Преображение

7.

    Внезапно нас  догнал Петров.  Он просто весь сиял, как начищенная до блеска монета. Увидев нас, его обалделое от счастье лицо расплылось в какую-то невероятную по ширине улыбку.

     - Как это замечательно,  как здорово!  Сегодня  самый  счастливый день в моей жизни!  Я еще никогда не слышал такой  великолепной  речи! Даже не верится, что это говорил человек, такой же, как мы с вами.

     Краем глаз я видел, что все эти восторженные восклицания пришлись не по вкусу Аристархову.  Он довольно сухо попрощался с нами и  направился к своему жилищу.

     - Я знаю,  он не любит меня, - совсем иным, враждебным тоном проговорил Петров, - он считает себя выше всех нас.

     - С чего вы взяли?

     - Разве  у меня нет глаз,  - усмехнулся он.  - Да, я конечно,  не знаю всего, что знает он, и не умею так красиво мыслить и говорить, но я тоже не лыком шит. И кое какие книжки почитываю А вот вы совсем другой. Мне кажется, что у нас много общего.

     Только этого  мне не хватало,  подумал я.  Нет ничего ужасней чем иметь что-то общее с таким типом.

     - Вы уверены? - спросил я.

     - Уверен, - убежденно проговорил Петров. Я все это время наблюдал за вами.

     - Могу я вас спросить, что привело вас сюда?

     Я заметил,  что несколько мгновений он колебался - откровенничать ли ему со мной, но затем решился, по-видимому рассудив, что иначе нам не подружиться. Впрочем, как я вскоре понял из его слов, принять такое решение ему было не так-то просто.

     - Я скажу вам, потому что вы мне симпатичны. Видите ли, я с детства переживал из-за того, что я был никаким. Я сравнивал себя с другими и видел, что каждый из них какой-то, а я - никакой.

     - Разве так бывает? - несколько удивленно спросил я.

     - Конечно, - уверенно констатировал Петров. - Да таких как я пруд пруди. Только они не чувствуют, что никакие, а я всегда это ощущал.

     - А что такое быть никаким?

     Петров как-то странно посмотрел на меня.

     - Вы не знаете? Это означает, что человек не имеет никаких целей, у нет  мнений ни по одному вопросу,  он всегда присоединяется к общему суждению, он не ощущает в себе никаких признаков собственной личности. Он просто течет по жизни, как ручей, не представляя, куда и зачем.

     - И это вам мешало жить?

     - В том-то и дело,  что нет.  Даже было очень ничего. Другие, те, которые были какие,  мучились от разных комплексов,  проблем,  а я жил себе преспокойненько.  Университет кончил,  даже женился, детьми обзавелся. У меня их, между прочим, четверо. И зарабатывал я неплохо, лучше многих.

     Невольно я посмотрел на Петрова с некоторым уважением.

     - Но  если  у вас все было так хорошо,  почему вы оказались здесь среди людей, у которых все так плохо?

     Петров еще больше приблизился ко мне.

     - Видите ли в чем дело, за всю жизнь меня никто не любил. Ни одна женщина, ни  один  мужчина.  Даже родители отдавали предпочтение моему брату, а на меня почти не обращали внимания.  Я так и не заимел друга, ни в детстве,  ни позднее. Все, кто со мной дружили, очень быстро меня покидали. И я снова оставался один.

     - Постойте, а ваша жена, она же вас любит?

     - В том-то и дело, что не любит и никогда не любила.

     - Почему же она тогда вышла за вас замуж?

     - Да все очень просто, - вдруг засмеялся Петров, - она тоже никакая. Кроме меня на ней бы никто и не женился.

     - Может быть, это не так уж и плохо:  два никаких - это же полная гармония.

     - Это по-вашему гармония,  а я весь измучился.  Когда себя не видишь, то живешь себе и живешь.  А когда каждый день  ты  видишь  себя, словно в зеркале, и от этого изображения становится противно,  то все по-другому. Вы меня понимаете?

     - Понимаю, - ответил я, не совсем понимая, куда он клонит.

     - Однажды я вдруг почувствовал,  что больше  не  могу  оставаться прежним, что я просто обязан измениться.  И когда я  пришел  к  такому заключению, то моя безмятежность разбилась на мелкие осколки,  как  те тарелки, которые почему-то часто выпадают из рук моей  жены.  Я  вдруг почувствовал себя глубоко несчастным,  ибо я страстно желал стать другим,  но не знал,  как это сделать и каким я хотел стать. Вам ли говорить,  что все мои попытки окончились полным провалом. Вот тогда я понял, как это прекрасно жить в неведении, как счастлив тот, кого не мучит  вопрос  о том,  что из себя он представляет.  Я долго размышлял о том, что мне делать? И вот, в конце концов, я оказался здесь.

     - Я понимаю ваши проблемы, - осторожно произнес я, - но не совсем понимаю, почему вы мне их доверили.  Вряд ли я могу вам чем-то помочь. Больного должен излечить здоровый.

     Петров доверительно приблизил ко мне свое лицо.

     - Я вовсе не надеюсь на то, что вы мне поможете избавиться от моей ничтожности. Я бы хотел, чтобы мы с вами стали бы друзьями. - Его и так негромкий голос снизился до шепота. - Я готов вам помогать во всем после того,  как мы покинем этот центр. Я весьма богат, я неплохо научился играть на бирже и заработал приличную сумму.  Я готов поделиться своими умениями с тем, кто станет моим другом.

     Меня откровенно  покупали  - ничего подобного в моей жизни еще не было. Иногда мне пытались давать взятки, делали дорогие подарки, чтобы я благосклонно бы отнеся к их творениям. Но чтобы мне предлагали деньги за дружбу - такого я даже не мог себе и представить.

     - Спасибо,  Михаил Николаевич, но я не нуждаюсь в деньгах, - сухо проговорил я. - Здесь я живу на всем готовом, а там я сумею заработать себе на хлеб. Что касается дружбы, то она возникает по велению сердец.

     - Что ж,  ясно,  - мрачно произнес Петров,  - вы намекаете на то, что такие, как я, не могут претендовать на вашу дружбу, да и на дружбу кого-либо другого. Я к вам с открытой душой, а вы...

     - Я вовсе не хотел вас обидеть, - поспешно сказал я. - Просто как вы представляете нашу дружбу:  за каждый час проведенный с вами вы мне будете платить  по  тарифу.  Вы  же не можете не понимать,  что всякое сближение должно происходить естественным путем.

     Петров ошпарил меня неприязненным взглядом.

     - Ладно, не буду больше навязываться. Такие, как я, не созданы ни для дружбы, ни для любви.

     Не прощаясь, он быстро зашагал вперед. Я проводил его взглядом. У меня было ощущение,  что я обзавелся в лагере первым своим врагом. Теперь предстояло выяснить, насколько он может быть опасным. И все же по-другому поступить я просто не мог,  любое сближение с таким типом, как Петров, лишь только бы усилило мои страдания.

     Я вернулся  в свою каморку.  Почему-то я чувствовал себя усталым, как будто бы только что выполнил тяжелую работу.  Я растянулся на кровати, бездумно смотря в потолок.  Я решил, что как следует обдумаю услышанное на площади немного попозже,  когда рассосется неприятное ощущение от разговора с Петровым.

     Но расслабиться мне не удалось. Мое сознание уже было начало затягиваться дымкой приятной дремы,  как дверь отворилась, и в комнату вошел Пак. Пришлось вставать.

     Пак заметил мое состояние.

     - Вижу,  что я не вовремя. Извините меня, тем более что отдых вам полезен. Раз я здесь, а вы встали, не возражаете, если мы все же немножечко побеседуем.

     Почему-то его  многочисленные  вежливые  обороты  вызывали у меня раздражение. Хотя я понимал,  что объективных причин для этого чувства нет никаких.  Человек хочет мне помочь, чем и объясняется его визит. А он же не ясновидец, чтобы знать, что в этот момент я как раз задремал.

Что касается манеры говорить, то не следует к ней придираться. Это будет лучше и для него и для меня. Иначе мы никогда не сумеем установить общий язык.

     - Собственно я к вам пришел по одной причине.  Вы прослушали лекцию нашего  обожаемого  Учителя.  - При этих словах выражение его лица изменилось, оно вдруг стало каким-то блаженным.  - Не скрою,  что  все это время  я пристально наблюдал за вами.  Сначала вы вели себя весьма пассивно, я бы даже сказал безучастно.  Однако затем вы поддались всеобщему воодушевлению и стали восторженно приветствовать его. - И снова лицо Пака приняло уже знакомое мне выражение.  - Видите ли, - медленно проговорил он, - может быть, у вас вызывают удивление мои чувства, которые охватывают меня при одном имени нашего обожаемого  Учителя.  (На этот  раз  его лицо осталось прежним) Но если бы знали его так хорошо, как знаю я,  если бы провели с ним столько же времени,  если бы вы почерпнули от общения с ним,  столько,  сколько почерпнул я, вы бы легко поняли, что со мной происходит. И я нисколько не стыжусь этого состояния, все высшее требует поклонения. Я молюсь, чтобы бог продлил бы его дни.

     - Я понимаю вас,  - сказал я, - у меня, в самом деле, нет подобного опыта.

     - Но вернемся к лекции, - заметил Пак. - Я бы хотел понять, что с вами произошло пока вы стояли на площади?  Почему так разительно изменилось ваше поведение?

     Его вопросы заставили меня задуматься.

     - Вы  правы в том,  что я пришел на площадь переполненный большим недоверием к Раджнишу Кришне.  Но когда я его увидел и особенно  когда стал его слушать,  что-то вдруг стало быстро меняться во мне.  Я вдруг почувствовал себя Моисеем,  которому было дозволено увидеть бога.  И я вдруг понял,  что встречаюсь с тем,  что несравненно выше меня. До сих пор в моей жизни не было таких встреч,  все,  с кем  я  общался,  были людьми самыми обычными. Ничего в них не заставляло меня трепетать, относиться к ним с восторгом или  почтением.  Наоборот,  меня  постоянно преследовало ощущение того,  насколько человек убог,  ничтожен, просто глуп.  У миллионов людей от рождения до смерти не возникает  ни  одной глубокой  мысли,  их  никогда  не  посещают  даже отблески возвышенных чувств.  Все,  что ими владеет,  это страх перед неизбежной кончиной и жадность получить за отведенный им ничтожный промежуток времени максимальную порцию удовольствий.  И ради этого они не жалеют усилий,  а  в промежутках жалуются на пустоту жизни. Признаюсь, что до сих пор я ничем не отличался от этого легиона человекоподобных.

     - Замечательно,  как вы великолепно все выразили!  -  восторженно произнес  Пак.  - Знаете,  вы могли бы со временем стать очень хорошим проповедникам. И даже работать кураторам в нашем центре. Но прежде необходимо избавиться от ваших затруднений.  Как вы ощущаете, после лекции, не изменилось ли у вас отношение к смыслу жизни,  не появились  ли новые мысли?

     - Не знаю, прошло так мало времени. Мои ощущения пока очень неясны, я смотрю вперед и вижу там лишь туман.

     - Это хорошо,  что вы видите туман.  Было бы хуже, если бы видели нечто конкретное.  Вы не случайно употребили именно это слово, туман в данном  случае означает,  что прежние видение мира,  которое приносило вам столько мучений, уже исчезло, взамен к вам пришла полная неопределенность. Но уже скоро ваше сознание начнет,  подобно скульптуру,  лепить из этого материала конкретные образы.  И очень важно постараться, чтобы не случился бы рецидив.  Наше сознание весьма консервативно, оно имеет свойство возвращаться к прежним формам. Так ей удобно, там может быть  и плохо,  зато все знакомо.  Оно, как и вода предпочитает течь по уже прорытым руслам.  А потому вам ни за что нельзя допустить, чтобы к вам бы вернулись прежние ощущения.

     - Легко сказать! А как сделать так, чтобы этого не случилось?

     - Давайте продолжим то,  на чем мы остановились в тот раз.  Вы не возражаете?

     - Да нет, была бы польза.

     - Польза будет,  если вы твердо хотите снова обрести себя. Только уже другого, обновленного.

     - Затем сюда и приехал.

     - Итак,  что же случилось с вами еще, что привело к таким тяжелым последствиям?

     Моя память стали быстро просматривать кадры  из  моего  прошлого, которые вдруг вспыхнули так ярко в мозгу, словно все случилось вчера.

     - Я вижу,  вам нелегко об этом говорить, - участливо заметил Пак, - но чтобы освободиться от груза прошлого, надо его не запрятывать как можно поглубже внутрь себя,  а выводить на поверхность.  Чем больше вы будете говорить об этом, тем быстрее сбросите эту тяжесть.

     - Попробую последовать вашему совету. Очень долго я не мог никого полюбить.  У меня было много возлюбленных,  она проходили через  меня, как пальцы через песок.  Наверное, я подсознательно презирал всех женщин, так как они мне представлялись крайне ограниченными и сверхэгоистическими сознаниями. Я не верил им, как не верят изобличённому в предательстве разведчику.  По большому счету мне не было до них  никакого дела.  Они являлись лишь инструментами для моего наслаждения. Теперь я понимаю, что такой взгляд на них был не только в значительной  степени несправедливым, но он, подобно кислоте, разъедал мою душевную ткань. Я становился циником не только по отношению к ним,  но и по отношению  к себе, ибо и самого себя я лишь использовал в таких же мелких целях. Но однажды я встретил женщину.  Нельзя сказать, что она была ослепительно красивой - были у меня красавицы и похлеще, но что-то в ней едва ли не с первой минуты нашего знакомства задело мои какие-то  струны,  о  существовании которых я раньше просто и не подозревал.  Она возбудила во мне непривычные чувства;  тогда они мне казались  очень  чистыми,  как родниковые воды. Но теперь я понимаю, что все было не совсем так.

     - Вместе с любовью к ней у вас вызревало и стремление властвовать над ней, полностью подчинить ее себе. Вы хотели, чтобы она принадлежало бы вам безраздельно, как купленная в магазине вещь.

     - Да, все так и было. Я действительно с самого начала, едва у нас завязались какие-то более близкие,  чем просто  знакомство  отношения, хотел, чтобы она не только бы принадлежала мне,  а чтобы жила бы моими проблемами, моими чувствами и эмоциями.

     Пак, словно  давая мне понять,  что так он и предполагал,  кивнул своей коротко стриженой головой.

     - Вы  столкнулись  с  одной из самых жгучих проблем человеческого бытия: любовь и власть. Учитель очень часто рассуждает на эту тему, он считает ее наиважнейшей.  Знаете, я, пожалуй, попрошу его побеседовать с вами об этом.

     - Буду вам очень признателен, - не без волнения проговорил я.

     - Прошу вас, продолжайте, - проговорил Пак.

     - Между нами возникла еще одна проблема,  тоже довольно распространенная. Я любил ее,  она же позволяла меня любить себя. Ей были приятны мои чувства, мое поклонение, но сама она внутри оставалась холодной ко мне.  Я не сразу это понял,  но когда осознал, то сразу почувствовал, какая  опасность моей власти над ней.  Но я еще надеялся,  что моей любви хватит на нас обоих.  - Я на несколько секунд замолчал. - У меня были на то основания, вам трудно представить, как я ее любил.

     - Ну почему же,  представить я вполне могу,  - даже  с  некоторой обидой в голосе возразил Пак.

     - Извините,  я просто хотел продемонстрировать всю глубину и силу моих чувств. Но, ослепленной своей любовью, я ошибался. Как оказалось, можно очень крепко любить человека,  но если он сам вас не  любит,  то это в  конечном  счете ровным счетом ничего не может изменить.  Настал день, когда ее подлинные чувства пробились на поверхность  сквозь  все искусственные наслоения,  которыми я пытался устлать ее душу. Она ощутила холод, ничто, что исходило от меня, больше ее не согревало. Я вызывал в ней лишь скуку и досаду.  В ней крепло стремление любым способом избавиться от меня.  Мы было уже решили завести ребенка, но теперь она всячески уклонялась от этого.  Естественно, я не мог не видеть перемены в ней, а они в свою очередь вызывали во мне целую бурю негативных  эмоций.  Я  был не в состоянии их сдержать,  и они все чаще и все обильнее выливались на нее.  Это порождало ссоры.  Одной из них она  и воспользовалась,  дабы порвать в клочья,  словно ненужный листок, наши отношения.

     - Что же было дальше?  - тихо спросил Пак. Он смотрел, не отрываясь на меня, своим странным узким взглядом и от этого мне вдруг становилось как-то не совсем по себе.

     - Что было дальше?  - повторил за ним я.  - Дальше был ужас.  Как будто под моими ногами разверзлась бездна.  Я потерял сам себя. В моей голове билась лишь одна мысль:  как вернуть ее?  Не знаю,  надо ли вам рассказывать о всех моих безумств.  Воистину,  человек не знает самого себя. Я и не подозревал до сего момента, на что я способен. Я врывался к ней в дом,  подкарауливал ее у входа на ее работу.  Ее отец, пытаясь как-то обезопасить свою дочь от потерявшего разум безумца, встречал ее на остановке и провожал до дома.  Однажды я,  раздосадованный тем, что он не позволяет мне приблизиться к ней, затеял с ним драку. Нас забрала милиция,  судья приговорил меня за хулиганство к десяти суткам заключения. Я сидел в настоящей тюрьме вместе с уголовниками, один из них едва меня не зарезал. Не буду рассказывать о всех унижениях, что я перенес в тюремной камере, эти воспоминания до сих пор будоражат меня. Я даже не предполагал, как может низко пасть человек, охваченный страхом за свою жизнь. Такого позора я не переживал никогда.

     - Скажите, в это время у вас не было попыток к самоубийству?

     - Думал об этом постоянно,  но попыток не делал. Мне ли вам говорить, что от слов до реальных действий большое расстояние.

     - А вы не жалеете об этом в свете последующих событий?  - продолжал допытываться мой куратор.

     Вопрос заставил меня напряженно задумываться.

     - Периодически в своей жизни я спрашивал себя:  а стоит ли вообще она того, чтобы жить?

     - И что же вы отвечали? - живо спросил Пак.

     - Ничего.  Я не мог прийти к окончательному выводу. Даже писал на бумаге:  за и против.  Но тех и других было так много,  что решить это уравнение я был не в состоянии.  Число неизвестных в нем во много  раз превосходило мои возможности находить правильные решения.

     - А если мы как-нибудь с вами поиграем в эту игу? Вы не против?

     Я пожал плечами.

     - Вы мой куратор,  я в вашем распоряжении.  Если вы считаете, что это полезно, то почему бы и не сыграть.

     Внезапно Пак улыбнулся.

     - Никогда  нельзя  знать  заранее,  что принесет пользу,  а что - вред. Бывает,  что рассчитываешь на один результат,  а выходит  совсем другой.  Со мной здесь так случалось не один раз. В некотором смысле я рискую не меньше, чем вы.

     - Я понимаю, - сказал я.

     Внезапно Пак поднялся со стула.

     - Было крайне приятно с вами поговорить.  Признаюсь,  что не один из моих пациентов не вызывал у меня такого интереса. Постараюсь выполнить свое обещание по поводу встречи с Учителем.

     - А от чего это зависит?

     Пак в какой уже раз пристально посмотрел на меня.

     - Раньше он встречался с каждым их тех, кто прибывал в наш центр. Но после  того,  как  здоровье Учителя пошатнулось,  он дает аудиенцию только тем,  кто вызывает у него повышенный интерес.  Я расскажу ему о вас в самое ближайшее время.

     - А если моя персона не пробудит в нем интереса?

     Пак развел руками.

     - Разумеется,  тогда встреча не состоится. Но у меня есть основания думать, что этого не произойдет. Если человек неординарный, он это ощущает с первых слов рассказа о нем.  У Учителя поразительная  интуиция,  вы даже не можете себе представить, что это такое. Мой вам совет - отдохните,  вам это пойдет на пользу.  И не пытайтесь ничего  сейчас кардинально решать,  время для этого еще не наступило.  Любое решение, подобно растению,  должно созреть, а мы сейчас с вами еще только бороним ми землю, чтобы посеять первые семена.

     - Я постараюсь.

     Пак улыбнулся и вышел из комнаты.