ПХУБ-ЧУРБ: последний Князь-Маг

«Берлога» Антона: 1939 год. Санкт-Петербург. Август. Вечер.

Через пять минут Антон оказался возле «музея». Официально его планировали открыть для посетителей, как музей, причем – еще лет пять назад. Но потом хранилище древностей сменило антуражное название на «Исследовательский центр экстремальных знаний», так что еще несостоявшиеся экскурсии придали забвению в считанные дни. Естественно, каждый обыватель, да и просто любой предусмотрительный  человек, знал, что за словом «экстремальных» сокрыт определенно зловещий смысл. Поэтому каждый сам решал для себя: пройти ли спокойно мимо центрального входа «музея» или, на всякий случай, оббежать «страшное» здание проходными дворами. Так что, поскольку вопрос о том, чтобы пускать в хранилище посторонних, уже не стоял, охранялся «Исследовательский центр» не хуже здания ЧКВД.

           Что касается информации, которой должен был снабжать музей предполагаемых посетителей, то интересующиеся могли отправиться в павильон круглогодично работающей выставки ЛАХТА-ЭКСПО, – тем более что материалы экспозиции обновлялись два раза в месяц – в котором рассказывалось о достижениях российских и зарубежных ученых анти-экстремалов.

Со срочностью и важностью предстоящей ночной работы в музее Антон не ошибся, поскольку крайне редко прокалывался в прогнозах. За последние год-полтора он научился безошибочно предугадывать, что его вот-вот, точнее – в последующие за предчувствием два-три дня, отправят в очередную командировку. Именно в предотправочные ночи он все их напролет просиживал и пролеживал в музее Оккультизма и Магии, среди таинственных артефактов и колдовских трактатов, стараясь пополнить арсенал знаний каким-либо неизвестным доселе заклинанием или магическим действом. Насчет «пролеживал» он не шутил, поскольку ему выделили место в подсобке, в которой он всегда мог часа три-четыре по-ки-кимарить, а иначе и не скажешь, потому как настоящего молодецкого сна среди всех этих руин колдовского искусства добиться от собственного организма было практически невозможно. Сон в хранилище древностей представлялся в столь зачарованном мире тончайшей паутиной на грани дремы и пробуждения. Так что под ее тончайшим покровом можно было лишь слегка «попыхтеть».

Предстоящей ночью, заключил Антон, вспомнив теперь еще и про «четвертак» Фраучи, подремать, или даже просто полежать – вытянуть спину – не удастся вовсе...

           Так все и получилось – оказавшись в музее, он узнал, что около трех часов дня поступили новые экспонаты. В основном – старинные книги. Среди них оказалось несколько не просто «любопытных», но поистине уникальных манускриптов. Причем два тома в натуральной кожаной «обивке» и с металлическими резными уголками, вызвали особый интерес Антона, потому что только он один (практически только он один), мог «прочувствовать», что это за фолианты и откуда они прибыли. Он не имел в виду место, – село, город или страну – откуда их прислали, как и дату – в данный момент, позавчера или неделю назад. Он мог нащупать намного более ценную и важную для исследователя точку отсчета – когда их «задумали и зачали!», то есть сочинили, переложив «новорожденные» слова и мысли на свежую, пахнущую краской, бумагу.

           Итак, Антон Филиппович Чащин, тридцати шести лет от роду (как написано было в справке, лично составленной Губернатором Канска и, согласно которой, ему был выдан паспорт), кадет, военный, холостой не имел привычки и, тем более, права опаздывать на совещания к своему непосредственному начальнику, Генерал-Магистру Фраучи, руководившему питерским ЧКВД, но в основном занимавшимся делами ОБЭба, иначе – «анэкса». С остальной работой Департамента очень неплохо справлялся его заместитель – Петр Николаевич Кубаткин; для Антона, просто Петр, что сейчас, правда, не имело ни малейшего значения.

           После предварительного ознакомления с книгами у друже Чащина появились самые серьезные основания задержаться в музее, а если не будет хватать времени, так даже пропустить совещание, каким бы важным оно ни было. В принципе, Антон спокойно относился к бессонным ночам – Артур Христианович, сразу после того, как его назначили руководителем питерского ЧКВД, а в дополнение – попросили курировать работу Пятого спецотдела, перво-наперво лично организовал курс занятий «По умению длительно поддерживать физические и умственные кондиции на высшем уровне». Он провел с ближайшими соратниками по борьбе с экстремальным бандитизмом десяток, кому потребовалось – и больше, практических занятий, на которых научил, если того требует ситуация, даже после двух бессонных ночей, расслабиться и восстановить силы за пятнадцать минут, а если усталость вдруг накатывала после рабочего дня, то занятие отнимало всего несколько минут. В принципе, пятиминутные паузы отдыха и расслабления, как толковый начальник, он настоятельно рекомендовал выполнять каждые три часа. Благодаря Фраучи, Антон теперь двое-трое суток мог обходиться вообще без сна.

           В наличии у Медицинского Отдела ЧКВД имелись таблетки, – из московской спецлаборатории, где магичили Егоров, Майароновский и Збарский – снимающие усталость. Получить их можно было очень легко, но Фраучи собственным примером «настоятельно рекомендовал» подчиненным этого не делать. А именно – полностью отказаться от применения лекарственных препаратов. С чем Антон был полностью согласен, поскольку специалисты БиоМагии не делились своими магическими техниками, а что до их главного кудесника, Майароновского, тот и вовсе был всего лишь талантливым самоучкой, изучившим каббалистическую магию во времена участия в Тифлисском отделении еврейского «Бунда». А ведь еще таинственный – даже теперь, для повзрослевшего Тошки, - Унегерн говаривал, что «каждая национальная магическая школа может быть потенциально опасна для представителей других национальностей: слишком много самобытных чудес и мифов у всех!».

 Но некоторые сотрудники «подсаживались» на тонизирующие средства, применение которых не возбранялось, поскольку работы было у всех на двадцать пять часов в сутки. Вот только очень скоро у фармакоголиков начинало прыгать давление, да и сердчишко частенько побаливало.

         Расписавшись за  полученные фолианты и расположившись в дальней нижней «кладовой» музея, Антон уже совершенно точно знал, что ему едва ли поможет даже очень волшебное зелье, зато запросто влетит. И совсем не за то, что он куда-то там опоздал, а за то, что не выполнил работу в музее в полном объеме. Чего-то не додумал, не досмотрел, не довынюхал. Этого ему точно не спустят, а ведь предстояло сделать очень многое: за несколько часов понять, да еще и предварительно разобраться в большем объеме незнакомого магического материала. Стандартные экстремальные методы воздействия на книги результатов не принесли, так что к решению вопроса следовало применить простой и естественный исследовательский «метод Тадески». Только благодаря этому методу книги могут «вспучиться» так, что Антон хоть краешком глаза сумеет разглядеть зацепку.

  Но сначала следовало расставить акценты, исходя из тех фактов, которые он успел определить.

           Итак...

           Номера в книгах были проставлены лишь на четных страницах, а на нечетных вместо цифр приходилось «любоваться» одним и тем же лобастым и губастым уродцем, козераком, как называл Артур Христианович сего однорогого псевдо астрологического выродка. С его уродливым изображением Антон периодически сталкивался, причем, в последнее время, все чаще. Каждый раз рисунки отличались один от другого, но спутать их с чем-то было невозможно. Вот и в этих книгах картинки, несомненно, изображали то же существо, да еще и с наполовину обломанным правым рогом. Стоило отметить главное, что бросалось в глаза: столь мрачного и злобного лобастого «рогоносца» Антону видеть еще не приходилось. Он раз десять бережно перелистал фолианты, внимательно изучая их почти полночи, пока окончательно не пришел к выводу, что в комплекте не достает третьего тома. Обе первые книги были пронумерованы последовательно, а на корешках римскими цифрами были проставлены «I» и «II». Главы не имели названий, они тоже были лишь пронумерованы. Каждая книга была составлена из шести глав. Цифры, как в первой, так и во второй книге, нумеровавшие главы, были «арабскими», более привычными нам: «1... 2... 3... 4... 5... 6...»... Антон не сомневался в правоте своей теории, – в том, что книг должно быть три – ведь в обеих книгах страниц было ровно по двести двадцать две «222». То есть, после суммирования или «слияния» трех книг, цифр должно стать в три раза больше, а именно «666». Аналогичный вывод вытекал и из нумерации глав. К тому же цифры последних – шестых – глав в обеих книгах были не литыми, а выполнены более жирным шрифтом и необычным кеглем. Цифры не были нарисованы сплошным арифметическим значком, а как бы «лепились» из микроскопических точек, которые он долго разглядывал через лупу. От длительного напряженного глядения Антон едва не свихнулся – минут через пятнадцать ему стало казаться, что это не просто точки, а чуть приплюснутые шестерки. Он вовремя сам себя одернул, сообразив, что с таким же успехом это могут быть и перевернутые девятки.

           Часа в четыре ночи Антону стало предельно ясно, что дальнейшее замусоливание страниц – пальцы его, по непонятной причине, все время оставались влажными и чуть липкими – ни к чему не приведет, потому как, прежде, чем сделать мало-мальски толковое предварительное заключение, которое можно изложить на бумаге, ему просто необходимо осмотреть третий том.

           Мгновенно, стоило только задуматься о возможном «тришестерочном» местонахождении недостающего манускрипта, и Антона прошиб обильный пот; потом стало нестерпимо холодно, а затем затрясло от озноба. Это не была реакция первооткрывателя, нашедшего ящик Пандоры, на дне которого лежала записка от мистера Фокса: «Надежда где-то рядом». Оберу Чащину был знаком мандраж исследователя, который сталкивается с чем-то новым и неизведанным. Сейчас же он не сомневался, что и холод и жар, снизу вверх, «окатывают» его невидимыми потоками, выплескиваясь на него прямо с обложек манускриптов.

           Антон сидел при свете единственной зеленой лампы, стоявшей на правом углу большого дубового стола, и внимательно смотрел на книги: он восстанавливал в памяти ход событий, стараясь ничего не упустить. И, самое главное, все отлично запомнить, ведь он уже попадал в сходные ситуации; поэтому сейчас не хотел совершить даже мизерного просчета.

         Итак, он приходит в музей, показывает знакомому капитану спецслужбы, взятому со «Стремительного», удостоверение, проверяет карманы муноха{1], а не забыл ли чего, что следует взять с собой, берет чистый стакан для кофе и кладет его в пакет с едой, который держит в правой руке, а  

а в левой – небольшой портфель для документов. Затем начинает спускаться вниз по лестнице, где хранятся наиболее древние сокровища. Потом он расписывается у приемщика за два манускрипта, берет их, проходит мимо стеллажей чуть дальше, садится за «свой» стол и начинает листать...

           Он имел право пользоваться любой книгой в хранилище, а за два тома он расписался только по той причине, что их привезли несколько часов назад, и он брал на себя всю ответственность за их сохранность в ближайшие сутки.

    Таков был порядок книгопользования экстремальной литературой, и он обязан был его соблюдать.

           Все точно? Да. Вроде бы ничего не упустил. Если дать оценку событиям: за ним никто не наблюдал, не бросал подозрительных взглядов, не производил эзотерических или экзотических жестов, ничего не нашептывал и не говорил под руку...

           Контакты с работниками музея? Исключительно фразы в пять-шесть слов, улыбки, легкие кивки в знак приветствия. Ничего «инородного», кроме списка перечисленных жестов, он припомнить не мог. Другое дело, что кого-то из работников музея он знал хорошо, а с кем-то обменивался стандартно-вежливым приветствием: «здрасьте-здрасьте». Конечно же, всегда и всюду можно встретить и не заметить серых личностей, которые возникают как бы ниоткуда, буквально растворяются в пространстве и практически не запоминаются... Но спрятаны они в подобной серой «личине» именно потому, что прячут свое истинное лицо.

Нет, только не сегодня. После «странного» приступа на набережной, Антон не позволил себе, оказавшись в музее, даже секундной расслабленности. Он помнил каждого, с кем здоровался и говорил. Точнее же – здоровался, но не говорил. Он помнил всех, хоть чуточку «серых». Никто и ничего от него не «прятал». Да и захоти – не смог бы. Только князь Григорий в этот вечер был способен обвести его вокруг пальца. А тот еще днем передал ему ментальный привет откуда-то из Центральной Африки.

Да, именно так все и было. И днем, и до сего момента.

Что же еще, иначе говоря –  «затем»...

  Затем он начал изучать книги, за которые расписался, начал их листать... и ему сразу же почудилось нечто зловещее. Он никогда прежде не видел изданий, переплет которых был бы выполнен похожим образом. Но он не сомневался, что в данном случае какое-то существо – ну, не человек же! – брал книжные блоки в когтистые лапы и сжимало края крепкими челюстями со множеством тонких и острых как гвоздики зубов. Хотя, этим существом вполне мог быть злобный когтистый и зубастый человек. Книжные блоки были скреплены металлической прошивкой, а от обложек исходил какой-то легкий, но крайне неприятный сладковатый запах. Он тщательно обнюхал книги и обложку. Ну и?..

           Это же пахнет кожей!

           Вот ведь напасть! Он мог бы и сразу догадаться!

  Антон судорожно достал из нагрудного кармана набор тончайших алюминиевых пластинок, покрытых специальным составом, – он ничего не знал о химических свойствах этих хроматографических пластин, хотя их и готовили в лаборатории ЧКВД, – аккуратно вытащил одну за углы и приложил к краю обложки. По пластинке тут же побежали тонкие разноцветные полоски. Центральная, самая темная и толстая, почти мгновенно оказалась у противоположного края.

           Вот в чем промашка! Вот, что он упустил! Обязательно надо доложить Магистру Фраучи, а книги отдать судмедэкспертам. Ведь сейчас он держит в руках, совершенно несомненно, манускрипт (или фолиант, что ему было без разницы) с обложкой из человеческой кожи, пусть хорошо выделанной, протравленной, прокрашенной, но – человеческой! Это были по-настоящему зверские магические книги, но сейчас они почему-то «молчали», как будто кто-то лишил их на время большей части силы, которая помогает им не только «говорить», но и творить безграничное зло.

           Когда Антон тщательно усаживался за стол, ему было интересно, но, в то же время, непонятно и боязно. Сейчас он ощутил напряжение и крайнюю степень тревоги. Конечно же, эти ощущения вызывают не три шестерки, которые он вызначил, как фактор зла, а кожа, из которой изготовлены обложки книг. Ведь Антон сразу почувствовал какой-то неподотчетный зуд страха, зуд омерзения, хотя с чем только или с кем только ему прежде не приходилось сталкиваться лицом к лицу или мордой к морде!

           Стоило отметить, что ему – вопреки укоренившемуся мнению, что он считался лучшим обером Пятого, который не просто занимался всякой чертовщиной, но и очень успешно со всей этой пакостью боролся – ста-ло-не-по-се-бе. Возможно, именно поэтому его и затрясло, ведь другой на его месте едва ли оценил бы и понял злонаправленную суть книгооткрытия.

         Но, скорее всего, его прошибло в пот все-таки из-за того, что он не расшифровал ни единого иероглифа. От страха перед неведомыми значками. Ну... и еще от усталости. Когда прежде он бледнел на улице в присутствии девушек? Когда прежде он пугал симпатичных и цветасто одетых молодых дружениц, глядя на них со спины? Никогда прежде ничего подобного не случалось.

           А если подумать? Нет, дело тут не в девушках! Видимо, обладая способностью предвидеть, он заглянул в эти книги еще вечером, когда прогуливался по набережной. Мозг его, словно стрела, пронизывающая время, опередив устремленность физического тела, заглянул в будущее, увидел неведомые иероглифы и принялся их изучать. Ужас, таившийся в книгах, как раз и напугал девчонок.

          Но проблема оставалась, и ее следовало решать любым возможным образом. Он решил взяться за нее с другой стороны и попытался самому себе пересказать, что именно ментально «видит» в конкретно выбранном единичном иероглифе, но толком сделать даже этого не смог. Слов не хватало, потому что их полностью скрывали от него накатывающиеся разнокалиберные ощущения, начинавшиеся с писклявых ноток щенячьего восторга и заканчивавшихся глухими аккордами первобытного апокалипсического ужаса.

      Он никогда прежде не видел нанесенных на бумагу – именно на бумагу! – подобных то ли символов, то ли тайных знаков... а как еще можно было их назвать? Но он их уже однажды имел возможность зреть... Очень похожие знаки, да еще светящиеся при свете дня, он заметил... Сейчас он уже не сомневался, что видел их наколотыми на правой руке князя Унегерна.

        Этот факт подогревал азарт Антона. Пусть князь Григорий и был, скорее всего, самым сильным магом современного мира ─ на что сам Унегерн, похохатывая. Говорил, что самым великим-то магом наверняка является какой-нибудь дон Хуан или там дон Педро, сидящие в своих Бразилиях или Мексиках, да мескалин жующие. Или даже камчадал дядя Ванья-Онойо, тихонечко в чуме играющий судьбами мира под воздействием настойки из мухоморов, полыни и ягеля.

         Разгадать тайны князя было бы очень трудно, но, в случае успеха…

         Какой был бы триумф! После того, как Унегерн раздал свои капли, Антон воспринимал его загадки как дзен-буддисткие издевательства. Несмоненно, ведущие к просветлению, но обидные. Типа того дзеновского коана, когда учитель лумпасит ученика палкой по голове, а потом выражает своё им недовольство: за то что раззява-недотёпа не потрудился восхититься вспыхнувшими в его глазах звёздочками-искрами.

         Говоря же о дзен-буддизме .ни один настоящий маг в этой стране не должен забывать и загадок тайного х**н-будденизма. Неведомых, чаще всего, операций подразделений маршала Будённого.

___________________________________________________________________________________

1 --  мунох или охлаждающий мундир, а точнее и проще ─ «ох-шинэлка», как меж собой называли эту одёжу работники Депортамента (Из книги Зайцева «Искусство одеваться и раздеваться» Изд. «Блад&Ти», 1954 г. стр. 237)