Глава 4.2. Рейн
1422 Words
– Моар, Рейн…моар….истосковалась вся. Маалан твоя изнемогает. Сил нет
ждать тебя. Умру скоро… Дай в последний раз почувствовать тело твое,
последний раз целовать твои губы.
Платье расстегивает, спускает с белоснежных плеч, оно скользит вниз к ее
тонкой талии, обнажая тяжелую, упругую грудь с коралловыми сосками. И снова
ко мне тянется, руки на грудь кладет… мгновение, и из тонкий ногтевых пластин
выскакивают когти острые, как ножи, и впиваются мне в грудную клетку, обнажают
сердце.
Вместо лица постепенно проявляются черты Сивар.
– Аааааа, – и я открываю глаза, бешено вращая ими и видя склонившуюся
надо мной мадорку.
– Недолго ему осталось. Час или два. Кровь вязнет, становится черной.
Заживления больше нет. Его волк ослаб и больше не может поддерживать жизнь
в человеке.
И тут же исчезла, захрипела. Послышался голос Дали, полный гнева и боли.
– Ты обещала спасти! Обещала вернуть его!
– Обещалаааа…дааа, но он не хочччччет.
– Чего не хочет? Что ты несешь, старая гадина?! Я тебе, как змеюке, башку
отгрызу! А потом всех твоих растерзаю. Куска мяса не останется!
– Паучий яд, что живет во мне, склеит разлагающщщщщуюссссся плоть,
очисссссстит. И тогда он вернетссссся к жиззззни… А он не хочччччет. Не хочччет
осквернять себя кровью баордов!
– Не спрашивай! Меня слушай! Сейчас я решаю!
– Нет. Нельзя сссстарой Ссивар сссамой решшать. Он должжжжен.
Добровольно. Должжжжен.
– Рейн, заклинаю, выпей ее крови. Слышишь? Ты должен. Нет времени
больше! Нееет его!
– Тогда родными нам станут… никогда истребить не смогу.
– Я смогу!
Приоткрыл тяжелые веки.
– И ты не сможешь. Кровь смешается. Твоя…волчица…не сможет.
– И что? Саанан с ними, с баордами. Пусть живет племя их проклятое! Нам то
что, не они враги наши, не с ними воюем.
Боль вывернула меня наизнанку, заставила изогнуться и стиснуть челюсти,
чувствуя, как пена выступает в уголках рта.
– Соглашайся! Рейн, молю!
– Нет! Уходи, Дали! Уводи людей!
Больше я их не слышал, погрузился в черноту, в свой личный лабиринт из
диких кошмаров, личных мертвецов и тварей из самой лютой бездны разума. Я
снова ходил по черным закоулкам, ползал, шарахаясь от гниющих тел своих
врагов и всех тех, кого когда-либо убил. Они тянут ко мне скрюченные пальцы,
хватают за ноги.
– Отец…
Детский голосок пробивается сквозь мерзкое шипение и рычание мертвецов,
заглушает их. Я слышу этот голос, но не вижу никого, и мне кажется, что это я
совсем маленький бегу по лугу, раскинув руки и растопырив пальцы… Я бегу за
мальчишкой, спотыкаюсь, что-то кричу.
– Отец…я жив, ты знаешь? Я жив!
Кто ты? Кто ты – исчадие ада или выдранный из глубины сознания самый
болезненный и жестокий кошмар-мечта.
– Я жииив.
– Где ты? Гдееее?
– Совсем рядом….рядом…рядом… найди меня. Я жииив!
И тонет голос, путается где-то в заснеженных дорогах, и я иду за ним… а
рядом Дали. Мы где-то там… где-то, где я все еще верил девочке с красными
волосами и жаждал ее найти, чтобы неистово любить.
– Тени. Они уже здесь. Быстро. Как быстро, им иммадан. Я думал, это все
сказки Сивар…
Обернулся назад и с облегчением выдохнул, когда мост захлопнулся, а в
снегу осталась стоять одинокая детская фигура с куклой в руках.
– Да что с тобой? Какие сказки? Что за тени?
– Мой волк с ними дрался…они вышли из воды. Несколько десятков лун
назад. Это зло, Дали. Как утверждает Сивар, оно пришло на землю, чтобы
поглотить ее и погрузить во мрак. Оно питается смертью и поселяется там,
где смерть побывала… Или сеют эту смерть сами. Слуги Повелителя Тьмы.
Как говорит старая вонючая мадора. И мы… мы с тобой тоже его слуги. Когда
теряем облик человека.
– Бред!
– Не знаю. Я и сам не знаю… Но они…Ты видела их сама.
Мы объехали цитадель и через несколько часов пути достигли Нахадаса.
Под видом двух паломников, зараженных оспой, мы въехали в город и спросили
дорогу к Храму. Стараясь не приближаться к нам, люди рассказали, как
выехать к горе. Мы больше не говорили с сестрой. Ехали молча. Глядя вперед
на шпили храма, который вызывал у меня ощущение стойкой ненависти. И мы
знали, зачем сюда едем. Жаль только, жирной твари здесь давно нет, иначе я
бы с удовольствием поджарил его на вертеле.
– Его звали Вейлин… она назвала его Вейлин.
Я резко обернулся к сестре, но она не смотрела на меня. Она смотрела
вперед на шпили с раскрывающимся цветком на концах.
Мы искали очень долго. Ходили по рядам, раздвигали ветки. А когда нашли,
я долго смотрел на дату, высеченную на камне, потом с рыком отодвинул
плиту, усыпанную сухими цветами. Когда-то такой, как я, говорил мне, что
когда мы умираем, то наши кости под землей не походят на человеческие –
это кости полуволка – получеловека. Со временем я убедился, что это правда.
Мы разрыли могилу и вскрыли обитый бархатом ящик с маленькими
костями, завернутыми в шелка с вышитой буквой «В». И это были кости
человеческого младенца. От меня мог родиться только гайлар. Либо Одейя дес
Вийяр не рожала, либо она родила его не от меня. Последнее исключено. Так как
она была под полным моим надзором постоянно… Значит, не было никакого
младенца.
Я заорал, пиная ногой мокрый снег и ломая дерево голыми руками, пока
Далия закапывала гроб обратно и двигала на место плиту.
– Сукаааа! Лживая, проклятая сукаааааа!
Мы долго стояли над могилой в полной тишине. Я смотрел на свои руки,
вымазанные грязью, на то, как въелась она под кожу, и думал о том, что
только что сдохли обе шалавы: и надежда, и правда. Теперь они здесь, под
плитой, вместе с несчастным малышом. Чужим малышом. А у меня внутри, в
каждую пору забилась точно такая же грязь. И воняет гнилью моя истлевшая
плоть.
Это была самая чудовищная ложь из всех, что я когда-либо встречал за всю
свою гадскую жизнь. Внутри все мгновенно замерзло и окаменело. Я поднял
взгляд на Далию, а она не сводила взгляда с Храма. Ее скулы то сжимались, то
разжимались. А мне хотелось громко и оглушительно хохотать. Так громко,
чтобы полопались перепонки в ушах. И я смеялся. Про себя. Раздирая горло до
крови.
***
Веки мучительно дрогнули, и я открыл глаза.
– Давааааай….я выпью…даваааай!
Кровь мадоры была тянучей, как сироп, и острой на вкус, как самая горькая
приправа. Я глотал эту жижу, а сам продолжал бежать по тому зеленому лугу
вслед за мальчиком. Я знал, кто это. Мой сын. И я должен выжить. Выжить, чтобы
найти красноволосую дрянь и спросить у нее, где мой ребенок. Почему могила
моего сына оказалась пустой!
Пришел в себя через сутки… от детского плача. Где-то кричал младенец. Его
крик выдернул меня из небытия, и я хрипло спросил у сидящей рядом с моим
ложем Дали:
– Где…где это плачет ребенок?
– У баордов…
У баордов? Странно… в голодные времена у них нет младенцев. В голодные
времена они их уничтожают сами.
***
Тугие, острые как бритва волоски пробивают кожу, лезут наружу, исторгая из
меня рык уже привычной боли, я чувствую, как хрустят суставы, как несется кровь
по венам, как пробиваются когти и рвут мою плоть в мясо. Пахнет луной и
свободой. Я втягиваю этот одуряющий аромат, позволяю волку полностью
завладеть моим телом, чувствуя, как обостряются все чувства, как тонкий слух
улавливает каждый шорох, каждую прячущуюся тварь, которая дрожит от ужаса,
ощущая моего зверя.
Я вижу шныряющих в кустах зайцев, слышу мчащихся прочь оленей, жалобно
попискивающих детенышей куницы.
Я голоден. Волк хочет смерти и крови. Сырого мяса и погони. Ухо улавливает
шорох справа. Там притаилась косуля. Ее можно загнать и сожрать сочное мясо,
если подобраться очень тихо. И волк пригибает голову, перебирает мощными
лапами, осторожно опуская их в пушистый снег.
Не спугнуть. Но косуля вдруг испуганно бросается бежать. Саанан раздери.
Волк хочет кинуться в погоню, но его настораживает другое… это не он
спугнул косулю. Это не он заставил ее испуганно озираться. Здесь есть еще один
зверь. Не Дали. Сегодня не ее ночь охоты, и она сейчас далеко.
Повел носом, втягивая морозный воздух, смешанный с запахом хвои,
мускусным ароматом страха, который выделяет косуля и… грубый, но очень
чистый аромат гайлара. Здесь еще один волк. Его шерсть пахнет едко, сильно и…
как-то по молочному приятно.
Я делаю прыжок в сторону, заставляя косулю бежать на открытую поляну,
чтобы увидеть своего соперника. Я больше не охочусь на нее, я охочусь на волка.
Я хочу заставить его обнаружить себя, как только он выскочит из темноты, чтобы
попытаться схватить добычу. Я опрокину его в снег и заставлю покинуть мою
территорию. Никто и ничто не имеет права находиться на моей земле!
Вот он – взметнувшийся вихрь снега, и тень, мелькающая из-за деревьев.
Взвился в прыжке, растопырив лапы, сбивая грудью соперника прямо в снег,
опрокидывая на спину и придавливая всем телом к земле. С оглушительным
ревом выдыхаю всю ярость в белую морду. Жалобный скулеж охлаждает пыл…
передо мной не волк… а волчонок.
- Writer
