Затмение Лилит

Предал их Бог превратному уму – делать непотребства

So can you tell me what exactly does freedom mean,

If I'm not free to be as twisted as I wanna be [1]

Декабрь 2016

Вопреки ожиданиям, Лили оказалась почти идеальным жильцом. Если, конечно, удавалось не подпускать ее к плите. Впрочем, довольно скоро она сама перестала к ней настойчиво стремиться.

Она старательно убиралась, быстро приноровилась к непростому расписанию Кэр, завела даже милый календарик, где отмечала смены и занятия своей новой приятельницы. Просыпаясь раньше – старалась не шуметь. Забиралась с ногами на подоконник, укутывалась в теплый плед и старательно читала книги, в обилии обнаруженные ею в маленькой квартирке ирландки.

Иногда, выныривая из очередного кошмара, Кэр лежала тихо и без движения, с интересом наблюдая за тем, как миниатюрная блондиночка, окутанная мутной взвесью электрического света уличных фонарей и болезненных лучей утреннего холодного зимнего солнца, шевеля красивой формы пухлыми губами, беззвучно произносила слова, которые вычитывала в книге. Пушистые легкие волосы нетерпеливыми движениями отправлялись за почти идеальную ракушку маленьких розовых ушек. По выражению ее симпатичного лица можно было угадать содержание страниц. Нахмуренные брови – значит, в сцене появлялся злодей. Хихиканье, даже прысканье в ладошку – герою удалось с шиком проявить изобретательность в преодолении чужих козней. Надутые губки – с героем обошлись несправедливо, а надутые щечки – в книге аппетитно описывали очередное застолье, а от завтрака в реальной жизни отделяло слишком много мучительно тянущегося времени.

Впрочем, ела Лили хоть и часто, но очень мало. Несколько раз Кэр, привычная к отсутствию всяческих гастрономических ограничений «если действительно хочется», пыталась принудить ее увеличить порции хотя бы вдвое. Но после того как блондинку дважды стошнило – перестала настаивать. Интернет был весьма убедителен относительно рекомендаций «не заставлять есть» человека с подозрением на анорексию (а Лили и вправду выглядела болезненно худой). Разговор на эту тему не клеился. Но поскольку за почти полтора месяца совместного проживания состояние девушки не ухудшалось, Кэр немного уступила Лили в ее праве есть столько, сколько та сама пожелает.

Зато за эти полтора месяца изменилось поведение блондинки. Она стала словно мягче, спокойнее, сдержаннее. Иногда проявляла нрав, хоть и весьма своеобразно – например, без спросу брала у своей соседки одежду, бывшую ей великоватой (и называя ее «одеждой бойфренда»), упрямо продолжала пользоваться шампунем Кэр, хотя та купила ей с другим ароматом, строила из себя «милого ребенка», когда ей что-то требовалось. Но нельзя было не признать, что этого притворства в ней со временем становилось меньше, сама она казалась более честной и натуральной.

Лили с удовольствием смотрела те же сериалы, и очень быстро, куда лучше Кэр, стала ориентироваться в именах и сложных перипетиях сюжетов. Недели через три – начала подпевать любимым группам своей соседки. Через четыре – не задумываясь, могла наизусть перечислить как минимум по 20 пунктов того, что ее соседка по квартире любит, что ей не нравится, какой ее любимый цвет и под какие музыкальные композиции у нее повышается настроение. Но делала она это настолько очаровательно, что очень скоро ирландка перестала ощущать, что ей пытаются угодить, или что новая знакомая слишком уж глубоко пытается влезть в ее жизнь.

Одежда Лили, кстати, появилась в квартире так же не совсем обычно, как и ее хозяйка. Просто однажды вечером, вернувшись домой, Кэр обнаружила на полу большой пластиковый чемодан, уже наполовину разобранный. И что-то напевающую себе под нос блондинку, определенно не выглядящую так, словно ей пришлось столкнуться с бывшим парнем, посмевшим поднять на нее руку. Но рассказывать она ничего не захотела, поэтому Кэр и не стала настаивать. У каждого есть свое право на тайны.

Случались и не очень приятные моменты. Например, Лили по ночам могла вскрикивать или даже плакать из-за мучавших ее кошмаров, а иногда Кэр обнаруживала ее спящую в своей постели вместо отведенного ей дивана, свернувшуюся клубочком где-то в ногах. Сначала это немного беспокоило ирландку, но со временем она привыкла и к этому, хотя ей казалось странным, что, даже полусонная и хныкающая, девушка, кулачками потирающая красные распухшие глаза, ни разу не рассказала о том, что же именно ей снилось.

Еще более напрягающим было то, как Лили увиливала или нагло врала в ответ на вопросы о поисках работы, и даже не пыталась устроиться на одну из должностей, предложенных ей соседкой. А на вопрос о получении вечернего образования, как делала сама Кэр, и вовсе разразилась гневной тирадой.

Каждый раз, когда Кэр уходила – Лили еще была дома, а когда приходила – та уже была дома. Дважды случалось и так, что по телефону девушка сообщала, что в данный момент мирно читает дома книжку, но когда туда заскакивала Кэр, то никого не обнаруживала. И самое странное – деньги, пусть и небольшие, у нее не переводились. Она постоянно совершала безжалостные налеты то на кондитерскую неподалеку, то на маленькую пекарню в соседнем районе, то заказывала пиццу к сериалу.

Не привыкшая считать чужие деньги, ирландка все же не могла не задумываться о том, откуда они стабильно появляются у молоденькой неработающей девушки, иногда привирающей (почему? Разве ей кто-то запрещал отлучаться из дому?) о своем местоположении. Сначала она полагала, что куртка-парень лишился большей суммы, чем сказала Лили, но со временем этот вариант становился все менее убедительным. А лицо самой Лили – все более невинным.

И хоть вопросы работы и денег оставались для Кэр напрягающими, со временем она обнаружила, что ей приятно возвращаться вечером в дом, согретый двумя солнцами – электрическим и мягким блондинистым.

В голову иногда закрадывалась мысль о том, что она как заядлый собачник, случайно или по принуждению заведший кошку, и начавший понимать, что против воли влюбляется в это красивое, грациозное, но ужасно вредное и своевольное существо.

**

Серьезный и окончательный поворот в отношениях двух девушек произошел накануне Рождества.

Вернувшаяся домой Кэр застала квартиру в неожиданном праздничном беспорядке. Окна были обрамлены рамками из только что купленных разноцветных электрических гирлянд, которые бросали забавные мозаичные лучики на несколько развороченных белоснежных магазинных пакетов, с начинкой из елочных игрушек, украшений и безделушек. К дальней стене, между окнами, приютился немного криво склеенный картонный муляж зажженного камина. Пластиковая ель нелепо топорщилась тремя воткнутыми в основу пушистыми ветками странного синеватого цвета.

Лили девушка заметила не сразу. Та стояла на обеденном столе, в новеньких пестрых красных рождественских носках с декоративными колокольцами, как раз между большой стеклянной салатницей, набитой чем-то похожим на гору M&M's («Эм-энд-эмс»), и крупным игрушечным Санта Клаусом, издающим негромкое и пугающее механическое «Хо-хо-хо», вкупе с движениями коротких ручек и поворотами крупной щекастой головы. Блондинка пыталась подвесить к потолку что-то подозрительно похожее на зеленую ветку, с острыми листьями и кроваво-красным бантом.

- Ты что творишь там? – беззлобно поинтересовалась Кэр, скидывая куртку и с удовольствием освобождаясь из тяжелого захвата высоких ботинок.

- Я творю рождественское волшебство! – не отрываясь от своего занятия, отозвалась девушка и звонко рассмеялась. Ее приподнятое настроение буквально бросалось в глаза и было настолько заразительным, что ирландка почти физически ощущала как ее плечи плавно покидает накопленная за тяжелый день усталость. Губы против воли сами начали растягиваться в улыбку, и девушка уткнулась лицом в пакет, скорее чтобы замаскировать свою странную реакцию, чем для того, чтобы ознакомиться с его содержимым.

Впрочем, ее поступок все же имел позитивный результат. Под пушистой серебристой гирляндой в стиле боа кинодив 20-х годов обнаружился внушительный пакет апельсинов, бумажный сверток с еще теплыми, невероятно аппетитно пахнущими булками, и, конечно же, неприличное количество кульков с самыми разнообразными конфетами. Кэр взяла один из них в руку, стараясь не разорвать тоненькую прозрачную мембрану целлофана, и обернулась к Лили.

- Мне кажется, ты перепутала Рождество с Хэллоуином.

- А еще я купила индейку вместо гуся, - звонко отозвалась блондинка и указала пальцем на духовку. – Она была уже готовая, но я поставила ее подогреваться к твоему приходу.

- Хеллоуинский день благодарного Рождества? – мягко поддела ее ирландка. – Или просто кто-то слишком любит конфеты, а гусей уже раскупили к моменту, когда этот кто-то добрался до супермаркета?

Лили прикусила нижнюю губку и преувеличенно внимательно завозилась со своей веткой. Ее сосредоточенное пыхтение стало очень громким. Кэр поняла, что попала прямо в точку.

- Хорошо, как скажешь, пусть будет хеллоуинский день благодарного Рождества, - сдалась девушка, бросила конфеты обратно в пакет и на всякий случай стянула со стола прозрачную салатницу. От греха подальше. – Ты там что, омелу вешаешь?

- Угумсь, - не размыкая губ промычала в ответ блондинка.

- Над обеденным столом?

- Угумсь.

- Планируешь узреть рождественское чудо в виде целующихся продуктов? – впрочем, идея была забавной. Кэр достала два крупных апельсина из пакета и за пару минут черным маркером изобразила на них милые мордашки с зажмуренными глазами и губками в форме «пю». Апельсины-целовашки, повернутые друг к другу, были водружены на стол у ног механического Санты, где Лили не смогла бы на них наступить даже случайно. – Вот так, добавим ситуации немного реализма.

- Ха! – торжествующий вопль блондинки слышали, наверное, даже соседи. Маленькая декоративная ветка омелы плавно кружилась под потолком, хотя снизу было не совсем понятно, на чем она там держится. Лили с гордостью выставила вперед, на пятку, ступню правой ноги, так что звякнули колокольчики на красных носках, и взмахнула руками. Видимо, ее поза сместила центр веса ближе к краю стола, поскольку тот тут же начал крениться вперед, скрежетнув по голому деревянному полу. Девушка потеряла равновесие. Ее колени подогнулись, и она со странным тихим писком едва рожденного котенка начала заваливаться вперед. Кэр рванулась в сторону и успела подхватить ее под руки, прижимая блондинку к себе и принимая ее миниатюрный вес. Дальние ножки стола громко бахнули об пол, и, вместо того, чтобы рухнуть вперед, он просто со скрежетом сдвинулся назад. Устоял и механический подло хохочущий Санта, только апельсины с мягким тряпичным ударом хлопнулись вниз, укатившись в разных направлениях.

«Примерно так, наверное, и выглядит неожиданное расставание под Рождество», - почему-то подумалось Кэр. Затем ее взгляд с апельсинов вернулся к девушке в ее объятьях.

- Ты в порядке? Не ударилась? Сильно испугалась?

Лили, до того обращенная к ней светлым растрепанным темечком, подняла лицо и улыбнулась.

- Нет. Но… - Она вытянула вверх указательный палец правой руки, зажатой на уровне груди между двух тел. - Ничего не поделать, теперь мы под омелой.

Кэр с облегчением выдохнула. Кажется, это вредное существо в полнейшем порядке.

- Это похоже на дешевый трюк из не менее дешевых романтичных мелодрам, - вздернутая правая бровь даже нагляднее продемонстрировала скептическое отношение к ситуации, чем подбор слов. Но шутка не задалась.

Уголки губ Лили начали ползти вниз, придавая ее лицу не столько обиженный, сколько несчастный вид. Ирландка вздохнула и покорно склонилась к симпатичному миниатюрному личику. Она метила в пухлые розоватые губы, отблескивающие чем-то липковатым. Вряд ли блеском, скорее уж очередной втихаря слопанной вкусняшкой. Невинный поцелуйчик, которым киношные родители одаривали на рождество своих глянцевых детишек, фальшиво обрадованных муляжом многочисленных подарков. Тем более что сейчас тут же прилежно закрывшая свои глубокие серые глаза Лили выглядела даже младше, чем обычно. Чистой воды рождественский эльф.

Но случилось что-то незапланированное. Что-то выше понимания или привычного полуосознанного прогнозируемого хода событий.

Касание губ, легкий внутренний импульс, от которого перехватило дыхание и начало тяжелеть внизу живота. Сладость глазури от полосатой карамельной трости показалась Кэр чем-то сверхъестественно вкусным. Из-за едва заметной липкости кожи казалось, что их уста в прямом смысле сливаются в единое целое.

Лили прильнула к ней и приоткрыла губы, словно приглашая, а ее маленькие ручки с тонкими, ловкими пальчиками обвили шею Кэр, скользнули в рыжие прямые длинные пряди. Полуосознанно Кэр притянула девушку ближе к себе, даже через свитер ощущая жар ее тоненькой талии, и почти впечаталась в ее жаждущие губы.

Острый быстрый язычок Лили на вкус тоже напоминал карамель. Кэр мягко прикусила его, вызвав едва слышный стон блондинки. Мгновенно вспыхнувшая страсть застала ирландку врасплох, она с трудом подняла лицо, все еще не открыв глаза, и несколько раз выдохнула, стараясь привести дыхание в норму. И лишь затем разжала руки, прижимавшие к ней хрупкое тело Лили, сделала шаг назад, вырываясь из плена чужого поцелуя и чужих объятий.

Щеки невыносимо горели, кровь почти ощутимо пульсировала где-то немногим ниже живота. Воздух тяжело и резко выходил из приоткрытого рта. Сердце стучалось в клетку ребер как проклятое.

Зато Лили выглядела так, словно вовсе не она страстно целовала кого-то еще какой-то миг назад. Светящиеся лукавые серые глаза были немного прищурены, а пухлые губы растягивались в улыбке. Девушка излучала не столько удовольствие, сколько довольство собой, и выглядела так, словно только что угостила подругу вкусным десертом собственного приготовления и получила одобрение своих кулинарных навыков.

- Вот видишь, ничего же страшного! – весело произнесла она. – Это всего лишь особая рождественская магия омелы!

«Хорошо бы так, - подумала Кэр. – Хорошо бы это была всего лишь рождественская спонтанная и краткосрочная магия». Но она и сама понимала, что все совершенно не так. Хотя Лили была не в ее вкусе, глупо было отрицать, что ее влекло к этой девушке. Влекло не столько даже к красоте, сколько к этой мягкой хрупкости, к этой беззащитности, к этим пушистым солнечным волосам и бесконечно любознательным серым халцедонам глаз. К вредным выходкам и утренним бдениям на подоконнике с книгой.

Кэр понимала, что предчувствие этих эмоций возникло у нее еще в тот памятный день, когда она пригласила Лили остаться, может быть, они даже стали ее основным мотивом на тот момент. А еще девушка осознавала, что нужно было тогда прислушаться к своему инстинкту самосохранения, и выгнать приблудную блондинку без всяческого сожаления.

Влюбленный человек – слабый человек. А Кэр слишком многим заплатила за то, чтобы избавиться о своей слабости.

Но хороша бы она была, велев девушке-сироте валить из дома в ночь, зимой, да еще и на Рождество. Кэр тяжело вздохнула, и, наткнувшись на вопрощающе-недоумевающий взгляд Лили, вздохнула еще раз.

- Я накрою на стол, а ты верни на место, пожалуйста, наших сбежавших апельсиновых Монтекки и Капулетти.

** 

В остальном вечер прошел вполне обыденно и приятно. Искусственная ель получила в дар не только все свои ветки, но и набор разнокалиберных, разноцветных игрушек.

Небольшой, хорошо прожаренной индюшки вполне хватило на них двоих. Был еще сладкий картофель, грибной пирог, куча сладостей – в общем, всего, что куда больше соответствовало вкусам обеих девушек, нежели духу праздника. Легкое белое вино, которое также прикупила предусмотрительная Лили, хоть и было вкусным, но осталось почти за пределами внимания. Кэр боялась сегодня ослаблять контроль собственного расшалившегося воображения, а ее соседка, очевидно, просто поддалась общему настроению.

Ровно в полночь, с наступлением настоящего Рождества, девушки чокнулись бокалами друг с другом и Санта-терминатором, а к двум часам, обессиленные и наевшиеся, уже начали засыпать под бухтение праздничных программ с экрана телевизора.

В этот раз Лили выклянчила у Кэр разрешение немного поваляться с ней на кровати. «Поддержать рождественский дух семейности и дружбы», как она это назвала. Понимая, что в том то ли приюте, то ли психушке, где воспитывалась ее соседка, подобные ситуации вряд ли были частыми, ирландка разрешила.

Разглядывая умильную рожицу на соседней подушке, что-то увлеченно рассказывающую про забавный случай в супермаркете, Кэр ощущала неловкость и волнение одновременно. Для нее подобные почти семейные вечера тоже были в новинку, но дело заключалось вовсе не в этом.

Конечно же, дело было в странном случайном поцелуе.

Кэр думала о том, что хотела бы, чтобы можно было  вернуться в прошлое и, как при монтаже фильма, вырезать эту сценку. Хотя, признаться честно, это желание было двойственным. Одна часть сознания словно бы хотела избавиться от неудачного сюжетного поворота, а другая мечтала оставить себе полную, режиссерскую версию всех сегодняшних вечерних событий. Только себе. Где-нибудь, в тайниках памяти, куда можно было бы заглянуть однажды в глубокой старости.

**

Когда Кэр проснулась ранним утром, то обнаружила Лили в своей постели. Похоже, они обе вырубились просто в середине ничего не значащей, легкомысленной болтовни, содержание которой было практически невозможно припомнить сейчас.

Чертовка опять ее обманула.

«Как только я начну засыпать, так сразу же уйду на свою постель!». Как же, держи карман шире.

Кэр хмыкнула и заботливо поправила одеяло на своем маленьком блондинистом манипуляторе. Сквозь сон Лили доверчиво улыбнулась ей, и на душе стало как-то совсем уж тепло. Губы девушки растянулись в ответной усмешке, и совсем незаметно для себя Кэр снова провалилась в мягкий, на редкость безмятежный сон.

[1] «Можешь ли ты объяснить мне, что значит свобода, если мне недозволенно быть настолько безумным, насколько мне бы того хотелось» - «Divide» Disturbed