ПХУБ-ЧУРБ: последний Князь-Маг

Зюзя - СПб, август 1939, утро.

Неожиданно из двери кабинета справа выскочил Зюзя. Так его все называли за глаза, хотя вслух и обращались: «Друже Зюзин». Но на самом деле от этого типа, в данный момент – ошарашенного и испуганного, Зюзиным, да еще друже Зюзиным, даже и не пахло. Все за версту чуяли, что он – самая что ни на есть банальная Зюзя–размазня: как в магическом плане, так и в общепрофессиональном, так и в бытовом

Среди других сотрудников «тайна Зюзи» обсуждалась многократно. Никто, даже Антон, не мог выбрать один из трех вариантов –

Зюзю держат следователем, чтоб другие видели, что станет с ними  в случае душевной лени;

Зюзя есть движущаяся ловушка для простаков, вздумающих выхваляться профессиональными качествами на его фоне;

Зюза  - сын главы Антикоррупционного комитета Магического Контроля, друже Землячки – безумно красивой леди, которая вполне могла родить его от Ленина или другого не нашедшего себя в магии журналиста, но сейчас являлась одной из сильнейших волшебниц Державы, особо остро реагируя на магическое местничество.

Антон предпочитал не - гадать Роза Земляка крайне негативно относилась к его учителю и почти отцу, Григорию Филипповичу, раздаривавшему Капли Силы практически произвольно: в этом её виделся протекционизм.

Хотя пока деятельность Зюзина склоняла рассматривать первый и второй варианты отгадки тайны.

Как и его внешний вид и манеры:

           Зюзя был знаменит тем, что на каком-то профсоюзном собрании назвал Георгия Васильевича Чичерина «Лидером мирового планетариума». Причина оговорки была проста: за день до этого его отделение посещало планетарий, а Зюзя там никогда прежде не был, что и вызвало переклинивание мозгов из-за полного восторга от увиденного накануне.

  Но сидящие в президиуме, скорее всего – с похмелья, а «несчастного» Буденного так и вовсе не было, возжелали вдруг дурной Зюзиной крови. Или хотя бы выговора в виде «публичной порки». Хорошо, что на мероприятии присутствовал Артур Христианович, который, в отличие от остальных, подобные сборища не жаловал. Но тут вот оказался и сразу же взял слово; он заявил что поистине восхищен тем, что сказал Зюзя. Про себя понимая, что тупость неизлечима, он вслух произнес пламенную речь о том, как сильно Зюзя прав, а любимый и почитаемый всеми Васильевич – Фраучи отлично знал Чичерина – тоже мог позволить себе подобную словоблудную вольность.

      Главное, он сказал, что если глубоко вдуматься, то Георгий Васильевич не просто Президент и Лидер страны, а личность планетарного масштаба. Одним словом, Генерал-Магистр спас парня, да еще какую-то перспективу на премию у начальства для Зюзи выдурил.

        С тех пор Зюзя относился и к гражданину – он так и не смог выучить новое всеобщее обращение россиян друг к другу – «друже» – Фраучи, и его подчиненному, Антону Чащину, с благоговейным трепетом и уважением. И при каждом удобном случае старался «проставиться». «Хоть словом, хоть бутылкой, хоть задом», – как неизменно говорил сам Зюзя, совершенно не понимая, что за чушь несет. Фраучи, когда слышал подобное «любовные» заверения Зюзи, неизменно отвечал ему просьбой: «Любезный, а не сбегаете ли вы на первый этаж и не принесете ли нам с Антоном Григорьевичем по стаканчику кофею?» Зюзя от радости тут же начинал суетиться, а затем ломовой лошадью мчался вниз по лестнице. Надо отметить, что кофе на первом этаже действительно готовили отменное.

           Но Зюзя-внутри-себя не изменился и по-прежнему оставался Зюзей-размазней и тупоголовиком, поскольку все делал, согласно своему прозвищу «Зюзя». Ему поручали самые простенькие дела, но он мог загадить любое. Единственное, почему его держали – он отлично стрелял, неизменно поражая цель с любого расстояния.

           – Это... Его мать... Антон Григ...ой....Ревич… Там... Его мать... Это.... Его мать...– сбивчиво, но очень «доходчиво» описал Зюзя ситуацию, складывающуюся за закрытой дверью.

           – Чью мать? – поинтересовался Антон. – Если у вас Его мать, тогда после совещания с Ней разберемся. Стыдно современному магу, трепетать так перед матерью мага древнего, хоть и достишего, по непроверенным данным, бессмертия!

           – Да там это... Его мать у нас, мать его! – махнул рукой Зюзя, схватил Антона за рукав и потащил за собой.

           – Все понятно, – произнес Антон и отодвинул Зюзю в сторону. Но в тот же момент увидел, что в конце коридора стоит Артур Христианович, улыбается и недвусмысленно кивает, намекая на то, чтобы Антон не отодвигал Зюзю, а проследовал за ним.

           Антон вошел в кабинет, повесил мунох при входе и осмотрелся.

                                                                    *    *     *      

           К металлическому стулу, прикрученному к полу, была привязана шипящая и плюющаяся во все стороны «дамочка», явно не «Его мать», поскольку сейчас она больше всего напоминала разбушевавшуюся гремучую змею. Одета она была по последней моде, правда шляпка с вуалькой валялась на полу, а одна туфелька находилась в руках у помощника Зюзи. Прежде Антон его не видел, но парень очень напоминал мясника из сказки про «Золушку», очень любящего примерять туфельки на обрубленную поросячью культю.

           – Что делать-то? – охнул Зюзя, в то время как двое его подручных стояли по обе стороны от кресла, но оба – на достаточном расстоянии от «дамочки». – Она, того и гляди, стул от полу оторвет.

           – Ты не просто из глухой деревни, – сказал Антон Зюзе. – Ты еще и смотришь вокруг себя, как из самой глухой деревни. Подумай над этими словами. А если ничего не придумаешь, то подумай еще раз и вспомни, где ты работаешь.

           В свое время Унегерн сказал Антону нечто подобное. Тот долго дулся на «отца», но затем сделал правильные для себя выводы из слов учителя и остался «на плаву». Кто знает, поможет ли похожий совет Зюзе.

           – Жало ей надо вырвать, – спокойно подсказал Антон и развернулся, чтобы, спокойно насвистывая, выйти.

           – Но, Антон Григорьич, – то ли чихнул, то ли взмолился Зюзя, – ...... жала-то у нее нет. Мы ей в рот тщательно смотрели.

           Антону стало жалко Зюзю. Да и настроение шутить как-то его резко покинуло. Своих дел – не расхлебать. К тому же он отчетливо понял, почему ему стало жалко не Зюзю, а себя самого, ведь в итоге с этой «дамочкой» придется разбираться именно ему. Он взглянул на Зюзю: вся форма заплевана, верхние пуговицы гимнастерки расстегнуты, а на шее следы слюны. Антон причмокнул – иногда он ничего не мог с собой поделать, поэтому в том же ироничном тоне продолжал:

           – Немедленно слюну с шеи смой, иначе три месяца будешь чесаться. Ты что, без перчаток работаешь? – Он покачал головой и махнул на Зюзю рукой. «Дураков надобно проучать», – вспомнил он, как смачно говаривал эту фразу князь Унегерн. И Антон продолжил проучать: – Все руки в бородавках будут. А вы двое чего там стоите?! Дайте мне халат, дураоба! Закрепите ей голову и вставьте в рот расширитель.

           Парни, видимо, только недавно из деревни, поэтому все еще без надлежащей подготовки, но все же шустро бросились выполнять его приказание. «Дамочка» мгновенно вцепилась одному из них в руку.

           – И чо теперь? – в ужасе спросил рябой парень с носом-картофелиной и рыжими бровями, больше напоминавшими бутафорские усы ярмарочного клоуна.

  – Руку оттяпают по локоть, но жив останешься, – спокойно сообщил Антон.

           – А как же я пахать буду? – охнул парень.

           – Вилкой. Тем более, что вилку в приличных местах принято держать именно в левой руке. Лучше подумай, как в носу ковырять будешь? Ну, все, баста. Шутки в стороны. Работать давайте! – выкрикнул Антон и ко второму парню обратился очень жестко: – Я ее сейчас вырублю. Ты мгновенно закрепишь голову и принесешь мне расширитель.

           – Слушаюсь, – покорно ответил тот, как будто ему сказали, что сейчас поведут на виселицу.

         Антон шагнул к «дамочке» и ударил чуть выше носа ребром ладони. Шипение мгновенно стихло, а голова существа, еще секунду назад неистово бесновавшегося, безвольно повисла.

 Теперь эта тварь была похожа на донельзя измученную девушку. Волосы слиплись и пали на лицо, откуда-то из-под них тек по шее почти струей обильный желтоватый, как моча, пот. Надо было торопиться, иначе через десять минут девушку останется разве что пристрелить, чтобы не мучилась сама, да и других не погрызла.

           – Полотенце! – продолжал громогласно командовать Антон, и оно тут же оказалось у него в руках.

           Он приподнял девушку за волосы, что было действительно безопаснее для всех: – Крепи! – скомандовал он, и парень сделал все, как нельзя лучше. Антон и раньше замечал, что многие от страха вдруг начинают работать на пятерку с плюсом. Хотя большинство из приссавших, и это было чистейшей правдой, впадали в истерику или того хуже – в ступор. – Где расширитель? – спросил он, глядя на тонкие, он не сомневался – интеллигентные черты лица и голубые глаза девушки; он был уверен, что глаза голубые, хотя сейчас и были затянуты, как пергаментом, уродливой пленкой.

           Парень поднял расширитель с пола. Антон без всяких усилий открыл рот и вставил расширитель как можно глубже в глотку все еще твари, затем закрепил ремни, предварительно проверив их, – однажды ремни попались гнилые, и тогда только счастливая случайность спасла Антону два-три пальца на правой руке – которые пришлось бы удалить не из-за повреждения, а из-за яда, который в них мог попасть – на затылке, натянув чуть выше бровей, вдоль висков и под нижними челюстями.

           – Зюзя! Зюзя! – дважды позвал он, даже не пытаясь назвать гражданина Зюзина так, как он был прописан в пропуске в данное учреждение.

           – Да, Антон Григович, я здесь, – Зюзя подбежал весь мокрый. Видимо, долго и тщательно умывался согласно предписанию Антона. Но его все равно трясло – оттого и отчество Антона перепутал

   – Смотри и запоминай, – Антон приподнял карцангом кончик ложного совершенного синюшного языка. – Вот у нее где жало. Под корешком подъязычника. Да, запоминай, это зеленое жало называется не язык, а подъязычник. И два зуба ядовитых. Они еще небольшие, без корней. Где щипцы? Да ну что же вы тут все за тупари? Где щипцы?!

           Ему подали щипцы. Антон вырвал сначала левый, затем правый зуб.

           – Это зубы, а не хабарики с помойки, хотя и похожи. И они вовсе не желтые. Пожелтеют после того, как крови испробуют.

           – Зубы, так зубы, – согласился Зюзя.

           – Запомнил последовательность и месторасположение? Теперь можно обычным зажимом вытащить «жало», как ты его называешь. На самом деле это рудиментарный язычок. Он безопасен, но если его оставить, зубы вновь вырастут от корней. Все. Прижги зеленкой. И руку парню своему тоже зеленкой. Да, на всякий случай принесите мне шприц номер семнадцать. Зюзя выполнил приказ сам и Антон сделал девушке укол в руку.

           – А что с ней дальше делать? – спросил Зюзя, как будто до инцидента допрашивал задержанную, причем – согласно приказа Антона Чащина.

           – Выбивайте признание, как и собирались, – не стал вмешиваться в работу Антон.

           – Мы не собирались. Она свидетельницей по одному делу проходит. Очень приличная гражданочка.

   – Тогда прилично с ней себя и ведите. Только почему она здесь, а не в кабинете твоем? – возмутился Антон.

   – Кабинет мой Егорыч занял.

           – Ну, уж Зюзя ты зюзя, – покачал головой Антон. – Не давай ему кабинет. Он наверняка там кого-нибудь дрючит. Потом документы будешь от разных любовных жидкостей отмывать.

           – Что есть, то есть, – развел руками гражданин Зюзин. – Зюзя, как зюзя. – Потом до него дошло: – Как это дрючит?

           – Обыкновенно как. Ты помнишь, что нельзя здесь разговоры вести? – наставлял Антон. – Это комната для допросов. А у него здесь и вовсе пыталовка. Человек, даже если захочет нормально поговорить, чушь всякую нести начнет. Себя оговорит, тебя оговорит, любого. Ты на людоедов своих посмотри. Мне и то страшно, когда я их вижу со щипцами в руках. Все. Пошел я.

           – Это... Антон Григорьевич...

   – Не знаешь, что ей сказать, когда в себя придет?

           – Кому что сказать? А, да, она ведь тут... того...Скоро?

           – Минут через десять-пятнадцать. Скажи этой девушке, что у вас в помещении очень душно, ну... хлороформ разлили. Запах в нос ударил. Вот ей и стало плохо. Налей стакан воды.

           Зюзя бросился к графину.

           – Да не мне! Ей налей, когда в себя придет.

           – Конечно, конечно... А кровь? – Зюзя оставался истинным зюзей.

  – Уберите тут все быстро, а ее пересади в кресло возле стола. В свое кресло. Вытащи его и посади в него девушку. А сам сядь рядом на стул. Скажешь, что она так неожиданно и резко повалилась на бок... что вы даже ее подхватить не успели. Вот она себе губы и разбила.

           – А у нее это не повторится? – спросил парень, который помогал Антону.

           – Не раньше, чем через год. Ложный язык – как инфекция. Каждый может заразится.

           – И я? – тихо спросил Зюзя так, чтобы слышал лишь Антон.

           – И ты, – намеренно громко ответил Антон.

           – И никакого средства профилактики?

           Теперь Антон нагнулся поближе к уху Зюзи.

           – Есть одно. Надо перед сном выпивать сто граммов мочи. Лучше – детской. Но если в доме нет детей, то хотя бы своей.

           – Вы опять шутите? – брезгливо поинтересовался Зюзя.

         – Какие уж тут шутки. Я живу со старшей сестрой, а у нее двое племянников, – Антон подмигнул Зюзе, довольно похлопал себя по животу и вышел в коридор.

Друже Фраучи ждал Антона в кабинете вместе со своим заместителем, молодым, но, как было принято было считать, очень напористым и перспективным Петром Кубаткиным. С самого первого их знакомства они, не сговариваясь, перешли на «ты». Антон удивленно осмотрелся: шумной толпы не предвиделось.

Маги воздуха пряли в кабинете Артура Христиановича воздух с ароматом тайны: для всех – «Совещание», сааме что ни на есть скучное и производственное, а на самом деле ─ тайныя встреча двух собо приближенных сотрудников из «молодых» с шефом ВЧКГ.

  Какую же загадку на этот раз коммандер Фраучи предложит своим младшим друже раздавить с ним на троих?

           – А так я и планировал: никакого совещания не будет, – сказал ему Артур Христианович. В соседней комнате зазвонил телефон. – Да вот еще и это.

           – Звонок из приемной Чичерина, – констатировал Петр, узнав сигнал, поднялся и автоматически поправил на себе форму.

           – Мы никуда не поедем, – подытожил Фраучи. – Но, прости, Антоша, мы тебя, минут на пять-десять оставим одного, – сказал Артур Христианонич, отметив, что Антон внимательно уставился на темно-синюю книгу в дорогом переплете и с золотым тиснением. На обложке имелось лишь название: «Nota bene! Записи Залесского-Junior»

           – Богатые люди любят богатые книги, – вспомнил Антон высказывание князя Унегерна.

           – Полистай-полистай, – предложил Антону Артур Христианович и как-то по-особенному хитро хмыкнул. – Наставника твоего, что по обалдую магию в начале века в мир выпустил, записки. И не требуется «умагии палата», чтоб разгадать этот псевдоним. Залесский – равно Унегерн. Тем боле, что опять повторяется великий человек, так скоро и за ординарного в своей обыденности графомана сойдёт, видите, в названии вновь «Нота Бене» - а нам по поводу первого его трактата еще вечером предстоит серьёзно полаяться!

           Антон взял томик, раскрыв, впился взглядом в десяток первых подвернувшихся строк и воскликнул:

           – Но об этом ничего не сказано даже в закрытых учебниках! Вот хотя бы здесь: «находясь на третьем году первой Великой Войны» – начал цитировать он практически с первой попавшейся строки...

           Фраучи резко одернул его:

           – Антон, не забывай, звонок важен для всех нас, включая тебя. Дела наступают переломные: если их не сделаем, не только нас переломают. Так что читай, а мы с Петом пока с премьером пообщаемся

Посерьезнел, резко выдохнул:

           ─  «Т’Аниши’Т»! –  заклинание невозможности услышать сказанное далее  никакому магическому дару, кроме собеседников, и опасно пошутил: вот был двуглавый орел, сейчас бы гербом смотрелся трехглавый – регент, премьер и Хозяин хоть не в разные стороны пока страну тянут, но идеи-то у каждого свои..

         И они с Касаткиным вышли, ─ не в коридор, в личную переговорную Фраучи, через замаскированную под ложное окно дверь.

       ─ С чего всполошился старик Чичерин? – мельком подумал Антон и принялся за чтение.

      И, как всегда и бывает при чтении магических книг,  сквозь лёгкое головокружение, "ухнул в повествование" - интуитивный маг Стендаль был прав, когда в 19 веке исследовал этот процесс! Только вот он подходил не только для живописи, но и для фильмов, для книг - а если ученые, как уже грозятся, обеспечат мир видеосвязью, то для магически защищенных каналов.

   И Антон не удивился, когда оказался - прямо из кабинета шефа в 1939 году, в каком-то менее помпезном, полудеревянном строении в, как он быстро понял, 1916-ом году.