, когда-нибудь подарит
тебе жжжиззззнь. Есссссли захочешшшшь найти… вот… покажжжжи, и тебя не
сожжжрут, а приведут ко мне.
Я вручил этот зуб Дали.
– Приведи Сивар. Она сможет вылечить.
***
Старая шеана бормотала надо мной заклинания на своем языке. Я ее то
слышал, то не слышал, проваливаясь в черную яму небытия, и бродил там по
закоулкам моей черной души, чтобы видеть из кромешного мрака ее облик, ее
глаза, ее кровавые волосы. Гнаться за ней, тянуть израненные руки, ползти на
коленях. Там не было гордости, там не было ненависти и гнева. Там жил одинокий
волк, готовый за нее сдохнуть, готовый позволить содрать с себя шкуру и все
равно ползти по ее следу, истекая кровью, чтобы испустить дух где-то возле ее
ног. Увидеть ее один раз. Издалека.
Адская боль выдернула раскаленными клещами обратно в реальный мир, и я
увидел перед собой сморщенное лицо мадорки, ее скрюченные пальцы и
зловонную пасть, приоткрытую и исторгающую какие-то ужасные звуки, похожие
на песню.
– Вкуси моей крови, гайлар, вкуси и вернёшься обратно.
– Нет большей ереси… чем вкушать кровь падальщицы…
– Ересь, вера, какая разница, если уйдешь к своим праотцам и никогда
больше ее не увидишь.
Мы оба знали кого. Старая, хитрая тварь знала, куда бить, а еще она знала,
что если я изопью ее крови, то больше никогда она не станет врагом моим. Во мне
будет плавать проклятая жижа баордов. Мой волк будет воспринимать ее как
родную и не причинит им вреда.
– Лучше выблевать свои кишки, чем испить эту дрянь.
– Как знаешшшшь.
И ушла, оставив после себя смрад гниющей плоти, засохшей крови и
медвежьего жира. Боль выворачивала меня наизнанку, боль сжирала мои
внутренности и заставляла извиваться на постели, выгибаясь и проклиная каждую
секунду своей жизни. Иногда я впадал в небытие.
Это были самые лучшие мгновения, я освобождался от ненависти,
освобождался от боли. И видел нежное лицо Маалан перед собой. Видел
бирюзовые глаза, полные любви, видел приоткрытые губы, улыбающиеся мне,
чувствовал, как касается меня тонкими пальцами, ведет по груди, призывно
выстанывая мое имя.
- Writer
