Рай

Часть вторая. Глава 5

Когда я вернулся в поселок, то там ни кого не было, по крайней мере, я никого не обнаружил. Чувство подавленности еще не прошло, даже казалось, что оно усиливает свой пресс.  И меньше всего мне хотелось оставаться одному.

Я прикинул, к кому можно пойти? Больше всего меня тянуло к Ольги. Но даже если она и находится в своем доме, то напрашиваться в гости не слишком удобно. Вполне возможно, что у нее свои планы, как провести это время. И мое участие в нем не предусмотрено.  

Решение пришло внезапно, и я направился к дому Хандруева. Подойдя к нему, я услышал раздающиеся там голоса. На миг я замер, но затем решил, что нет резона отказываться от своего намерения.

Я надавил на кнопку звонка. Из дома вышел Хандруев. Выглядел он не лучше, но и не хуже, чем вчера.

- Это вы? – без всякого удивления произнес он. – Вы правильно сделали, что заглянули ко мне. Время мало, а нам надо спешить.

- Спешить? – удивился я.

- Да, у нас много тем для разговоров.

Это заявление меня немного удивило, но я не стал возражать. В конце концов, совсем не исключено, что он прав и нам о многом следует поговорить.

- Но вы, кажется, не одни.

- Это даже к лучшему. Поговорим все вместе. Проходите.

В комнате сидел на закате средних лет мужчина,  вид у него был довольно угрюмый. Вчера я его видел мельком, но не имел ни малейшего представления, кто он такой.

- Мы с вами не знакомы, - сказал я.

- Давайте знакомиться. – Впрочем, в голосе мужчины большого желания это сделать я не услышал. – Гамза, Владимир Арсеньевич.   

- Очень приятно. – Я сел в  свободное кресло.

- Вы очень вовремя подошли, Владимир Арсеньевич как раз начал рассказывать свою историю, - сказал Хандруев. - По-моему, она очень любопытная и поучительная, наводящая на размышления. Может быть, для  Леонарда  Алексеевича  вы повторите начало вашего рассказа.

Мне показалось,  что Гамза без большого восторга воспринял это предложение, но оспаривать его не стал.

- Разумеется, почему бы и не повторить. Тем более для писателя это будет очень интересный сюжет.

И далось всем тут мое писательство, раздраженно подумал я. Такое чувство, что это какое-то клеймо, как у раба.

- Еще в совсем юные года,  я понял, что отличаюсь от большинства людей, так как обнаружил в себе особые способности, которые по мере взросления только усиливались, - начал Гамза. – У меня оказался  сильный экстрасенсорный дар. Я мог угадывать мысли окружающих, обнаруживать спрятанные предметы. Иногда даже удавалось определить местонахождение людей, хотя они могли находиться  на расстояние в десятки и даже сотни километров. Но главное, я мог предсказывать будущие события. Не все они сбывались, но примерно половина  моих пророчеств  оказывалось верными. А это, согласитесь, совсем не мало. Я приобрел большую известность среди знакомых, кое-кому даже оказал ряд неоценимых услуг. Например, одной родственнице помог найти пропавшую дочь, которая сбежала из дома и пряталась на чердаке. Многие мне пророчили большую известность, предлагали выступать на эстраде с различными трюками, так как на таких номерах можно было заработать много денег. Я тоже склонялся к такой карьеры, так как профессия инженера, которую  я получил,  казалось мне скучной и малодоходной. Но однажды моя судьба круто переменилась и многим моим планам пришел конец. Меня вызвали в службу безопасности и там состоялась длительная беседа. Откуда они прознали про мои способности, я так и никогда не узнал, да это и не важно. С их возможностями это не вопрос.  Меня попросили забыть про артистическую карьеру и вести жизнь обычного специалиста. И одновременно помогать их ведомству решать возникающие у них проблемы.  Так началась моя двойная жизнь.  Она тянулась довольно долго, я действительно периодически  оказывал  услуги и довольно успешно нашим органам. Не скрою, что за это мне хорошо платили. Хотя  этот фактор был для меня не главный, со временем меня стал все больше интересовать и волновать собственный феномен.

Я не мог не задумываться над тем, чем обусловлен мой дар, какова его природа, почему именно я оказался им наделен. А от этих мыслей пролегала  прямая дорога до размышлений о моих взаимоотношениях с Богом. Надо сказать, что в молодости я был не слишком набожен, скорей испытывал к религиозным вопросам стойкое равнодушие. Но по мере того, как развивались мои способности, я переосмысливал многие вещи. Я не мог не понимать, что моя сверхчувствительность как-то связана с тем, что Бог доверяет мне больше, чем другим, по каким-то неведомым причинам позволяет проникать глубже в свои сокровенные тайны. Особенно меня волновал вопрос о предсказаниях будущего, мне трудно было понять, каким образом я узнаю о том, что случится. В  моей голове вдруг возникало знание того, что произойдет. А, как и почему оно там появлялось, я не представлял.  Выходило, что в этом случае все запрограммировано заранее и у человека нет абсолютно никакой свободы.  Жизнь похожа на кино, которое снимается по заранее написанному сценарию.  И режиссер, начиная снимать фильм, знает, чем он завершится. И где-то там все точно также, давно все определено и может быть, даже все снято.

Эти выводы привели меня к какому-то странному состоянию, я вдруг ощутил необычную близость к Творцу, свою неразрывную с ним связь. Я смотрел на людей и думал о том, как они далеки от него, как слабо осознают свое  полное с Ним единение. Наоборот, чаще всего испытывают от Него полную отсоединенность. Это родило во мне своеобразные религиозные ощущения, я знал,  что Бог доверяет мне и   позволяет вещать  от Его имени.  И я был горд и благодарен Ему за такое доверие. А то, что мои мысли верны, что я все больше входил в доверие к Богу, как бы странно это не звучало,   доказывало одно обстоятельство: мои предсказания будущего становились все точнее, а мои экстрасенсорные качества   - обострялись.

Это случилось год назад. Меня вызвали в службу безопасности и попросили выполнить одно важное задание, которое касалось событий в одной горячей точке на карте нашей страны.  Одной из тамошних банд было совершенно нападение на наше подразделение, было много убито  солдат и в том числе несколько высокопоставленных военных. Кто это сделал, было известно, но бандиты как сквозь землю провалились. Хотя была информация о районе,  где они скрывались, найти их никак не удавалось. И мне предложили помочь обнаружить их.

Так я оказался в этой местности. Меня высадили на участке, где предположительно скрывались боевики. Меня охранял целый отряд. Я попытался определить это место, но у меня ничего не получалось. Меня посещали лишь какие-то неясные и неопределенные ощущения, которые свидетельствовали о том, что они где-то рядом. Но вот в каком направление их искать, определить не мог.

Так прошло два дня бесплодных поисков. Все немного устали и, наверное, по этой причине расслабились. И ослабили бдительность. И этим обстоятельством бандиты и воспользовались,  они напали на нас. Некоторых убили сразу, а остальных взял в плен и увели в свой схрон. Так я оказался в плену. Кто я и что мы тут делали, они не знали, они предполагали. что это  обычный разведывательный отряд. И даже не очень допытывались о цели нашего тут пребывания. Их интересовало другое. Эти бандиты были настоящими садистами, и им хотелось с помощью нас удовлетворить свои звериные  наклонности. И они начали пытать по очереди наших ребят. Причем, в присутствие всех остальных. То были искусные палачи, которые прекрасно владели своим мастерством. Они применяли самые изощренные пытки. До сих пор я содрогаюсь, когда вспоминаю об этом.

Нас в плену было довольно много, а они не спешили, делали все очень старательно и до тех пор, пока жертва не испускала дух.  А потому очередь на пытку продвигалась медленно. И настал момент, когда эти изуверы просто устали. И меня и еще несколько офицеров они оставили на утро, о чем нас известили.

Мы сидели прикованные цепями в какой-то землянке в ожидании своей участи. Я понимал, какие страшные мучения предстоит мне испытать через несколько часов. И тогда я обратился к Богу. Я сказал ему, что я не верю в Его  существовании, потому что если Он существует, то не может допустить такой страшной несправедливости – мучительной гибели ни в чем не повинных людей. А если Он все же существует, но позволяет мучить ни в чем не повинных  солдат, то я разрываю с Ним всякую связь, так как мне не нужен такой Бог, который безучастно  взирает со своего трона на эти изуверства.

Такие беседы с Богом я вел все то время, что сидел в землянке в ожидании пыток. Я ставил Ему условие: если Он не хочет, чтобы я от Него бы окончательно отрекся, то должен доказать свою благость и спасти нас. Часы мучительно тянулись – и это само по себе было большой пыткой – но ничего не происходило. Но буквально за полчаса до того момента, как над нами должны были начать  измываться, бандитов атаковал наш отряд. И мы были освобождены. Потом я узнал, что оказывается, никто нас и  не искал, а на лагерь боевиков случайно наткнулось наше разведывательное подразделение. Один из его бойцов увидел бандита, который пошел за водой. Он проследил за ним и понял, что тут находится их тайная стоянка. Доложил обо всем командиру и тот принял решение атаковать. Причем, в начале он не хотел этого делать, так как у него было мало сил, но затем – он мне сам это рассказывал, какая-то сила заставила его вступить в бой.

Гамза замолчал и погрузился в свои мысли. Было ощущение, что он забыл о нашем существовании. Я же, пораженный этим рассказом, горел желанием услышать его продолжение.

- Что же было дальше? – позволил я себе вторгнуться в мысли рассказчика.

Гамза удивленно посмотрел на меня.

- Собственно на этом все, я вернулся домой, продолжил обычную жизнь. Что вы еще хотите услышать? 

- То, что вы не договариваете? 

- Заело писательское любопытство, - не слишком доброжелательно произнес он. – Хорошо, я скажу, что случилось  дальше. С того момента, как меня освободили, я начисто потерял все свои способности. Я превратился в самого обычного человека. И чтобы я не делал, ничего не помогало.

- Но как вы думаете, почему это произошло? – спросил я. – Вы же нашли для себя какой-то ответ.

Гамза неохотно пожал плечами.

- Разумеется. В той землянке, ожидая пытки, я усомнился в существовании Бога, в Его справедливости и благости. И был за это наказан изгнанием из заповедных мест, куда был до того  допущен.  Что еще вы хотите знать?

Я немного растеряно посмотрел на Хандруева. Тот поймал мой взгляд.

- Вы что-то хотите спросить?

- Да. Почему вы здесь?

Гамза бросил на меня свой хмурый взгляд. 

- Я не могу жить без этого дара, жизнь представляется мне бессмысленной. Когда ты заглядываешь в некие  неведомые пределы, то смотришь на все и ощущаешь себя совсем иначе, чем обычный человек. И  когда тебя из них выгоняют, все становится ненужным и не интересным.  Это своего рода опьянение, наркотическая зависимость. И  когда я дал согласие на отправку сюда, то надеялся, что тут все изменится, и я снова обрету свой дар. Мне почему-то показалось, что здесь Бог ближе людям, чем в каком-то другом месте на земле.

- И что?

Гамза пожал плечами. 

- Ничего. Все по-прежнему.

- Вы не были там? – тихо спросил я.

Он посмотрел на меня, я и понял, что он догадался, о чем я спрашиваю.

- Был, я пришел туда через несколько дней.

- И что?

- Ничего. Не было ровным счетом ничего. Если не считать тишины.

Я перевел взгляд на Хандруева. Мне показалось, что лицо  у него было каким-то отсутствующим,  словно бы он на слушал наш диалог, а мысленно пребывал совсем  в другом месте.

- А вы что скажете на это, Александр Андреевич? – поинтересовался я.

Хандруев повернулся ко мне.

- А что вас конкретно интересует?

- Не знаю. Человек и Бог. Как они связаны между собой. Например, в данном конкретном случае. 

- Вечная тема, - усмехнулся он. – Давно должна была навязнуть в зубах, А нет,  по-прежнему возбуждает ажиотаж.

- Но ведь по большому счету другой темы и не существует, она одна, только звучит все время по-разному. Сейчас мы услышали, как звучит она у Владимира Арсеньевича. Как вы полагаете, что с ним произошло?

- Для него закрылось информационное поле.  Только и всего. Его кармические предшественники пробили его, чтобы он им бы пользовался, Они  проделали воистину титаническую работу, но  Владимир Арсеньевич не сумел выдержать испытание.  Вот его и изгнали. Более того, скорей всего начался обратный процесс, Эволюция и инволюция сменяют друг друга бесконечно, на этом принципе устроена вся наша жизнь. Мы очень слабо ценим достигнутые результаты и зачастую отказываемся от них по самой простой причине, ради  очередного убогого искушения.

- Но здесь же не было искушения! – раздраженно воскликнул Гамза.

- Вы правы, вы были подвергнуты настоящему испытанию. Конечно, очень сложно интерпретировать намерения Бога, для этого требуется большая самонадеянность. Но иногда можно и ее проявить, конечно, соблюдая некоторую осторожность.  Я думаю, что для вас не все потеряно, испытание было очень сильным. И в мире найдется совсем немного людей, способных выдержать такое.

- И что это означает для меня?  - спросил Гамза, напряженно смотря на Хандруева.

- Я давно понял, что Бог любит не тех, у кого простая и беззаботная жизнь, это-то как раз и является для них наказанием. Бог любит тех, кому тяжело, кто оказывается на краю. Им он дает всегда шанс. У вас он тоже есть или должен появиться. Иначе, как объяснить ваше спасение.

- Постойте, - вмешался я в разговор, - я всегда полагал, что любимцы богов – это как раз те, кого балует судьба: наделяет красотой, удачей, умом, благополучием, богатством.  А, по-вашему, получается, что тем человек несчастней, тем он ближе к Богу. Я вам правильно понял?

- Не совсем, - почему-то грустно вздохнул Хандруев. – Если человек несчастен, убог, если он опустился, это вовсе не означает, что тем самым приблизился к Богу. Что касается счастливцев, которых вы перечислили, то дары жизни - это совсем не дары Бога. Бог дарит только то, что вечно, не преходяще, чего нельзя измерить, оценить, пощупать, выразить в определенной сумме денег.  Что остается от даров жизни – один тлен, и этот тлен переходит к другим, которые вынуждены с этой же точки начинать свою жизнь.  Кармические цепочки жестки и неумолимы, и мы все пленники их. Только у одних плен происходит в довольстве и в удовольствиях, у других – в бедности  и несчастьях. Те, кто не понимают происходящее, видят в положение тех и других людей гигантскую разницу. А на самом деле она лишь внешне, а внутренне ее вовсе нет. И те, кто жил в тепле и уюте, в следующей  жизни могут попасть в холод  и голод. Что же касается Владимира Арсеньевича, то выпавшее ему испытание действительно испытание, только не то, что грозило ему. За внешним всегда надо видеть внутреннее, друзья.

- И в чем заключается тут внутреннее? – спросил Гамза.

- Это было испытание вашей кармической линии, Бог хотел понять, может ли Он на нее положиться.

- А что Бог этого не знает, Он же всеведущ.

- Бог, может быть, и знает, хотя, что знает Бог, мы не знаем, но любой процесс пока он не завершен, всегда динамичен. Не исключено, что он хотел укрепить Владимира Арсеньевича, вернее ту кармическую цепочку, звеном  которой он является.  Эта проверка и служила этой цели.  Теперь же всем стало ясно, кто реально чего достиг. Весьма вероятно, что вы забежали вперед,  и получил и больше, чем реально достойны получить. Одолевшие под воздействием страха сомнения в существовании Бога свидетельствует о том, что вы не начали процесс своего слияния с Ним, вы так же отделены от Него, как и все мы.  Просто получаете больше информации. Вот Он и поставил все по своим местам. Но это не означает, что для вас все потеряно, шанс есть. Вы правы,  иначе бы Он не оставил бы вас в живых. Кто исчерпал себя полностью, он убирает из жизни.

- И что  я должен делать, чтобы восстановить Его доверие? – спросил Гамза.

Хандруев как-то виновато улыбнулся.

- Не могу вам сказать, так как не знаю. Вы слишком многого от меня хотите.  Я все же не Бог, а такой же человек, как и все вы.

По лицу бывшего экстрасенса было заметно, что он разочарован таким исходом разговора, он явно надеялся получить четкие рекомендации, как вести себя в такой ситуации.

- Извините, я вас оставлю, - сказал он, не скрывая своего недовольства. 

Гамза встал и вышел. Некоторое время мы молчали. Я не знал, как себя вести, последовать ли за ним или остаться. Тем более Хандруев молча сидел в кресле и не обращал на меня внимание. Его глаза были закрыты. Я ощущал неловкость возникшего положения.

Такая ситуация продолжалась уже несколько минут. Дабы напомнить о себе, я негромко кашлянул. Хандруев открыл глаза и посмотрел на меня.

- Я тоже пойду, - не очень уверенно сказал я.

- Если вы не торопитесь, посидите еще немного, - ответил он. – Скажите, а как вы представляете смерть? – задал Хандруев мне неожиданный вопрос.

- Как я представлю смерть? – Я попытался сосредоточиться, но мой мозг не выдал никакого вразумительного ответа. – Ничего нового я вам сказать не в состоянии.

Хандруев кивнул головой, словно бы соглашаясь с такой моей позицией.

- А вот у меня есть свое представление о смерти. Хотите узнать?

- Да.

- Надеюсь, вы знаете, что человек имеет семь планов или семь тел. Что такое смерть? Это постепенное отключение человека от этих планов. Сначала отключаются высшие планы. Обычно человек даже и не подозревает об этом событии, так как он, находясь в своей физической оболочке, не ощущает  связи с ними. Но это означает, что они для него окончательно  закрыты, при всем своем желании, даже если он  вдруг пробудится, уже не сумеет себя преобразовать до этого уровня. Ибо на них его больше нет. Затем отключаются средние планы.  Когда же дело доходит до нижних, то начинаются болезни. И завершение процесса – прекращение функционирования физического тела. Иногда он протекает крайне медленно, от смерти на высшем плане, до смерти на нижнем могут разделять десятки лет. А иногда все проходит быстро,  человека вдруг постигает скоропостижная кончина. Это как раз и есть почти одновременное отключение от всех планов. 

- От чего же это зависит?

- От необходимости завершить человеком его дела. Чем их меньше или тем они незначительней с божественной точки зрения, тем быстрей все происходит. Хотя человеку  может казаться, что он занят чем-то крайне важным: пишет великую книгу, снимает фильм, изобретает вечный двигатель или спасает человечество от какой-нибудь напасти. Но у Бога на сей счет может быть совсем иное мнение.   Хотите, открою вам секрет: я узнал о том, что начинаю умирать задолго до того, как в моем теле поселился хищный зверь по имени рак. Это произошло  в один прекрасный день, я чувствовал себя великолепно и как никогда был очень далек от мысли о смерти. Я тогда работал над одной монографией, был уверен, что она станет кульминацией моих научных изысканий. И вдруг я стал ловить себя на том, что моя мысль буксует. Еще недавно я легко входил  самые высокие информационные слои, а теперь никак не мог в них проникнуть. Сперва я предположил, что это какое-то временное явление, какой-то небольшой сбой, может быть, от переутомления. Но и после короткого отдыха  совершенно ничего не изменилось. Я уже тогда вывел для себя теорию о том, как настигает человека смерть. И когда я убедился, что  отрезан от высших планов и нет никакой возможности снова туда попасть, то понял, что мой час пробил.

- Это было страшно? 

- В какие-то моменты – да. Особенно в самом начале. Но так как все оставалось вокруг по-прежнему, чувствовал я себя превосходно, то за повседневными заботами это как-то забывалось. Хотя не совсем. Незадолго до этого события я расстался со своей первой женой, так как полюбил другую женщину. И мы готовились к тому, чтобы официально связать свои судьбы. Но в свете происходящего я решил разорвать наши отношения. Я не хотел ничего объяснять, но она заставили меня это сделать. И когда я сказал,  что умираю, она посмотрела на меня, как на сумасшедшего, так как я был в великолепной форме. Я стал объяснять, в чем дело, но она, естественно, не поверила, решила, что здесь кроется какая-то другая, гораздо  более прозаическая причина. Например, соперница. Или то, что я просто передумал жениться на ней. И сколько я ее не разубеждал, она мне так и не поверила. Но вот прошло время и теперь распадается  и моя последняя физическая оболочка. Самое удивительное, что я тогда примерно  рассчитал, сколько мне осталось времени. Так в целом  и оказалось. Я рад, что не ошибся, это позволило мне закончить ряд важных для меня дел. Вы меня спросили, не страшно ли мне было, когда я это осознал. Но меня все это время гораздо больше волновал другой вопрос: почему так рано меня стали отключать? Последние годы я затратил много умственных усилий, чтобы найти разгадку.

- И каков их результат?

- Прямо скажу, весьма скромный. Полагаю, что по большому счету ответа я так и не нашел. Весьма вероятно, что эта наказание за гордыню, с которой я никак не мог справиться, хотя тщательно ее и скрывал. Не случайно она занесена в перечень самых тяжких грехов. Впрочем, сейчас это уже вопрос не принципиальный, скоро я узнаю о причине, что называется из первых уст. Остается лишь немножко подождать.  

Хандруев улыбнулся своей неповторимой одновременно ироничной  и грустной улыбкой. На меня же, наоборот, надвинулось что-то тяжелое.

- Я понял,  что в жизни крайне важно ни о чем не жалеть. Жалеть – это на самом деле не верить в мудрость и благость Бога. Когда мы о чем-то жалеем, то полагаем, что поступили неправильно. Но если за каждым нашим поступок стоит Он, то получается, что это Он ошибся. И если разобраться, то разве по сути дела  это не тот же случай,   что и у нашего  уважаемого Владимира Арсеньевича.

- А вот я очень о многом жалею.

- Это видно по вам. Вам стоит задуматься над этим вопросом. Но здесь у вас есть возможность многие исправить.

- Вы полагаете?

- А иначе, зачем вы тут.

- Мне кажется, я этого по большому счету еще не определил.

- Определите.  В отличие от меня времени у вас на это предостаточно.

Хандруев снова закрыл глаза, как и в начале нашего разговора, и я понял,  что на этот раз мне следует ретироваться.

Но едва я вышел из дома Хандруева, как обнаружил, что меня уже караулят. Вернее, этот человек сделал вид, что мы столкнулись случайно, но по ряду малозаметных признаков я понял, что эта случайность была подстроена. И вся дальнейшая беседа только подтвердила мои подозрения.        

- Леонард Алексеевич! – воскликнул Редько, - рад вас видеть.

Я попытался сканировать собственные чувства, дабы понять, могу ли я ответить ему тем же. И понял, что большой радости от нашей встречи не испытываю. Если так пойдет и дальше,  то нам трудно будет строить отношения.

Но радость я все же изобразил. Привычка лицемерить вмонтирована в нас так сильно, что даже в раю от нее быстро не избавиться.

- Я тоже рад вас видеть, Николай Витальевич, - улыбнулся я.

Кажется, он остался вполне довольным моим приемом, так Редько как неожиданно взял меня под локоток.

- Вы были у Хандруева. Не следовало бы вам посещать этого человека, - доверительно, словно государственную тайну, сообщил он мне.

- Почему? Мне кажется, очень достойный человек. Я слышал о нем раньше, это один из наших ведущих философ. По крайней мере,  он им был до приезда сюда.

Мое замечание мгновенно стерло улыбку с его лица. Оно стало настороженно-озабоченным.

- Вот именно философом. У этого человека мысль уничтожила всю веру, он пришел к полному отрицанию всего и всех. Он утверждает, что нет Бога и тут ж уверяет, что Бог есть. Он без конца сам себе противоречит, но ввел эти противоречия в ранг научной доктрины. Ему представляется это проявлением высшей мудрости, а мне – самым низким падением. Дорогой Леонард Алексеевич, не ходите к нему,  я знаю, чем это кончится. С вами произойдет то же самое, что случилось однажды с ним.

- И что же произойдет со мной, и что случилось однажды с Александром Андреевичем?

- С ним случилось самое худшее, что может произойти с человеком. Он потерял Бога и одновременно самого себя. То есть, когда он потерял самого себя, то тут же потерял Бога.

- А когда он потерял Бога, то тут же потерял самого себя. Я правильно мыслю?

- Правильно, - улыбнулся Редько и тут же снова стал серьезным, как сфинкс. – Только не думайте, что все это шуточки, ничего ужасней и трагичней с человеком не может случиться. И когда это произойдет с вами, вы будете кричать во все горло и умолять, чтобы вас спасли, вернули бы вам веру. Во что угодно.  Я был свидетелем таких случаев. Это страшно.

- Хандруев не производит такого впечатления, в его планы вовсе не входит кричать во все горло, моля о спасение.

- Хандруев смертельно болен, это поглощает все его физические и душевные силы. А потому ему не до этого. Он может вытерпеть свою душевную боль,  так как знает, что конец близок.  Но вы-то здоровы! И вы в большой опасности. Поверьте, безверие там и безверие здесь – это совсем разные категории. Там вы были заняты массой дел, там у вас было множество соблазнов. И вера мешала вам гоняться за ними. Вот вы  и отгоняли ее от себя, как назойливую собаку. А тут ничего этого нет, тут мы стоим голые перед нашим Господом и нечем нам прикрыться.  И нам никуда не укрыться от Его зорких глаз.   Вы нуждаетесь, как никто из здесь находящихся в спасение.

- И как, по-вашему, я должен спасаться?

- Доверьтесь мне, я вам помогу, укажу путь. А вот суемудрие вас погубит. 

- Может быть, вы и правы, но я привык всегда идти своим путем, опираться на собственное разумение. Я готов вас выслушивать, но вот ни разум, ни душу вручить вам не собираюсь.  Я хочу их сохранить для себя.

- Пройдет не так уж много времени, и вы поймете, как сильно заблуждались.  Я ничуть не сомневаюсь, что Господь вас вразумит, и вы примкнете к нашей  общине.

Я аж остановился как вкопанный. 

- О какой общине вы говорите?

Отец Николай внимательно посмотрел на меня, словно решая, стоит ли посвящать меня  в эти местные тайны. 

- О православной общине, о моем тут приходе, - проговорил он.

- Вы уже организовали тут приход? – удивился я.

- Да. – В голосе священника прозвучала гордость за свое деяние.

- А можно узнать, кто в нем состоит?

- Я не делаю из этого никакой тайны.  В приходе состоят Павел Клепач и Елизавета Шешеро.  

- Вот как! Любопытно. А жена Клепача – Ирина?

- Я веду с ней работу, она пока раздумывает.

Это хорошо, подумал я, значит, ему удается не всех сманить.

- К сожалению, ничего пока утешительного вам сказать не могу, Николай Витальевич. Я не исключаю, что мое мнение может быть изменено, но в данный момент  я не готов вступить в вашу православную общину. Впрочем, как и любую другую. Пока мне больше интересен Хандруев со своим вечным поиском Бога.  Я считаю, что человек должен искать собственного Бога, а не брать уже готового к использованию. И мне почему-то думается, что Христос был бы скорей на моей стороне, а не на вашей.

Лицо Редько изменилось полностью, теперь от выражения доброжелательства, сочувствия, сострадания к моим заблуждениям не осталось и следа. Оно стало откровенно враждебным.

- Напрасно вы отвергаете дары господни, вы еще пожалеете об этом. Я вижу влияние этого человека. (Он явно имел в виду Хандруева.) Не он первый, кто пытался веру заменить сомнением, но они лишь подписывали себе смертный приговор. И ему его же вынес Тот, в ком он сомневается.

- Но разве этот приговор не вынесен всем. Даже Адам и Ева, хотя и жили долго, но все же почили в бозе. Все люди смертны, и кто верит, и кто не верит. Ваш аргумент мне не кажется убедительным. А вот ненависть к Александру Андреевичу у вас прорывается в каждом о нем произнесенном вами слове. А она не делает вам честь. Христос учил любить всех, в том числе и своих врагов.  Но вы что-то не слишком к этому склонны.

- Я вижу, что этот разговор не принес пользы ни мне, ни вам, - глухо проговорил Редко.

- Но почему же, - возразил я. – Ваша позиция мне стала ясней, а вам, надеюсь – моя.

- Уж куда ясней, - подтвердил священник.

Кажется, я обзавелся в раю первым врагом, подумал я. Не могу сказать, что мне стало от этой мысли грустно, но что-то в ней было отталкивающее. Эдем  место, где должно царить всеобщее счастье потому что там еще нет того, что на корню убивает ее  в нашем мире: разделения  во мнении по самым разным вопросам,  по политическим пристрастиям,  на конфессии, на болельщиков  разных команд… Там даже на женщин  и мужчин по большому счету не должно быть разделения, первые люди до грехопадения не ощущали этой гигантской разницы между полами. А тут все наоборот.  Редько грезит о том, чтобы все обрели бы православную веру. И не понимает, что все мы переместились в тот период времени,  когда она еще не возникла. И наша задача сделать как раз так, чтобы она и не  появилась бы здесь никогда. Ведь на самом деле любая религия – это  тоже грехопадение.

Но всего  этого я ему не сказал, зная, что ничего кроме вспышки недоброжелательства ко мне эти слова не породят. Редько покинул меня так же неожиданно, как и появился, лишь едва заметно отсалютовав головой. Впрочем, я был уверен, что от меня он не отвяжется, не тот человек. Только вот какую тактику он изберет, я не представлял