ПХУБ-ЧУРБ: последний Князь-Маг

БУДД'енновщина

Поэтому Антон Чащин, дважды крепко выматерившись, отбросил все размышления, все недовольства и продолжил работу, которая требовала от него полного напряжения сил.

 Итак, если кто и смог бы на обозримой территории дать хоть какой-то ответ на вопрос, что значат эти иероглифы, так только князь Унегерн, но он, как ветер в поле – сегодня в Польше, а завтра в Катманду. Или в Японии. То есть – на территории, которая контролю Российских властей не подвластна.

К тому же, как не безосновательно полагал Антон, имел Григорий Унегерн дар магический настолько сильный, коим в стране никто и никогда более не обладал. Не зря говорили, что это именно он вылечил наследника Николая Второго. А если так, то никакому контролю со стороны спецслужб, даже магических, он не был доступен. Конечно, если его персона понадобится царской семье или премьер-министру, он объявится в течении суток, но вот если попытаться найти князя помимо воли его...

 Антон, вздохнув, просмотрел записи, сделанные этой ночью до трех часов, покачал головой, представив, что сказал бы в их адрес Григорий Унегерн, смял листы бумаги, но затем одумался и аккуратно расправил все три страницы, вспомнив слова крестного Григория насчет того, что пригодиться может любая мысль, которую ты из себя уже «выдавил».

 «С кем бы посоветоваться? Информации крайне не хватает, – размышлял Антон. – Ч-черт-ополох!», – процедил он сквозь зубы, ударил кулаком по книге и… когда он открыл глаза, то пришел в неописуемый ужас: он действительно находился в густейших зарослях чертополоха. Он не мог решить, можно ли верить собственному зрению: Антон действительно был окружен густыми кустами чертополоха, а не книжными полками. Что с ним произошло? Неужели Книги, по которым он врезал кулаком, могут исполнять желания по его прихоти, или он только бредит? «Надо быть осторожней, – заключило он и вновь обратился к книгам, ударив по ним: – Отставить чертополох!» И все вернулось на круги своя…

Он вытер пот со лба и понял, что нет ни поблизости, ни в далекости человека, возможно, только тварь суще запредельная, из мира снов или огня, которая способность имела помочь расшифровать иероглифы из книги – одновременно и прекрасные и ужасные, да еще с намеком на число зверя. Да хотя бы просто рассказать об их происхождении и возможностях.

Антон даже не решался написать на бумаге это число полностью, хотя оно так и напрашивалось лечь плашмя.  Он знал пару заклинаний, которыми прежде никогда не пользовался, но с помощью которых можно было постараться вызвать «специалиста» из бездны, но решиться на подобный поступок ему не позволял статус «магинатора», то есть пролетария экстремального труда, выше которого на колдовской иерархической лестнице стоял только Магистр.

           Нужна была третья книга, но обер Чащин даже помыслить боялся о том, что произойдет, если соединить три книги воедино. Особенно, если учитывать, что они не просто экстремальные, а запредельно экстремальные.

           Удивительным ему представлялось совсем другое, чего он никак не мог взять в толк: почему вдруг эти бесценные манускрипты привезли именно сюда и именно вчера днем? Случайность? В подобные случайности Антон Чащин не верил, как и в любые другие. Он хорошо запомнил момент своей совсем юной жизни из весны 1909-го года, когда его нашел в тайге господин Унегерн. Именно господин – назвать его друже, как сейчас было принято называть окружающих, Антон не мог, ну какой он ему «друже»? А отцом Антон никогда бы назвать его не решился, потому что отцом тот ему не был, хотя сделал для него столько всего, чего другие отцы никогда бы не догадались сделать; да и не смогли бы, даже догадайся.

           Впоследствии, Антон неоднократно вспоминал и прикидывал – все крутил в уме события двух дней 1909-го года, а помнил он всего лишь только два дня – и пришел к несомненному выводу, что все и всегда складывается с неумолимой логичностью, даже если самые неприметные жизненные события завязаны на законы магии, которые гораздо более логичны, чем сама жизнь. Вот только логичность эта подвластна отнюдь не человеку, с которым что-то происходит, а некой Высшей Силе, некому «Верховному главнокомандующему», которого никто и никогда не видел, но подчиняться вынужден.

          «Откуда у меня в голове столько ортодоксальной философии, мистики и чертовщины?! – обругал себя Антон. – Откуда взялись все эти фригидные рассуждения и гадания на кофейной гуще?!»

           Как он забыл? Наверное, это действуют на него книги. Можно же спросить и многое прояснить у Клары Викторовны, которая дежурит сегодня наверху, если только словом данным можно называть середину ночи. Антон решил не звонить наверх, а сразу двинуться вверх по винтовой лестнице, ведь дежурит Клара Викторовна с какой-то «очередной» Машенькой, а он сейчас не чувствовал себя медведем из сказки, готовым напугать маленькую девочку резким телефонным звонком и жутким рассказом об упырях. А может в том, чтобы хорошенько напугать девчушку, имелся свой резон? Что если Машенька рухнет от страха в обморок, учитывая время, усталость, постоянные поскрипывания стен и слабую освещенность помещений, в которых то и дело мерцают какие-то тени? И вот тогда, пока она будет приходить в себя, он сможет спокойно переговорить с опытным экстремальным археологом и кладоискателем, коим в действительности и являлась Клара Викторовна, ныне старший библиотекарь. С другой же стороны, наверху он может напороться на такую Машеньку, которая запросто способна «въехать»  любому медведю между глаз и завалить зверя с одного удара, что и практиковала прежде, разминки ради, трижды на дню, когда жила в далеком-далеком лесу под Уй-рюпинском. В избушке на курьих ножках...

  «Сказки в сторону», – скомандовал себе Антон, встряхнул головой и растер виски. Но, прежде чем подниматься для беседы, решил проговорить еще раз все вопросы, которые собирался задать. Нельзя было забывать, что именно Клара Викторовна показала ему книги, которые привезли в четыре часа, что означало – их не успели внести ни в один реестр музея. Да, они наверняка имелись в описи новых поступлений или в Акте доставки, сопровождавшем груз. Но зарегистрировать их не успели, что совершенно точно – по той постой причине, что охрана строго по звонку выгоняла из здания всех работающих. А на смену ночную, кроме взвода морпехов, оставались, как правило, две женщины. Поэтому прояснить ситуацию следует именно сейчас. Ведь утром... Утром просто некогда будет заниматься книгами.

           К тому же, Антон давно убедился в том, что стоит только зазеваться, и кто-нибудь поставит внутри магической книги входящий номер, да шлепнет в ней печать домкомовскую или библиотечную, и книга тут же обретает статус общественной собственности и достояния народа, а значит – потеряет волшебную силу и превратится просто в кладезь знаний во благо всеобщего счастья грядущих поколений. То есть, бесценные знания из практических превращаются в теоретические. Антон в последнее время постоянно сомневался – а нужно ли это всеобщее счастье, да и возможно ли в принципе? Друже Фраучи бы сказал с усмешкой, что это в нем играет и искрится идеализм каменно-зиновьевский и всякое прочее отступническое и поповское мракобесие. И все же счастье, Антон уже давно пришел к данному заключению и не хотел от него отказываться – это когда, прежде всего, хорошо тебе самому. Ну а Артур Христианович просто закоренелый атеист, к тому же – недолюбливает партию зеленых, которой руководили Зиновьев и Каменев.

           Оставалось только вздохнуть, завершить процесс мечтаний неуместных, взять себя в руки еще крепче и, после того как сделаны о книгах столь неутешительно угрожающие выводы, перелистать их напоследок... Ведь он сам в итоге будет решать – ставить в них печати: «Музей имени памяти Будд..Буденного же!…тпррр…ого!» или нет. То есть – закрыть тайные знания от террористов-экстремалов, которые периодически, как вспышки эпидемий, пытаются прорваться в хранилище, надеясь познать то, что им познать не должно. Но если поставить печать, то и для Антона эти знания будут навсегда потеряны.

         Для затравки Антон выкурил папироску, вновь сел на место, положил одну книгу на другую и открыл верхнюю... Где-то под сердцем забилась, запульсировала чужая, но 

но все более понятная мысль. Ощущение было непредсказуемым, оттого еще более удивительным, поскольку мысль, – или идея? – огромная и неведомая доселе, действительно запульсировала не в голове, а именно под сердцем. В первый миг, определив ее, как «чужую», он уже через несколько секунд понял, что это его – родное. Что никуда ему от нее не деться.

           На Антона вдруг нахлынули какие-то неведомые чувства и ощущения, запахи и звуки. Изображения стремительно несущихся по прериям таинственных, неизвестных ему существ. Вначале картинки и мелодии были радостными: светлыми и веселыми. Затем тональность и цветовая гамма видения начала меняться, становясь все темнее и отвратительнее. Антон вновь почувствовал озноб, который сменился страхом и подступающей тошнотой, причем он не сомневался, что с каждой последующей волной ощущение становится все более сильным и гадостным. В итоге, он понял: либо он закроет книгу, либо «утонет» в этих отвратительных, ставших зловонными, омерзительных эмоциях.

           Антон с неимоверным трудом заставил себя захлопнуть страницы и... едва успел схватиться за край стола, иначе бы повалился на пол в полном изнеможении. Он отодвинул зловещие манускрипты на противоположный от лампы угол стола, а сам наклонился, положив влажный лоб на ладони...

           Точка под сердцем продолжала пульсировать. Теперь она посылала в мозг какие-то конкретные сигналы, устанавливая с сознанием Антона – или подсознанием? – прочную связь. Так ли все было на самом деле, или только безумная бессонная ночь сказалась подобным образом на запредельных ощущениях Антона, он вскоре и сам не был в состоянии определить.

           Поскольку определение «вскоре» пришлось на момент его разговора с Кларой Викторовной, к которой он поднялся по винтовой лестнице на третий этаж, он же – второй человеческий, надземный, из своего подвала «чертовщины». Произошло это минут через пятнадцать, когда он отдышался и понял, что голова больше не кружится, а точка под сердцем, второй раз за день давшая о себе знать, перестала пульсировать.

           Антон Чащин поправил ремень, застегнул воротничок и начал подниматься: сначала неторопливо, затем прыгая через ступеньку, а потом так и через две.

           «Поповское мракобесие» начало само собой растворяться в пространстве; и, когда мысль о счастье всеобщем вновь пересилила мысль о счастье личном, он оказался наверху, едва не налетев на Клару Викторовну. Она, как будто почувствовав, что он хочет с ней поговорить, уже стояла у самой лестницы и ждала его. Антон в очередной раз поразился, как она напоминала жену старика Крупского, но не того лысого ренегата из Думы, а его однофамильца – директора самой крупной в Европе обувной фабрики. Может, именно поэтому ее пока оставляли на месте, не пытаясь сосватать на пенсию. Глупости, с ее знаниями и опытом – только работать и работать.

           К тому же она учила уму-разуму таких недалеких девиц, какими являлись Машеньки, скорее всего – дочерей начальников областных Магистратур, а то и вовсе – сельских Оберг-комитетов. Пироги с медвежатиной слопать такие девицы запросто могли. За один, что называется, «приест». Но придумать для несчастного медведя оправдание, а ведь он обязательно прорычит: «Ты поо-што пироо-ги слоо-пала?», и ловко выкрутиться из неприятной ситуации – от этого «задания» они либо впадали в ступор, либо хватались за топор. Ну не умели они всякие там хитрости, как сети любви, раскидывать.

           Клара Викторовна от подобных учениц, естественно, отказаться не могла. И старательно учила всех, хотя любая из них, за любовь и заботу с ее стороны, могла запросто отправить пожилую женщину на допрос и дознание суток эдак на пять; после 32-го года и неудавшегося переворота, – попытки захвата власти военными и партией «Котудз» – одной мерзкой бумажонки, написанной с ошибками, даже если писала ее волосатая лапа, только что пожиравшая малину, было достаточно, чтобы навлечь на человека не только подозрение, а и последующее задержание. Просидка в подвале Второго особого даже пару дней никому еще не пришлось по вкусу. А иногда люди просиживала там и неделю, и две, прежде чем родственникам удавалось выяснить, где они находятся. Даже внутри ЧКВД информация о «застенках» Второго считалась закрытой. Как-то Антон неделю искал человека, от которого должен был получить крайне важную информацию. Естественно, что тот сидел под охраной злобной стражи «двоечки», как называли Второе особое. Ментально прощупать застенки «двоечки» не мог даже Фраучи, потому что стены Второго были покрыты специальной штукатуркой.

           – Клара Викторовна... – начал было Антон, но пожилая библиотекарша, на миг вновь став экстремальным археологом, легонько покачала головой, призывая к молчанию. Одной рукой она придерживала шарф, чтобы тот не упал с плеч, а вот палец другой руки держала возле губ. Она кивнула Антону, который все тут же понял, поэтому как можно тише последовал за ней. Они двинулись по правому коридору и вскоре свернули еще раз направо. Клара Викторовна встала так, чтобы следить за коридором и лестницей:

           – Вы проверили Книги? – спросила она.   

           – Проверил, – ответил Антон. – Кроме ужаса они не вызывают ни каких чувств. Иероглифы абсолютно мне незнакомы, если это вообще иероглифы.

           – Вы можете за ними сходить? Мы протестируем их в хранилище экстремалов.

           Антон удивленно посмотрел на пожилую библиотекаршу.

           – Вы ничего не знаете про хранилище?

           Антону оставалось только покачать головой.

           – Наверное, я до него еще не добрался. Слишком много текучки. – Он слегка нахмурился, потом быстро направился за книгами и через минуту вновь стоял возле Клары Викторовны. Но теперь – с двумя фолиантами.

           – Какое все же неприятное ощущение от них исходит, – наморщила нос пожилая библиотекарша. – Пошли, – сказала она.

           Они почти сразу же свернули налево и остановились возле дверного проема, заложенного кирпичной кладкой. Старая потрескавшаяся дверь, снятая с петель, лежала на боку чуть дальше.

           – Поднимай ее сюда, – скомандовала Клара Викторовна, неожиданно перейдя на «ты».

           – Мне ее не поднять, – сознался Антон.

         – Ты, Тошка, как маленький. Забыл все заклинания? – Клара Викторовна взмахнула указательным пальцем, оставив в воздухе огненную дугу.

Антон усмехнулся архаичному «оручному» колдовству пассами, и начал тихо нашептывать заклинание. Дверь медленно приподнялась и послушно, в такт движению его руки, развернулась, аккуратно приблизилась к проему и опустилась на петли. Ржавое железо заскрипело, затем задрожало и печально запело. Но в итоге дверь встала на место, как влитая. Антон потянул на себя за ручку и уткнулся носом в ту же кирпичную кладку. Он на секунду задумался, а затем уверенно толкнул дверь внутрь.

   – Свет слева от входа, – подсказала Клара Викторовна.

           Антон шагнул внутрь, щелкнул выключателем и просто обомлел: огромный зал, почти Мариинка, с многочисленными рядами-полками, 7-8 ярусами и галеркой. Вот только вместо кресел всюду стояли полки с книгами.

   – Это Великий Зал Экстремалов. Шутники называют его «зал Экстремилов». Самое большое хранилище магических книг экстремистского направления. Вы, молодей человек, знаете, чем отличается «экстремистское» от «экстремального», и что значат эти понятия? Вот тут оно всё.  Естественно, что размерами он не вписывается в стены нашего «музея», только какое это имеет значение?

           Антон не стал отвечать гордой старушке (какая к черту, «старушка» - тут она молодеет до возраста женщины чуть старше самого Антона!), и не  расспрашивать Клару Викторовну, а почему ему раньше этот зал не показывали – он четко отдавал себе отчет – раз ему не показывали, значит, не пришло еще его время.

           – Почему вы не входите вместе со мной? – спросил Антон и обернулся.

           – Потому что сегодня ты пришел в Зал. Тебя интересует, нет ли в нем похожих книг. Закрой дверь и выключи свет. Постой минут десять в темноте. Если здесь есть книги с аналогичными иероглифами, их корешки начнут светиться.

           Антон тут же закрыл дверь и выключил свет.

           Через пятнадцать минут он вышел, покачал головой, закрыл за собой дверь, а затем потянул на себя. Проход вновь заслоняла кирпичная стена. Он жестом снял дверь с петель и положил возле стены.

           – Значит, это не настоящие Книги… Я отнесу их вниз и сразу же поднимусь, – сказал обер Чащин.

   Когда он вновь оказался наверху, Клара Викторовна неторопливо шла по левому коридору. Одета она была в строгое однотонное темно-синее платье из тонкой дорогой шерсти, а седые волосы были тщательно уложены на затылке симпатичной ватрушкой. Они прошли по коридору, вдоль стен, которого в ущербном нагромождении были свалены коробки с рукописями и книгами. Ценность они все имели колоссальную, так что бесхозное отношение к ним не могло не удивлять, учитывая личный интерес несостоявшегося мага, но острого ума человека, Чичерина к магическим и оккультным знаниям. Вслух об этом «тайном» интересе Лидера страны не говорилось, но через «библиотечную сеть» о нем можно было легко узнать. Можно было достать даже список книг, которые Чичерин за последний месяц прочитал внимательно, а которые лишь пролистнул. До этой минуты подобное отношение к старинным книгам в коридоре неизменно бесило обера Чащина. Но сейчас он понял, что подобная «бесхозяйственность» была нарочитой, что беспорядок служил определенной цели: книги были свалены вдоль стен «для отвода глаз». Это означало, что о Великом Зале Экстремалов знали лишь избранные, и он этой ночью вступил в их тайное сообщество.

           Они двинулись по коридору, несколько раз свернули, прошли мимо комнаты отдыха, где работники музея пили чай, и зашли во вторую дверь налево – в так называемую комнату страха. Работники музея называли ее так не просто ради «красного словца», а потому, что в комнате не было окон. К тому же неизменно барахлил выключатель, и когда свет не включался, а человек все же входил внутрь, обязательно что-то падало сверху. И, столь же неизменно, попадало точно в голову. Единственное, что радовало всех пострадавших сотрудников: упавшую вещь до падения неизменно искали повсюду недели две-три, но найти не могли.

            – Здесь у нас сейчас работают реставраторы, – намеренно громко сказала Клара Викторовна, включив свет, и прислушалась. Затем кивнула Антону, давая понять, что пока все спокойно, так что можно переговорить, прошла в комнату и присела на ручку кожаного кресла. Антон понял, что времени у них для разговора совсем немного, но все равно огляделся, чтобы осмотреть эту «легендарную» комнату, о которой постоянно слышал, но сам никогда в ней не бывал. Видел только несколько раз из коридора затемненный дверной проем.

           – Я изучил оба манускрипта, – сказал он. – Весьма внимательно. Язык, да какой там язык, это скорее иероглифы или письмена китайские, хотя они ни на что совсем не похожи. Они вообще ни на что не похожи. Зато цифры есть и арабские и римские. – И тут же спросил, скорее всего, сам себя: – Где может находиться третья книга?..

  – Иннокентий Петрович, наш оценщик, сказал, что ваши книги, Антон, скорее всего подделки, – спокойно ответила Клара Викторовна, не переспросив насчет третьей, как будто давно знала о ее существовании. – И что они не очень старые – обеим лет по триста. Но, имейте в виду – это его личное мнение.

           – Что значит – личное мнение? Он же специалист, – удивился обер Чащин.

           – Возраст этих книг не определяем, потому что они длительное время находились в столь умелых руках и подвергались столь изощренным заклятиям, что даже я вам ничего подробнее не скажу. Тут вы сами для себя должны решить. Или найти... какого-нибудь запредельного экстремального специалиста.

   – Выходит, Иннокентию Петровичу они показались не интересны, – заключил Антон. Его смутил возраст, который назвал оценщик; и хотя тот считался одним из лучших в стране, Антон не сомневался, что Кеша ошибается, а книги, на самом-то деле, в сотни, а то и в тысячи раз старше. И уцелели в добротном виде только из-за заклятий, которые на них постоянно накладывали.

           – Когда ему было? Он домой торопился. Точнее говоря – его наш майор из охраны так и выпихивал отсюда. Он успел лишь мельком бросить на них взгляд. Книги даже не пролистнул, а сразу нам отдал.

           – Значит, их никто внимательно не осматривал и не пролистывал? – еще раз повторил Антон, чтобы до конца проникнуться этой мыслью.

           – Совершенно точно, – подтвердила Клара Викторовна и слегка улыбнулась: – Вы, Антон, первый читатель.

           – Если бы их, в самом-то деле, еще и прочитать... – вздохнул он.

   – Вы зря думаете, что вам станет легче, имей вы возможность вникнуть в смысл текста, зашифрованного в этих иероглифах, – пожилая женщина улыбнулась одними глазами. Несмотря на возраст, она оставалась очень обаятельной и симпатичной, возможно, даже привлекательной. Но не Антону было об этом судить. – Платона ведь вы знаете? – поинтересовалась она. – Так вот он пятнадцать лет переводил книгу «Основы догарской магической культуры». Его предупреждали, что не стоит этого делать. Есть вещи, которые человеку недоступны.

   – Ну и что? – спросил Антон спокойно, поскольку не верил в догарскую магию. Не существовало достаточных предпосылок для ее появления.

           – Перевел, – сообщила Клара Викторовна. – Там тоже какие-то фигулинки были, а не язык, как мы его понимаем. Теперь вот на втором этаже коробки для экспонатов складывает и при этом совершенно по-идиотски ухмыляется.

           – А где же его перевод «Основ»? – поинтересовался Антон.

           – Этого никто, к сожалению, не знает. Платон уже года три ничего не говорит, только улыбается, как последний дурак. Он таким стал в одночасье.

           – А он не притворяется? – поинтересовался Антон.

           – Три года? Нет, ну что вы. За ним ведь даже слежку устанавливали. Я уверена, что-то у него сдвинулось в голове от этой догарской магии. Я и вас, Антон, очень бы попросила. Пусть вы не такой фанатик, как он, но пытаться перевести то, чего не понимаешь, как первооснову...

           – Я пока еще ничего не перевожу, – ответил Антон прежде, чем Клара Викторовна успела прочитать ему «наставление». Он прекрасно знал, что она ему скажет, поэтому выслушивать не хотел. Экстремалы, такого уровня как он и она, понимают друг друга без слов. Клара Викторовна прекрасно знает, что он все равно продолжит заниматься тем, чем занимается. Потому что давно для себя решил, что занимается любимым делом и остановить его, Антона, на пути к раскрытию истины, в состоянии только пуля или какой-нибудь невероятной силы неведомый «доgарскiй маg».

           – Дело не только в этом, – сказала Клара Викторовна так, будто прочитала мысли Антона. – Любое соприкосновение с неведомым чревато... Это... ну как войти в контакт с «козераком», у которого надломлен рог.

   Антон взял Клару Викторовну за руку, вновь не дав ей договорить:

           – Я все это отлично понимаю, но у меня есть работа. Я не имею в виду чины и ордена, которые можно заслужить. Мне нравится заниматься этим делом. К тому же многие вещи могу проделать только я, а это значит – спасти десятки жизней, – он пожал плечами, как будто извинялся, хотя извиняться было не за что. – Вы не хуже меня знаете, что после тысяча девятьсот шестнадцатого года на свет вырвались какие-то злобные магические силы, периодически вызывающие терро-экстрим эпидемии у совершенно нормальных людей. Суть явления мы знаем, но вот причина... Причину нам необходимо найти. Но осторожен буду. Обещаю. А вообще бес с ней, с догарской магией. Как и с магическими постулатами Мохоло, если вы вдруг и на них намекнете. Меня сейчас интересует только одно – где может находиться третья книга, – настойчиво произнес Антон, надеясь, что услышит от пожилой библиотекарши хоть какой-то намек.

           – Знаете, что я вам скажу. Если она так нужна, то не вы найдете ее. Она обязательно найдет вас. Абсолютно точно.

           – Почему абсолютно точно? – заинтересовался Антон мотивацией утверждения Клары Викторовны.

           – Почему? Потому, что проверено, – улыбнулась она.

           – Кем проверено? – нервничая из-за усталости, спросил Антон Чащин.

           – Просто поверьте, молодой вы мой человек. Проверено временем. ─ Затем Клара Викторовна, как бы в подтверждении собственных слов, разок для надежности кивнула и от зябкости в помещении пару раз повела плечами, после чего аккуратно спросила:            – А почему вы решили, что существует третья книга?

           Антон быстро объяснил. И про цифры, которые так и кружились у него в голове, и про другие не столь существенные наблюдения и ощущения. Хотя делать этого и не имел права. Единственное, чего он не стал говорить, так это о том, что идентичные знаки имеются на теле князя Унегерна. Хотя и заверил собеседницу, что видел подобные иероглифы в одной сибирской избе: они были написаны на кедровой доске и заменяли икону в углу. Правда, стояла она на полу. Он не врал. Почти не врал. Григорий Унегерн рассказывал, что пару раз подобное ему мерещилось. Хотя, он действительно мог видеть подобные дощечки.

   – Вот оно как. Теперь я понимаю, из-за чего возникло это ощущение неприязни к иероглифам в книгах, – Клара Викторовна хлопнула себя по колену. – Теперь понимаю, почему никто не захотел сразу же взять книги в работу, хотя в любом другом случае их бы буквально с руками оторвали. Такой материал для изучения! Вот еще что: если книги действительно переписаны, то человек, который этим занимался, мог намеренно присвоить главам зловещую нумерацию. И распределить иероглифы так, чтобы они поместились именно на двухсот двадцати двух страницах.

           – Вы считаете, что это из-за непонимания того, что написано? Переписчик пытался напугать, поскольку сам ничего не понял?

   – Переписчик никого не пытался намеренно напугать. Он что-то почувствовал. Глубоко злобное, затаившееся за строками и даже за каждым отдельным иероглифом. Но так же возможно, что он был наслышан о свойствах книг вызывать страх и прочие отрицательные эмоции.

           – Значит, вы думаете, что это переписанные подделки?

           – Одновременно, при этом, я лично больше чем уверена, что это настоящие книги. И давайте на этом закончим обсуждать их подлинность.

           Клара Викторовна говорила с Антоном не так, как обычно, она явно хотела прекратить этот разговор, и у него осталось ощущение, что она, при том, что вроде бы произнесла много разных умных слов, чего-то самого главного недоговорила. Или это своеобразная «любезность» за его придуманное описание дощечек в сибирских избах? Можно было строить любые домыслы и догадки. Они оба оказались не до конца откровенны, поэтому дорога правды пролегла где-то в стороне от их беседы. Но он не имел права говорить ей все до конца! Неужели она не понимает! А если и она не имеет точно такого же права говорить всю правду? Кто знает, какие причины, или кто лично заставил пожилую женщину слукавить? Она так давно вращается в кругу исследователей и экстремалов, что у нее обязаны быть весьма серьезные Покровители.

           Клара Викторовна поднялась на ноги и спросила:

           – Кстати, Антон, вы обратили внимание на выделенные знаки?

           – Да, обратил внимание, – сухо ответил он.

           – Попробуйте их скопировать. А прежде... – она вдруг перешла на шепот: – Этот клинок GABIUSS'a я получила из рук магистра Фраучи, он обработан в лаборатории биомагии Серебрянского самим Майрановским, и вы с ним поступите... – а затем продолжила говорить в полный голос: – Достаньте мне с третьей полки вон ту книгу с розовой закладкой. Но, уверяю вас... – она теперь говорила как будто и не с ним, а с пространством, которое записывает все слова на магнитофон: – прежде послушайте еще раз: «В семнадцатом и в начале восемнадцатого века слово это писалось и читалось совершенно иначе, чем после Жуковского: либо через гласную “е”, либо через сочетание гласных “ие”. Вот оно как», – закончила Клара Викторовна фразу какой-то откровенной чушью, и Антон понял, почему, ведь в тот же момент дверь скрипнула.

           – А я думаю, кто тут ходит? – не закрывая рта, зевнула Машенька. Она занималась не только тем, что чужие пирожки лопала, она была, как убедился сейчас обер Чащин, еще и примитивная стукачка. Две косички, веснушчатая мордаха, розовые щечки и чуть вздернутый носик, как у настоящего хрюнделя. И два верхних передних резца. Они придавали ей сходство со щекастым бобром, который подтачивает ножки стульев, на которых сидят враги нарождающейся демократии, а главное – враги Второго отдела