«...18 августа 1916 года Алексеев, после того как Император Николай II принял на себя обязанности Верховного главнокомандующего, был назначен начальником штаба Ставки ВэГэ...»
Антон кивнул, слегка засуетился, взмахнул руками, как бы выказывая некое магическое извинение, а сам уже так дальше и шарил глазами по строкам:
Через пару страниц обер Чащин нырнул в текст невероятно глубоко:
– Откуда вы берете пахитосы, князь..? – попыхивая английской «военной сигаретой» спросил Михаил Васильевич.
Самое интересное, он абсолютно точно знал, что на самом деле меня зовут совершенно иначе, но я понял, что подразумевалось под его вопросом.
Генералу Ханжину очень хотелось знать, когда я уберусь из Ставки «пополнить запасы пахитос», причем, по возможности, куда-нибудь подальше. Скажем, в Трентино, где так неловко вступивших в войну итальянцев весело топтали сапогами наступающие австрийцы.
А мне не было никакого резона выйти в этот момент даже в уборную, ведь Верховный Главнокомандующий Николай Второй отбыл в Питер на никому не нужную и поистине демонически не своевременную внеочередную Пятую сессию Четвертой Думы. Тьфу ты, хрень какая! Вот уж, воистину, «пятая нога четвертой собаки»!
Не то, чтоб этот усталый человек, но счастливый отец официально возложил на меня обязанности «ока государева». «Возлагать» он не был способен - или не умел. На подобное мог решиться Пётр. Да и покойный монарх, даром что «Миротворец». Этот же, в чеховском стиле (так и ждешь «голубчик, ну как же насчет нашего дельца-то о сохранении монархии-то») – мог только несуразно просить.
Я вообще всегда искренне изумлялся, когда Николай Александрович кого-нибудь «назначал». ─ Хоть министра, хоть меня самого, когда вытащил из «опалы» ( с Биариццкого курорта, между прочим, где я отдыхал после визита к Абакуну в Штаты за Книгой..) и назначил – «пожаловал» ─ довольно высоким чином Императорского дворца.
Ну - как, «назначил», «пожаловал». Ха! ─ «В знак перенесенных обид попросил бы считаться впредь вас..». «Обиды». Какие-то, понимаешь, и ни слова о моих достоинствах. Впрочем, я-то знал, чего он ждет и с Наследником пришлось повозиться ─ исключительно для того, чтоб хитрая лиса Бадмаев, сам природный маг, не догадался, насколько все это было просто, «двойная перегонка крови с наполнением древней энергетикой из генетической памяти предков».
Всегда представлял его в анекдотической ситуации на месте Петра. Якобы лично отрезавшим боярам бороды! Николай бы начал как-то так свой парикмахерский заход: «в знак почтения к сединам вашим, многочисленным ваших и предков ваших заслугам, не угодно ли, лично я вас побрею, освежу, ах какое мыло душистое.. ─ право, соглашайтесь, ну я лично прошу вас». ─ Если он собственного личного зубного врача, хитрюгу мсье Кострицкого, не мог заставить перебраться из теплой и сытной для модного дантиста Ялты в Питер и порой вызывал его к себе, порой сам мчался на самом скором из поездов императорских депо.
Так что я был при штабе «не пришей».. Точнее, очень даже пришитой к телеге метлой, не колесом: заметать следы слишком уж явной неумелости возчиков. Не знаю, как хитрый скромник Алексеев (он был мне еще не ясен), а вот Ханжин, острейший умище, это моё положение определил моментально. И ведь убраться мне – он приказать не в силах. Именно с началом Великой Войны, Государь увеличил число «обер-гофмейстеров» с четырех до шести (на что негодовала Дума) – и я вошел в число двух «избыточных» счастливцев. В переводе на русский моё мимолетное звание ныне означало: «старший императорский стряпчий при армии.
А они тут любили стряпать долго… и часто потом не есть быстро, а «отдавать ужин врагу». Как отдали давным-давно тот замок, возле которого мы с графинюшкой и тем напуганным летчиком потерпели катастрофу за пару дней до начала войны. И не съездить теперь, ─ проведать. Не графинюшку иностранную, хотя наслаждение та мне доставила на «высоте», да и на земле пару раз, полагаю, чисто от счастья, что живы остались, ─ она-то не юная дева, выберется, хоть с тем летчиком! А кое-что там же – на территории Российской империи тогда еще! – припрятанное.
Но то место я защитил всеми доступными мне силами – а их было после анабазиса из Сербии с избытком, а вот Ханжин сейчас смотрел на меня вопросительно.
Таких вопросов я не понимаю ─ глуп, гражданский и вообще прилипала царский, поэтому и отвечать надо по-придворному:
– Не у противника, Михаил Васильевич, не у противника... – с нарочито вынужденной вежливостью ответил я.
Если честно, Ханжин вызывал уважение: я знал, что именно он разработал план намечающегося гигантского наступления фронтов Эверта и Брусилова, чьи генералы сейчас прибывали в Могилев. Но – как и все генералы, среди которых на весну шестнадцатого года сложился самый настоящий заговор, вызывал подозрения. Наиболее талантливый – значит и наиболее опасный, м-да...
Докурив, я прошел в личный кабинет генерал-адъютанта Алексеева, где меня поджидал сюрприз: помимо армейских генералов с Западного и Юго-Западного фронтов в Ставке Главнокомандующего (как я уже отметил – и это важно! – на тот момент без главнокомандующего, но с начальником его штаба, тоже заговорщиком) присутствовал и гость из столицы.
Прибывший из Питера полковник меня совершенно точно не знал, поскольку покосился на вторгшегося в генеральское собрание человека в штатском с удивлением глубочайшим. Алексеев что-то ему шепнул. Проясняет... Куда как кстати.
Мне было достаточно и того, что самому Михаилу Васильевичу (вы будете смеяться, но эти два мудреца – Алексеев и Ханжин, были полными тезками, я был буквально в плену Михал Васильичей!) Государь доверился, пожалуй, больше, чем следовало, и теперь Алексеев, если не верил, то знал о чуде с Цесаревичем, и все норовил засунуть меня на передовую: «Использовать, батенька, Ваши экстраординарные, по словам Его Императорского Величества, способности!». Прах меня возьми! Я бы и сам не отказался попытаться применить, то бишь, на практике, восстановить кое-какие свои способности в боевой обстановке, тем паче, что разведка донесла – вдохновлять пруссаков Маккензена вот-вот направится мой старый знакомец, барон фон Штильман.
Вообще, повстречаться с прусским бароном иже магом «тунгусского зарождения», мне все равно было необходимо, да и дело нарастало все более неотложное... Да, пусть даже через линию фронта, но именно повстречаться. Мы с ним и через горный хребет запросто поговорить можем... Во всяком случае, о стародавнем знакомом слышал я многое, но вот проверить его потенциал на практике...
Интересно – могло бы все лечь так же удачно, как карты в пасьянсе?
Однако, именно мои «способности» сейчас были необходимы здесь, в паутине генеральских интриг. Ход мыслей генералов, как и хитросплетения интриг – мне были уже ясны: армия чуть ли не впервые за всю войну была приведена в отличное боевое состояние, снарядный голод, о котором так много кричали в прошлом году, более чем, насыщен. И поэтому лавры будущего, то бишь обещающего стать победоносным наступления никто в Ставке не хотел делить с Главнокомандующим, с Императором Всероссийским. Печально, но факт. И я еще надеялся этому воспрепятствовать...
По сути, имел место откровенный саботаж. Наступление подготовлено и «расфасовано» от сухпайка до последнего патрона, рассчитан одновременный прорыв аж четырех армий двух фронтов – хотя за фронт Эверта я лично не стал бы... но все же! И это великолепное наступление откладывается.
Итак, гость из Питера покосился на меня уже более миролюбиво. Затем обвел взглядом собравшийся генералитет, почему-то едва скрывая победную ухмылку.
Черт, черт, похоже, он привез пакостную новость!
Интеллигентно прокашлявшись в бородку, Михаил Васильевич нумер один (блюдя воинскую субординацию, разумеется в данном случае Алексеева чином поболе, хотя он являлся и менее одаренным из «МихВасиличей») кивнул какому-то, чуть припоздавшему генерал-интенданту, и проговорил с долей торжественности:
– Господа! Прежде чем объявить воинский совет открытым, хотел бы представить вам офицера бывшей Свиты Его Императорского Величества, полковника Ропшина. Вадим Алексеевич имеет информацию первостепенной важности.
Все мои «экстраординарные» способности вдруг разом отказались воспринимать и оценивать услышанное. То есть, как это – «бывшей Свиты»!? Что могло произойти в Питере!? И ведь никаких предчувствий, никаких тревог даже у меня не было, так, обычное генеральское презрение какое-то... Ну, собралась четвертая телега на пятое колесо, четвертая Дума на Пятую сессию. Ну, пусть на этот раз болтуны объявили её внеочередной... что из того?
Меж тем Вадим Алексеевич – я-то помнил его, вечно вертелся вокруг Государя, как единственный и неповторимый «герой фронта»: мне же он виделся скорее беженцем... из плена, который вышел в сортир и случайно провалился, а дальше понесло его оговенной рекой к родному берегу и выбросило к ногам Святейшего. А ведь больше ничего вредного я в нем прежде не замечал... Так вот он, отмывшись, с великой торжественностью начал вещать:
– Ваше превосходительство, господа генералитет... На Пятой сессии Думы большинством голосом было принято решение От-стра-нить Его Императорское Величество Николая Александровича от Командования Российской Армией и лишить его ряда привилегий. Данное предложение прогрессистов, представленное их лидерами – Александром Бланком и Владимиром Крупским было поддержано большинством голосов.
Кажется, в простонародье сие безобразие обзывают «более» чем логично: «вот-те и Юрьев День, старый долбан»! Именно – долбан, а не болван! Это я о себе.
Но что же Император!?
Генерал Алексеев, начальник генштаба без Главнокомандующего, озвучил мою мысль:
– Мило, но что же Император!?
– Конечно же, господа! Нельзя ж и впрямь так быстро забыть о Помазаннике, о прямом верховном начальнике... до этого момента. Один плюс: теперь хоть наступление пойдет...
Нет, любому магу известно, что люди – слабы, а, простым языком говоря ─ все люди сволочи.. Но я всё же чуть изумился: ведь каждый давал присягу. Государю и наследнику лично, не какой-то там стране. В коротком тексте имя государя упоминается семь раз, и один раз имя наследника. И вот – «ради блага отечества» Где они присягали «отечеству» и какому? Радетели государства! Да это «государство» поминается в присяге как Земли Его императорского Величества, сволочи![1] Разве что допустить, что все эти генералы ─ евреи или магометане, и при этом первые присягали в субботу, а вторым кадий, при переводе текста, наплел что не то – или вовсе завернул на протомагометанском своём наречии в конце: «но всё сие ─ морок перед лицом Аллаха, помните, что вы на территории если не войны, то торговли, и гурии примут любого нарушившего эти слова!».
Когда маг моего уровня начинает терять контроль – пусть даже за кончиком мизинца, дело может запахнуть живодёрней или сразу пепелищами. Я начал срочно соображать, как бы «разрядиться» ─ какое бы не слишком заметное для присутствующих чудо сконструировать. Дождь за окном организовать? Можно и так развлечь злобу… Но не лучше ли, чтоб это совсем маленькое чудо было именно что заметным для присутствующих, иудушек военного времени?
Рассказывайте-рассказывайте, умники!
– Его Императорское Величество изволил сказать, – торжественно продолжал вещать Ропшин, – что если его отстраняют от Армии и государственных дел, он остается с Народом Русским один на один. И не покинет его. А значит, и не покинут Хранящие Императорскую Семью Чудотворцы Русские.
Вот так пассаж от Помазанника при расставании с троном!
Очевидно, Николай Александрович имел в виду того, таинственного для общественности, гвардии полковника, что, прибыв из Сербии в августе 14-го, непостижимым для лекарей образом излечил Цесаревича. Так. Не будем показывать на Чудотворца Русского пальцем, тем паче, что Алексееву он, похоже, известен; вон как зыркнул на «чудотворца» при последних словах-то. Или это инструкция от Государя?
Вновь встал незнакомый мне интендант, на этот раз он посмотрел на гостя из Питера едва ли не брезгливо:
– Как бы вы не торопились, вы опоздали. Я ведь, Михал Васильич, в строй просился потому, что слова Государя о том, что «он остается с народом», в окопах уже известны. Как и непонятный лично мне пассаж о чудесах. Дело в том, что солдатский телефон уже разнес новость насчет того, что «К нам на подмогу едет Великий Маг!». Причем говорят о нем, как о Чуде Чудном, как о драконе трехголовом, способным поглотить половину немецкой армии. Я, признаться, не ожидал, что на чьи-то подобные уловки могут попасться наши доблестные войска...
– Чего вы не ожидали, Антон Иванович? – неожиданно проявил внимание Алексеев.
Вот так Интендант! Это же тот самый Антон Иванович Деникин, прославленный командир «Железной Бригады»! Когда это успели талантливого и смелого водителя полков снять с войск и двинуть по интендантской? – В данным момент тратить заклинание было нельзя, слишком раздражен я был, могло сработать ..гм.. «неточно», что в переводе с обиходного языка магов обозначает – «катастрофично».
Раньше никогда не встречал Деникина лично: надо бы поближе познакомиться... Но разрядиться каким-то беззлобным заклинанием следовало срочно!
Я достал пахитосу и, якобы уронив карандаш, трижды стукнул ею о вагонный стол. Курево мое пыхнуло и воспламенилось, но без горения, да еще и незаметно для окружающих... И тут над столом же неожиданно появился небольшой трехглавый дракончик и принялся метаться от Алексеева к Деникину. Вот я и разрядил своё раздражение – вполне безопасно и почти незаметно для окружающих.
Старый вояка Алексеев, не известно – как, но догадался, и тут же спрятал ладони под мягкое место, на котором и сидел. Деникин же, не веря собственным глазам, стянул с правой руки белоснежную перчатку и протянул руку к дракончику. Тот неистово, как цепной пес, набросился на указательный палец Деникина и принялся его кусать. Генерал вскрикнул. Думаю, что не от боли, а от неожиданности, потому что прежде ничего подобного никогда не видел. Все посмотрели на Антона Ивановича, который судорожно принялся натягивать перчатку, ведь дракончик исчез, стоило мне только один раз выдохнуть дым.
– Извините, господа, – сдавленно произнес Деникин. – Не ожидал, знаете ли. Эти деревянные лавки. От них вечно только сплошные занозы под ногтями. – Никто не стал напоминать Деникину, что сидит он на мягком сидении, а ногти надо чистить. Да и вообще занозы могли достать его только через подошвы сапог! Но всем было прежде всего интересно, что он расскажет про "доблестные войска":
– Так вот не ожидал я никак того воодушевления, которое охватит солдат, – мне понравилось, что Деникин не произнес «солдатушек», впрочем, в Ставке этим словом злоупотребляли только в разговоре с моим патроном.
– В самом деле?
– Да-да! Как ни удивительно, солдаты впервые охвачены столь рьяно массовым наступательным порывом! ─ поддержал коллегу другой генерал, без интендантских знаков отличия, вполне себе боевой на вид:
─ В окопах так и говорят: «накладем австриякам да пруссакам, покажем думцам-засранцам, как нас при Государе готовили, а теперь обосраными оставить хотят!..» И добавляют, знаете ли...
– Что добавляют, Алексей Максимыч? – этого генерала я знал; командующий армией, который должен был организовать прорыв, по мысли Ханжина, на главном направлении. – Алексей Максимович Каледин, умница большой, вояка бесстрашный... и аналитик неплохой.
– Да и добавляют так, что сказать срамно, ежели без мата; мол «накладем пруссакам с австрияками, а потом и Думе… одним словом – пожизненную клизму на перце поставим!» – он вызвал общий «хохот», но сам даже не улыбнулся.
– Грех нам будет, господа, ─ серьезно произнес Деникин, таким наступательным порывом масс не воспользоваться.
– Тем паче что итальянцам, как тут все модно выражаются, давеча «наклали» под Трентино и вам французский маршал Фош, Михаил Васильевич, телеграмму прислал. Поторапливает, лягушатник, – впервые раскрыл рот, обращаясь единственно к Начальнику Штаба Верховного – но, увы, уже отстраненного главнокомандующего.
Впрочем, Алексеев еще в пятнадцатом году успел покомандовать.
– Как ваши армии прорыва, Алексей Алексеевич, Алексей Ермолаевич? – игнорируя присутствующих армейских генералов, в их числе и таких талантливых как Каледин, Дмитрий Щербачев и Платон Лещицкий, присутствующих здесь же, спросил он обоих «Михасилачей», да еще двух Алексеев...
– Готовы. Беспокоит лишь погода; если землю развезет, наступать сложно будет, – обстоятельно начал Западный комфронта Эверт.
За что я его уважал: в интриги этот Алексей никогда не лез, хотя не слишком жаловал в общении (да что это я, как о покойнике!).
– Все готовы?! Господа, а точнее – друзья! Промедление просто преступно! Если еще и французов под Верденом разобьют, пока мы тут медлим!.. – буквально выкрикнул второй Алексей – Брусилов.
Он был изрядно хитер; к тому же Брусилов занимал подобающее своему таланту место. Именно то, которое ему и следовало занимать. Правда, ходили слухи, что его единственный сын связался с самыми отпетыми «охтыбристами» из политического клана Бланка-Крупского. Тех самых мерзавцев, что прошлого дня, в Питере, не фактически – если уж смотреть правде в глаза – а практически свергли Императора. Но во всей этой ошеломительной, странной новости главное, что Государь не дал этой своре себя съесть, а сохранил свое место, зная, как следует разговаривать с народом.
– Итак, наступление? – вновь спросил Алексеев, теперь, видимо, окончательно сформировав и в голове и на бумаге свой штаб.
– Завтра же, раз сегодня не успеваем! – так же громко продолжал Брусилов: – Антон Иваныч, если действительно решил вернуться в строй, так иди ко мне на фронт. Мы с генералом Калединым твою бывшую «Железную бригаду» до дивизии как раз планируем увеличить!
И тут я понял, что больше мне в Ставке делать нечего. Надо отращивать волосы – для начала хотя бы парик одеть – и вновь идти рубить головы. В столице. Или на передовой. Чтоб понять где, требовалось получить четкий ответ на один простейший вопрос.
─ PHUBB-TYYYRWE’-PHUB! – сделал вид, что закашлялся, сразу же после заклинания поймал взглядом самодовольные зенки Ропшина, тихо спросил:
─ Что с Наследником? Присягали и ему, ─ выделил голосом.
С лица свитского полковника тут же исчезло радостное самодовольство, кожа побелела, утратив розоватую поросячью радость красок. Стриженные бобриком волосы на голове встали дыбом, но ответил он ─ через силу, видно, что не привык! ─ честно:
─ Наследник благополучен и в полном здравии. За малолетством его, регентом ожидают Великого князя Михаила Александровича.
Я чуть закашлялся: от невидимого другим дыма, от новости. С этим «беспутным семьянином» я лично знаком не был, промашка. Хотя, именно через него в начале войны Государь успел передать кузену Сандро, курировавшему авиацию, угнанный мной секретный «ероплан». Точней – его останки после катастрофы над Царством Польским, там неподалеку от Замка.
Итак – вопрос, что делать ─ рубить ли головы в столице или на передовой приобрел остроту неожиданную. Но и определенность: насколько я понимал образ Михаила Александровича, человека куда как более решительного, чем его старший брат, тот или наломает дров, или нарубит леса. С неизбежно отлетающими щепками. Следовало его проконтролировать, но здесь, на фронте, недаром объявился единственный известным мне сильный вражеский маг.
Вот и тема к размышлению касательно всемогущества магов. ─ Представьте себе, что вы маг посильней меня. Для простоты – что в данный конкретный момент времени вы можете вообще всё. А от вас ушла жена (добавим остроты: любовь всей жизни, хоть у магов такого быть не может по определению), а соседи кинулись танцевать рил на ваше поле тюльпанов, но на вашу больную слабым сердцем матушку вот-вот упадет бумажный пакет с водой, а в далеком Китае группа негодяев убивает почти святую – вне христианских критериев, - девочку. Всё в един и тот же миг временной. И что вы седлаете, если в один конкретный момент времени можно сделать только что-то одно?
Вот каковы наши магические проблемы! А завернуть время «по-Лобачевскому», чтоб параллельные линии времени соприкоснулись ─ над этим еще работать и работать. А пока и я не могу. Хотя кудесник магических подпространств Миньковский увереяет, что вскоре создат модель, по которой маги могут опереровать силой и в таких ситуациях.
И тут меня пронзила дичайшая мысль – слишком невероятная, чтоб я посчитал её за магическое прозрение. Вот все эти люди присягали лично Государю. Человеку, если оставить в стороне хитродрючки с божественным помазанием. Ради некоего «государства». Очевидно, скоро они будут присягать именно «государству», а не воплощающей его персон. Какая же дикость выйдет, когда они захотят изменить и этой, будущей своей присяге! Человеку-то изменить проще: этот неудачный, но у него и наследник из текста присяги и братец младший ─ человек действия. А вот как они будут оправдывать измену государству – это государство не годное, хоти другое? Лучше меньше да лучше?
Это уже не анархизм, а абсурдизм во всей логичности абсурда!
Пожалуй, больше поводов у меня было остаться тут, ─ за это время Михаил Александрович проявит себя, – хорошо ли, плохо ли, но и мне станет понятней что «подправлять» с ним.
– Алексей Максимович, по старому знакомству, ─ тихо попросил я Каледина, – а меня в эту железную, бригаду-дивизию, хоть полком командовать?
– Есть у меня специальное подразделение – уже к десяти тысячам искусно подготовленных офицеров приближаемся. Тысяча из них – просто на все готовы. Пойдешь к ним – отец всех живых и раненых? Тем паче, что мертвых ты на ноги ставишь, а?
– Никогда прежде не слышал более толкового предложения.
Дивизия Деникина явно будет на острие прорыва, да и название-то: «Кричащие громовержцы»! То есть – прекрасный шанс встретиться с фон Штильманом!
Как ни тихо я говорил, Алексеев услышал. Расцвел – еще бы, мечта от меня избавиться сбылась... да и в любом случае избавился бы, раз узнал, что Самодержца «ограничили» и отстранили от армии... А, может, и не только в этом дело. В чем я чуть позже реально убедился.
– Хорошо! – влез он, – берите его. Алексей Максимыч, но лучше при штабе не держите ... Впрочем, вы знакомы, разберетесь.
– При штабе мне не место, – сказал я, – тем более слышал, что против нас выступит бригада не менее подготовленных офицеров под командой фон Штильмана.
Придется разбираться-то... сперва с Калединым, чтоб не удумал чего вредного начет использования моих – «салонных ли фокусов», «спиритуалистских ли сил».. Пока не понял, насколько он в курсе вообще о специфике моей придворной должности. Увы, упраздненной вместе с государем. Но чин гвардейский остался. По табелю о рангах я и вовсе генерал, после обер-гофмейстера-то, но в генералы проситься не стану. Не от скромности: войну я знаю хуже некоторых идиотских шуток пропащих Богов или Демонов. А развязцвать бойню и использованием войск прикрытия – будь то масштабное наступление или организованный драп, да хоть равзедрейд – мне вполне по силам. Причем потери у противника будут огромны, учитывая PHUBB-TYYYRWE –обработку передовых полков. Если же противодействовать мне будет фон Штильман, людей погибнет меньше, пара ближайших батальонов, не более, но – какой познавательной будет наше единоборство!!
Когда же Деникин разберется с австрияками и навалится своей дивизией на пруссаков – надо быть там, чтоб уютнее было оппонировать с магом Штильманом...
– А вот и возьму! Вояка он знатный! Да и слухами земля полна! Про него – тоже! Что там тысяча! У меня есть восемь тысяч офицеров, специально отобранных для штурмовых наскоков. Вот пускай и берет их под свое крыло. Если где-то что-то не заладится, мы их туда мгновенно и перебросим. Согласны, господин «Пахитосов»?
─ Чтобы далее никто не сомневался и не ерничал, покажу вам один фокус; если вы не слепые, то поймете, что я играю в открытую, ─ впервые сказал я серьёзно.
– Руку можете себе разрезать и тут же заживить? – спросил кто-то.
Клоуны.
Нет. Мягче надо быть к людям: незнайки неверующие.
– С превеликой радостью, – отозвался я.
Взял то ли кинжал, то ли специально наточенный нож с сувенирным видом "для разрезания бумаг" лежавший у локтя Ханжина. Резанул им от большого пальца к сгибу у локтя, вдоль всего предплечья. Красиво провел: видно, что с душщой человек вены пропарывает. Кровь так и плеснула во все стороны. Я послюнявил указательный палец и провел по разрезу. Не осталось даже шрама.
И это их я назвал «клоунами»? Позвали денщика «оттереть ─ вино пролилось». Эверт, правда, до появления денщика успел макнуть в безобразные лужицы на столе палец. Лизнул, удовлетворенно кивнул: кровь, солоноватая, вояка не спутает.
А, когда денщик невозмутимо вышел, унося скатерть, явно не вином забрызганную (приметил, как служивый внимательно осмотрелся: кого из «своих» поранили господа генералитет ─ ох, будет теперь сплетен!), ставка без Главнокомандующего деловито продолжила обсуждение с того же места, на котором я думал сразить их своей выходкой. Даже тона беседы не поменяли.
Но всё-таки ─ клоуны и есть! При них маг пускает свою, живую кровь – на этот раз я не создавал побочных иллюзий, ─ а они словно не догадываются, к чему это может привести. В принципе инициированная эманациями Капли на теле мага, такая кровь могла бы оставить тут пепелище. На котором я, целехонький и лишь чуть припорошённый пеплом людским, горестно повздыхал бы о новейшем оружии немцев ─ «вундревавле», на их тевтонском наречии.
Хотя вышло все удачно: Алексей Еромлаевич, полный генерал от инфантерии забайкальского казацкого войска атаман и генерал-“адью”-тант Императора, вызывавший у меня наибольшие сомнения в способности успешно двинуть войска вперед, на Барановичи, сквозь топи и размокшее полесье, или сдуру, или от недоверия (которое , в случае с магами – дурость в кубе и есть), принял причастие Каплей. – Зря он пробовал на вкус мою кровь, но теперь он в моей полнейшей власти! Подправлю, если что, даже будучи занят чем архиважным. По сути – полноправный (если так можно говорить о рабах), мой личный PHUBB-CHURB.
От этого исследования результата детской моей выходки, отвлекал громкий голос Каледина, вещавшего директивно, как Юлий Цезарь – только длиннее.
– Так мои штурмовые офицеры действительно в форме. Части рассредоточены – одни люди на передовой, одни отведены во вторую линию. Третьи вовсе по тылам «отдыхают», а собраться в кулак им – часа три времени самый максимум! На их счет у вас все давно продумано...
Но, как только Каледин повернулся ко мне, стало понятно: он сумел видеть буквально все, и лишь мельком на меня взглянул. Возможно, предупрежден Государем… или «натаскан» на опознавание магического Бадмаевым. Или его жена читала Блаватскую и мужа принуждала: "читай модное, Алёшенька, а то так солдафоном и помрешь!". – Я-то не смог с мадам Блаватской встретиться лично, но судя по всему, была магиней, но работала с ubersien, «надматерией».
У меня же – unter-sein, дефиницирует мою unterbewusst!
И я понял, что всё было решено давным-давно, так что работенка нам выпадет, хоть куда: и «разбираться» с генералом не придется.
И, что ждать меня там будет немецкий «дружок».
Почти «ручной»...
__________________________________________________________________________________
1 прим: - князь Унегерн вновь абсолютно прав. Желающие смотрят полный текст воинской присяги до смуты. И находят там семь клятв лично государю, и только единожды выражение – « Его Императорского Величества государства и земель Его» ,-датируемая ориентировочно 1940 годом чья-то раздражённая надпись на оригинале заметок Унегерна, магофаксимиле, отысканном маг-троллем начального уровня Нерсесовым в двадцать третьем издании «Искусства понимания примечаний», и приведенное им в интервью Диане Романовой на ю-Маг-труп.com канале Len.ru в 2021 году.