Рассказы, написанные на ветру

Любовь в эпоху Кампо, Улыбка Жозефины, Учитель

Любовь в эпоху Кампо

Девятнадцатого мая 1743 года в вечнозелёном городе Осака, на фоне множественных гассё-дзукури, окия и сэйрё, расцветал нежный, розовый рассвет. Деревья шелестели своей обильной листвой над тихой морской гладью. Лучшие представители школ Хисикава и Кано запечатляли на линейных, чёрно-белых набросках живописные картины азиатской природы. Хокан и артисты театров кабуки и бунраку вместе с модниками и чайными девушками встречали новый день.

В Симмати, мире цветов и ив, начинали работу прекрасные юдзё и гейши. Нежные, босые ступни японских гетер, покрытые жёсткими гэта, выглядывали из-под длинных ярких кимоно. Деревянные балки их мрачного дома отбрасывали на женщин осуждающую тень.

Юная Ай сидела за закрытой раздвижной дверью в ожидании очередного клиента. Её чёрный глаза блестели от света зари. Красные скромные губы сжимались в волнении. Соседки шныряли туда-сюда, создавая тем самым лёгкий неутихающий шум. Это дебют одиннадцатилетней девочки в роли продажной женщины.

Листья трепетали от легкого ветерка также, как и Жина и Изуми в порывах нескончаемой любви. Девушки двадцати трёх и двадцати пяти лет с прямыми, чёрными волосами, изящно спускающимися по спине, предавались взаимным ласкам за соседней комнатой, отгородившись от всех непроницаемой ширмой.

- Я люблю тебя, - шептала изнурённая нежностью Жина.

- Не говори так категорично, - устало отвечала Изуми.

Будучи профессиональными ойран, Жина и Изуми ублажали друг друга не хуже клиентов противоположного пола. Общество мужчин в высшей степени надоело.

Пожилой художник Макото-сан, завернувшись в полы широкой накидки, с увлечением выводил стройные линии картины в стиле укиё-э. Чёрная полоска края упирающихся в небосвод гор скользила по тонкой бумаге, а внизу, у подножия, виднелись силуэты будущих героинь, облачённых в красочные кимоно.

В ближайшем к жилищу Макото домике с отточенными движениями – признаками мастерства и своеобразного искусства - протекала благостная чайная церемония, целиком проникнутая исполнительностью и аристократизмом.

Птицы радостно пели. Сидя на крепких ветвях и рассказывая только им понятные истории, соловьи и воробушки заражали своим чудным настроением случайных людей, проходящих мимо дома семьи Мотидзуки.

Каори, высокая относительно других японок, темноволосая и утончённая, бывшая юдзё, стояла у входа в искусное здание. Не так давно женщину выкупил богатый гражданин Томайо, чем вызвал в Каори небывалый восторг. После пара поженилась и стала обитать неподалёку от прежнего места работы девушки, давая понять, как переменчива судьба и как непостоянен случай.

Тёплый свет огненного шара медленно растекался и обволакивал неумолкающий город. Актёры театра – Сэтору и Наоки – играли комедию на потребу неунывающей публике. Танцоры кабуки устраивали своё необычайное, однако наскучившее, представление, в то время как артисты-кукольники развлекали зрителей бунраку: увлекательными историями, повествуемых под мелодию сямисэна. Модники гуляли по кварталам; развратники же находили пристанище в объятиях юдзё, послушно ублажающих клиентов обоих полов.

Так незаметно наступили умиротворяющие сумерки. Белоснежные точки звёзд выстроились на потемневшем полотне неба. Резко сотряслась ранее невозмутимо ровная синяя гладь. Разверзся хабитат Сусаноо-но-Микото, пропуская иностранных гостей из Голландии. Местные с удивлением наблюдали за новоприбывшими европейцами. В глазах красавиц-гейш от увиденного разгоралось предвкушающее немалую прибыль пламя, а воображение рисовало картины весёлого времяпрепровождения, насыщенного флиртом и танцами, пустыми разговорами и льющейся, словно ручей, музыкой.

Маленькая прелестница Ай уже получила, окрашенный алым цветом, жизненный урок. Жина и Изуми, довольные собой, уединялись на сей раз с усталыми в пути путешественниками. Каори занималась описанием увиденного за день: всего, что вызвало в ней неподдельное любопытство, при помощи скудных записок, видневшихся на разрозненных листках бумаги, составляющих обширный дневник женщины. А Макото завершил свой чудесный набросок, изображающий повседневную жизнь обитателей этих беспечных и покрытых розовыми цветами гедонизма мест.

30.11.19 г.

Улыбка Жозефины

Одним безотрадным дождливым утром я, как это бывает каждый день, вышел на улицу и направился прямиком в магазин. Людей в округе не было, и это меня, несомненно, радовало. Ничего необычного мой поход не предвещал. Я купил бутылку мартини – это и было моей не благой целью – после чего побрёл домой, но что-то меня остановило, и я был вынужден, завидев издалека парк, устремиться к нему.

Несмотря на отвратительную погоду, из-за которой на лавочки невозможно было присесть, я одиноко – слава богу! – прогулялся меж высоких стройных деревьев, слушая песнь весёлых синиц. Лишь их чириканье могло согреть мою душу в такой угрюмый день. И тут, посреди пустынной аллеи, я неожиданно для себя вспомнил о моей милой кузине Жозефине.

Это была двадцатиоднолетняя девушка среднего роста с миловидной внешностью, кучерявыми каштановыми волосами, пухлыми и красными, словно свежая кровь, губами, тонким, аристократическим носом и блестящими, невероятно проницательными глазами. С раннего детства я – сложно себе признаться – любил её. Может, и не любил, но симпатию испытывал точно. Мы редко встречались, но когда это всё-таки происходило, я не мог оторвать от неё глаз. Она, вероятно, замечала это, ведь именно в такие моменты она начинала звонко смеяться и озарять мои будни своей ослепительной улыбкой. А мои попытки резко переводить взгляд были глупы. Но что взять с влюблённого подростка?

Я всегда был скромен и тих. Люди не принимали меня. Постепенно это начало будить во мне какую-то злобу и отчуждённость. Единственным светом в моей жизни стала Жозефина. Это факт, в котором не получается усомниться. Сейчас мне восемнадцать. Да, я ещё молод, и вышеописанные события произошли не так давно, однако я считал, что любовь эта пройдёт быстро. Я ошибался.

И тут я, к своему удивлению, очутился посреди дорожной части. Меня чуть не сбила машина, но вовремя спохватился. И вернулся домой с мыслью о том, что сегодня я наконец, после четырёх лет разлуки, вновь увижу свою нежную кузину. Какая она сейчас? Всё ли у неё хорошо? Влюблена ли она в кого-нибудь? А если да, то хороший ли это человек? Достоин ли он её? Эти вопросы не давали мне покоя, и я старался заглушить эти голоса в моей голове алкоголем, что, можно сказать, стало типичным для нашего времени.

Я сидел, как бы, в ожидании чуда весь день. Это был хмурый день во всех отношениях. Я не работаю и не учусь, поэтому мука скуки и отчаяния съедала меня с головой. Это был сущий ад. Чтобы чувствовать себя чем-то живым, я принимаю таблетки. Мне их прописывает психиатр. Это сварливая бабка, мужу которой явно не позавидовать (если он у неё вообще есть). Она настоятельно рекомендовала мне не мешать эти таблетки с алкоголем, но это выше моих сил. Я каждый раз делал всё с точностью да наоборот. С другой стороны, это ведь моё здоровье. Имею право губить его окончательно, раз уж начал.

Но вот и долгожданная встреча. Она всё также улыбается мне. Она меня не забыла. Её волосы всё такие же кудрявые и пушистые. Её губы такие же пухлые, а глаза такие же проницательные. Она так прекрасна. Особенно её маленькая родинка на щеке, в уголке губ. Она о чём-то говорит. Её приятный сердцу голос отзвуком распространяется по всему моему существу. Это Она.

Я так робок с ней, потому что не могу иначе. Она задаёт тривиальные вопросы – без этого никуда. Она снимает верхнюю одежду и идёт на кухню. Мы сидим и пьём чай - мне хватило смелости предложить ей его. После – едим пирожные. Это так мило. Почему мы не виделись так долго?

Вдруг она неловко кладёт руку на моё запястье, секунда, и она одирает руку. Она смущена не хуже меня, но тут же, чтобы сгладить ситуацию, звонко смеётся. Это забавно, но я всё же остаюсь серьёзен. Может, это момент истины? Может, я должен наконец что-то предпринять?

Я предлагаю ей бутерброд с колбасой и огурцом. Она соглашается. Я достаю доску и нож с ингредиентами, заверяя её, что всё сделаю сам. Ведь я джентльмен.

Я педантично режу колбасу, но тут нож скользит по моей коже, оставляя кровавый след. Не следовало столько пить.

Жозефина подскакивает и пытается помочь мне, но я её резко отталкиваю. Я понимаю, что это невежливо, но нервы дали о себе знать.

Жозефина не унимается и стоит, словно статуя несравненной Гемеры. Её перепуганный взгляд немного льстит мне. Я даже чувствую возбуждение, видя её неуверенность.

Она подходит ко мне в очередной раз и что-то говорит, но я не слушаю её. Лишь любуюсь на изящную линию красных губ, которые дарят мне ту незабываемую улыбку.

Она в чём-то убеждает меня. Может, я успел наговорить лишнего? Я плохо помню это. Внезапно я толкаю её. Она с силой ударяется об стену и падает. Я наклоняюсь к ней и вижу слёзы на её чудесных глазах. Она закрывает лицо руками, но я хочу видеть эту картину полностью. Я отрываю руки с лица и разглядываю её эмоции, все мелкие движения, содрогания её обличия.

Жозефине это явно надоедает, и она решает встать. Я кладу руку ей на плечо и рывком сажу её на прежнее место. Мои глаза застилает пелена, и далее я вижу только брызги крови и её крик. Но так она кажется мне даже более привлекательной. Я аккуратно раздеваю её и с нежностью кладу её, ещё живую, на пол. Она не возражает. Я занимаюсь с ней любовью, такой, какой я её понимаю. Это были лучшие моменты в моей жизни. Но по окончании её тело уже не источает прежнего тепла. Она – моя Мариамна.

Теперь мне стыдно.

14.12.19 г.

Учитель

Павел Сергеевич, коренастый молодой человек с проницательным взглядом карих глаз, одиноко сидел в небольшой, рассчитанной на двоих, комнатушке детского лагеря «Подсолнух», читая труды зарубежных поэтов эпохи романтизма.

Ещё вчера, хмурым сентябрьским утром, Павел Сергеевич вместе с остальными учителями и учениками старших классов отправился в лагерь, где планировалось провести празднование юбилея школы. Весь день школьники резвились, занятые в придуманных учителями играх, и наслаждались красотой окрестностей.

Вечером, когда все присутствовавшие выбились из сил, прошло заключительное событие – награждение активных участников, представления учеников и долгожданный десерт. Павел Сергеевич, классный руководитель «Б» класса, был ведущим, отчётливо объявлявшим имена и фамилии учащихся своим по-отечески приятным голосом. Шестнадцатилетняя Иветта, слегка полноватая, бледная блондинка с короткой стрижкой, восторженно и безмолвно внимала речам учителя, и даже царящий в помещении гул не мог сбить её обострённый слух. Стеснительная и послушная школьница, будучи далеко не активной, не ожидала момента, когда имя могло быть названо. И на этот раз она также, как и всегда, была зеркально права. Её нежный девичий взор был прикован к прекраснейшему из всех мужчин, к её первой, кристально чистой любви. Иветта не знала его возраста, его семьи, его увлечений и даже характера, однако один невольно брошенный на неё взгляд возлюбленного мог заставить клокотать в ней наилучшие чувства, вызывая тем самым в юной девушке скованность, оборачивающуюся со стороны неё неловкими движениями и глупыми фразами. Иветта была чересчур закомплексованной, хотя сверстники не догадывались об этом, потому что видели в ней красивую и умную, но слишком тихую и зажатую одноклассницу с шелковистыми, густыми волосами, ясным нимбом опоясывающими её тонкое, чуть высокомерное лицо.

В мечтах Иветта часто видела Павла Сергеевича, общающегося с девушкой наравне, без каких-либо ненавистных ею условностей. С нетерпением школьница ждала уроков с любимым учителем, где также, как и сейчас, она с любопытством и восхищением слушала очередные истории, новые для девятиклассницы факты и кажущиеся забавными шутки, бросала благоговейный и полный доверия взор блестящих серых глаз на единственную в её короткой жизни любовь. Вся эта скудная информация составляла представление Иветты о Павле Сергеевиче, загадочном и галантном господине.

И вот, одухотворённое лицо окончило свою тираду, сошло вниз и скрылось в толпе. На сцене возникло сборище танцующих учениц; заиграла отталкивающая музыка.

***

Мрак открытого окна, из которого веяло вечерней прохладой, висел на стене чёрной тучей, будто лужа отвратительной кляксы на чистом невинном листе белоснежной бумаги.

Злосчастный торт ожидал своей неизбежной участи, но Иветта не могла съесть ни кусочка. Она встала с равнодушным видом и побрела из столовой в соседнее здание, в котором размещались «Б», «Г» и «Е» классы, а также их классные руководители.

Пройдя мимо других школьников, гуляющих по блистающей природной красотой территории лагеря, Иветта очутилась в полупустом, сохранившемся с советских времён блоке. Все присутствовавшие попрятались во временные убежища и готовились к заключающей вечер вечеринке.

Девочка, воспользовавшись кратковременным отсутствуем взрослых, словно призрак, не помня себя, зашла в проникнутую тишиной и спокойствием душевую, дабы смыть с себя пыль и грязь подходящего к своему логичному завершению дня. Ей было плевать на слова учителей, запрещающих мыться в ванной комнате, не использующейся в лагере последние десять лет по причине неисправности.

Иветта сняла сковывающие её тело греческой богини одежды и зашла в третью, считая от входа, кабинку, а вернее, выделенный из пространства боковыми перегородками закуток.

***

Павел Сергеевич, интуитивно взглянув на часы, заторопился прочь из столовой. Лакомство, возложенное на блюдо, совершенно не привлекало его. Он воспользовался занятостью остальных и мигом скрылся в темноте загородной местности.

Спустя пять минут учитель смиренно сидел за столом в глухой коморке, читая творения классиков. Вдруг, удовлетворившись сполна иностранными поэмами, мужчина встал и, покинутый увеселяющей Эвтерпой[1], отправился в поисках новых наслаждений, которыми, по его мнению, могла послужить размеренная прогулка по благоухающему ароматом леса саду вблизи лагерного здания.

Когда Павел Сергеевич спускался по лестницу, то, сквозь навязчивую музыку, доносившуюся с улицы раздражающим эхом, услыхал по левую руку от себя шум бьющейся о плитку воды и был вынужден прервать свой так и не начавшийся променад. Любопытство и исполнительность – ведь учитель должен был проверить, что происходит - взяли верх над желанием отдыха.

Мужчина отворил дверь: повеяло прохладой. Павел затворил её, а после - строго прошёл вдоль по плиточному коридору. У третьей кабины он резко остановился, завидев боковым зрением искрящееся белизной юное тело. Иветта старалась безрезультатно прикрыть руками свои пышные, женственные формы. Оба мгновенно смутились.

- Извини, - тихо проговорил Павел Сергеевич, отвернувшись спиной к барышне.

Повисла неловкая пауза, в кратчайший срок прерванная Иветтой:

- Это вы меня извините. Но раз так получилось, вы дадите мне домыться?

Вновь повисло мучительное молчание, и лишь шипящий бой душа заполнял пустоту между собеседниками.

Павел Сергеевич, не сказав ни слова, удалился к противоположной ему стене, к двери, ведущей наружу. Там, на белой скамейке с облупившейся краской, покоились вещи Иветты. Мужчина постоял с секунду над ними. Девушка в это время, думая, что учитель ушёл, продолжила своё дело. Неожиданно она услышала шорохи и спросила:

- Павел Сергеевич?! Это вы?!

Ответа не последовало, и Иветта, не обращая внимания на слабый шелест из другого конца помещения, отвернулась лицом к немой стене.

Неожиданно она почувствовала, как сильная рука коснулась её нежного плеча. Она обернулась и встретилась лицом к лицу со своей неизменной любовью. Иветта была поражена. Пребывая в шоковом состоянии, она остолбенела в позе рождающейся Венеры в исполнении Несравненной[2]. Однако Павел сразу же развеял сложившийся в паре конфуз: мужчина и женщина слились в сладостном поцелуе.

***

Павел Сергеевич, в попытке развеяться, нашёл свою Эрато, а в жизни Иветты, хоть она и не знала об этом, произошло нечто значимое. Но лишь на один незабываемый вечер, о подробностях которого было решено не разглашаться.

20.12.19 г.

[1] Эвтерпа (др.-греч. Εὐτέρπη «увеселяющая») – муза лирической поэзии и музыки.

[2] Венера с картины «Рождение Венеры» Сандро Боттичелли, моделью для которой послужила Симонетта Веспуччи, прозванная «Прекрасной Симонеттой» и «Бесподобной» («Несравненной»).