Синагога, процесс копирования. 1914 год, Сараево.
2341 Words
Юнцы были на грани. Допуковник бесшумно сместился с линии возможной канонады. Хотя если эти начнут стрелять, совсем «развинтятся» нервишками, и никаких линий огня уже не будет. Поймал себя на том, что повторяет уже словно мантру: «Выстрелить раньше этих желторотиков я всего успею, не в них, в “туриста”!».
И оптимальнее всего ─ пулей выбить манускрипт из рук русского, если тот взбесится. Так будет эффективней. «Минимализация потерь», как учил их преподаватель в академии генерального штаба России, которую подполковник в свое время закончил.
Ах, чертов пес!! «Выбить пулей!?» – Да как бы ни так! Допуковник внезапно вспомнил своего павшего сотоварища согражданина, бойника Ивана Лазоревича. А ведь бы стрелком, но исходящие от книги эманации дают безумцам такие силы, выносливость и скорость, что тогда его изорвал , почитай, пацанёнок. Главарь-профи всей банды террористов неудачников (заранее ─ неудачников!), крепче сжал револьвер, целясь уже в затылок беснующегося, погибающего русского путешественника. Однако, тот был крепок...
Князь Григорий Унегерн не видел направленных на него стволов. Не слышал тревожных воплей. Не примитивный грохот, не банальный «бум–бум!!!», а словно бы он сам стал теми серебряными «тазиками» великосветской шаманки Кайи под чьими-то сильными, не в пример Катарининым, ударам. С бубенчиками костей внутри. Словно извлекаемая из чудовищных барабанов, звучала первобытная, дикая музыка:
'AK'KYT-PO'!!! 'AK'KЕT-PА'!!! 'AK'KЭT–PO'!!! 'AK'KYT–PО'!!!
Григорию внезапно привиделись девственные тропические джунгли, рухнувшие стволы, по которым какой-то невидимый гигант в бешенстве лупит громадной... киянкой? Клыком мамонта? Самим мамонтом?
А она, маленький муравей с содранным хитином, пытается перебраться по соломинке с одного конца пропасти на другой. Низу же молчаливы дымится, клубясь, нечто, чего лучше не рассматривать.
Контрапункт мелодии дробил череп, подбираясь к мякоти дрожащего, ощущающего себя беззащитным, человеческого мозга и грубо насиловал эту мякоть, свирепо подчинял:
'AK'KYT-PO'!!! 'AK'KЕT-PА'!!! 'AK'K’Э’T–PO'!!! 'AK'KYT–PА'!!!
И потомственный дворянин, князь Григорий Унегерн, человек, которого даже на позициях англо-бурской войны называли не иначе, как «Русский Стальной Дух» (при осаде Кимберли князь с помощью самодельной ваги столкнул с горы вниз, на позиции англичан их же неразорвавшийся снаряд), сейчас был беспомощен. Он чувствовал, что не способен найти в себе достаточно сил, чтобы противопоставить их этому Зову:
'AK'KYT-PO'!!! 'AK'KYT-PА'!!! 'AK'KYT–PO'!!! 'AK'KYT–PА'!!!
Дикий контрапункт рвал мозг, не только извилины и нервы – но и кожа, и мелкие кости под ними и сам становой хребет, не выдерживали ужасающего, нечеловеческого грохота....
Чудовищным Григорию казалось ощущение, что его сердце прямо-таки рвется из груди, – и прямо на страницы Книги. С омерзительным ужасом он рассматривал древние, как мир (возможно, древнее самого мира!?) страницы с иероглифами, вот-вот ожидая увидеть, как на них безродно и пошло шмякнется его грязное от крови, трепещущее сердце с обрывками артерий, вен, жил, мозга.
Ннееет!! Только не сердца! Ведь Капли возле него! Вот что стремилось воссоединиться с Кнigoj!!! Князь потащил из-под рубашки гайтан, но заключенной в Книге невероятной Силе этого показалось недостаточно.
С этого мгновенья – когда б он мог видеть себя со стороны! – надворный советник князь Унегерн стал больше всего похож на умственно больного, неистового больного. Или даже на помешанного... причем, буйно помешанного дикаря из самого отсталого племени с исступленными первобытными нравами.
К счастью, князь потерял на время возможность наблюдать – или хотя бы оценивать свои действия со стороны. Потому и не успел испугаться. Сейчас в его сердце не было места ни страху, ни доводам рассудка, ни желаниям, кроме одного – с Каплей на оголенном теле слиться с обнаженными страницами Книги.
Его превращение в неведомое, дикое создание наблюдали четверо с револьверами. Да и их начальник впервые позволил тени озабоченности подчеркнуть морщины усталости на благородном лице потайного убийцы.
А Григорий, уже ни о чем не думая, начал срывать с себя «маскировочный» твидовый пиджак (изделие американских портных поползло под его стальными пальцами по швам), затем с его торса белыми клочьями слетела манишка, клочьями разлетелась нижняя рубаха...
Сам глава сербских боевиков смотрел на таинственного русского (таинственного, потому что его рекомендации оказалось невозможным проверить... осталось поверить другу Организации Н.Г. на слово ─ и в любом случае ликвидирвать Н.Г., что и было уже, слишком поспешно, как он понимал теперь, исполнено) со все возрастающим волнением. Было известно, что влиятельный русский путешественник пожелает за любые деньги приобрести Манускрипт, чего «Одлична Србија» допустить не могла, даже нуждаясь в финансовой поддержке. Но допуковник знал так же, что, получив отказ, русский обязательно захочет скопировать рукопись. Это и заставляло матерого и опытного террориста нервничать: он помнил кем (но, скорее, – чем!?) стал за миг до смерти культурнейший и при том слабосильный архивариус, возжелавший сделать копию для Любляны.
Едва открыв Манускрипт, чуть прикоснувшись к загадочным письменам пальцами, почтеннейший ученый взвыл и набросился на ─ стоявших на предусмотрительном, на недостаточном, как выяснила практика в тот роковой момент, отдалении от Книги, молодых гвардейских офицеров. Старик, зубами и локтями, успел у***ь троих мощных гвардейцев, прежде чем все пули из барабана револьвера подполковника не остановили эту внезапную машину убийства. Правда, первые выстрелы допуковник давал по конечностям, желая сохранить любомудра для науки, но предпоследняя попала в сердце. И сам стрелок обоснованно подозревал, что окончательно остановила книжника не она, а последняя, расплескавшая тому мозги.
Он считал себя привычным ко всему, этот глава сербской национальной боевой организации, не так давно и шеф всей спецслужбы Великосербии, но и его глаза удивленно расширились при виде обнаженного, с рельефно покатывающимися под кожей атлетическими мускулами торса «русского туриста». И вовсе чуть не повылезали из орбит, когда ему помстилось, что длинные, до плеч, волосы руснака, вдруг вздыбились Во Всю Свою Длину, едва ли не до потолка синагоги. И притом, что допуковник был образованным человеком, изучал, в числе прочих смертоубийственных наук, и медицину с физиологией и знал: стать дыбом могут только короткие волосы.
«Такому лосю стрелять сразу в голову... Но если кровь попадет на бесовские страницы!?» – едва сохраняя самообладание, подумал он.
И в этот миг их гость взвыл – не тоскливым волчьим воем, а ужасным, торжествующим ревом терзающего свежую плоть медведя, если не тигра... И... И рухнул на первые страницы, распахнувшегося, словно самостоятельно и навстречу ему, фолианта, притираясь к ним обнаженной грудью.
Такого серб еще не видел: письмена на книге внезапно ярчайше, слепящие полыхнули, им в ответ так же ярко, но столь же холодным, бьющим по глазам светом, вспыхнул медальон в кожаном гайтане на груди русского. Да. В том гайтане находились отнюдь не святые мощи, как думал прежде подполковник. Но оно, чем бы не являлось, подготовило руснака к встрече с иероглифами манускрипта лучше, чем покойного академика из Любляны. И ─ теперь уже сложно было верить глазам, но приходилось, те смутные разводы на мускулистом теле русского, которые полковник принял было за сложную индейскую татуировку, ошибку бурной юности, которую позже почти успешно пытались вытравить, ─ эта «татуировка» тоже вдруг засветилась! Не прекращая рычать – а в этом реве было и хищное плотское наслаждение и мука, днем еще, в кафе, показавшийся холодным аристократом мужик, сейчас, с закатившимися глазами, катался по страницам Манускрипта, перелистывая их всем потным телом и скрежеща зубами.
– Всем лечь мордами в пол! – приказал главарь молодым, тем подобное зрелище было б не выдержать... да и вообще ни к чему им видеть, что сейчас может произойти.
Потому что, убедившись в исполнении приказа, допуковник не то, что б с боязнью, но с крайней осторожностью приблизился к русскому «копиисту» и попытался не сводить револьверного дула мотающейся из стороны в сторону, скрежещущей зубами и дико вращающей глазами головы. И тут только до главы боевиков дошло – а русский-то, пусть и на свой манер, действительно Уже Копирует их манускрипт. – Тот самый талисман, отражая сияние иероглифов с каждой перевернутой страницы, в свою очередь, переносил эти огненные письмена прямо на голое тело безумно катающегося по колдовскому Манускрипту человека.
Причем лишь наиболее наблюдательный – подполковник – заметил, как органично эти «письмена» вплетаются в уже существовавшую «татуировку».
«Неужели там была записана первая часть этой трeклятой Книги, а сейчас русский колдун просто-напросто дополняет ее «вторым томом»«? – мелькнула безумная мысль у серба.
Но допуковник был рационалистом, поэтому быстро отогнал от себя идею о живых людях-Книгах и колдунах – их все же не бывает в мире бомб и револьверов, и лишь внимательнее стал следить за руснаком. И в Германии, и в России, его учили, что в такие моменты помогает или шутка, или циничное воспоминание, перенос наблюдаемого невообразимого, в область злой иронии. Поуштить у него не вышло. Зато циничных воспоминаний было хоть отбавляй. ─ «Как там наставлять меня бывший любимый раввин невинноубиенной мной королевы Драги Луњевицы: «когда ты встретишь истинного человека Книги, ты сразу узнаешь его – он тонок и нежен как гусеница в изучении Торы». Трех пуль в теле стоила ему смерть безумной Драги!
Револьвер в руке вдруг стал ощущаться ловчее, ствол поймал мечущуюся голову «туристо инострано». Да, в изучении своей книги, тот был тонок и нежен, как пытающийся растоптать тигра слон, обожравшийся гашиша. Кто победит? Допуковник давно и сразу понял, что рядом с этим артефактом не место эмоциональным решениям и порывам. Потому, собственно и прервал свое деятельное и целесообразное пребывание во Франции, в строжайшей крепкой тайне от всех разведок мира приехав сюда. А ведь вовсе не собирался, но следовало заменить слишком молодого, слишком подверженного благородным эмоциям Танкосича [1]
Даже непонятно кем – Книгой или человеком ─ издававшееся ультразвуковое рычание-подвывание больше не заставило дрогнуть ствол.
Ведь то, что происходит ─ это и есть настоящая, отчаянная схватка на смерть. Отлетают капли крови ─ гость, похоже, густо и сильно расцарапал себя до мяса.
Все это безумие продолжалось не так уж и долго. Внезапно, страницы прекратили переворачиваться с бешеной скоростью, русский медленно поднялся с двери на козлах, временно заменявших стол книголюбов. И, чуть растеряно утерев ─ за неимением изодранного в клочья платка, прямо запястьем, ─ пену бешеной слюны с красиво очерченного рта, уставился на допуковника:
– Вы оказали бы мне услугу, друже, убрав свой главный калибр от моей головы. Что со мной происходило? Надеюсь, я никому не причинил неприятностей, – вполне аристократическим тоном осведомился Григорий Филиппович, – я хотел лишь скопировать книгу. Затем меня в нее втянуло, и – верите ли? – впервые в жизни я... гм... не слишком хорошо себя контролировал.
Сербский подполковник (а это было не только его боевое прозвище, но и подлинный чин), на сей раз оказался на высоте:
– Боюсь, вы причинили неприятности лишь собственной одежде, манишка выглядела так элегантно, – на великолепном русском языке хладнокровно сообщил он, доставая из кармана небольшое зеркальце, с помощью которого, обычно, высматривал за собой слежку на улицах. – Но вы хотели копировать наш Манускрипт?.. Что же, вы его… Скопировали! Взгляните.
Григорий Федорович хотел было сострить, что в начисто выбритой и блестящей от пота голове допуковника и так все прекрасно можно увидеть, но вспомнил, что он не на царскосельском светском приёме. Поднес к глазам зеркальце, ошеломленно замер на миг: на его груди, животе, на плечах – словом, вся верхняя половина его тела оказалась каким-то образом расписанной иероглифами Древней Магии самого сердца Земли.
Он вгляделся в зеркальце – новая вязь тайных знаков не затерла, а органично вписалась в УЗОРЫ, полученные еще во время купания в 1907–ом году. Там, в Сибири... Такие же узоры были и у его единственного на сей момент конкурента ─ пруссака фон Штильмана. Но теперь – пока что! – у него не было вот этого к ним ДОПОЛНЕНИЯ.
А в том, что это именно дополнение, Унегерн не сомневался.
– На спине знаки тоже есть, – любезно дополнил общую картину опустивший громадный револьвер серб.
«Ну, кончено – кто б сомневался», – мысленно хмыкнул Унегерн, вспомнив, как они с фон Штильманом пытались оттереть друг другу со спин узоры тогда, выйдя из ничем не примечательного озерца, которое их ими и одарило.
И эти древние письмена, перенесенные на кожу российского князя, мистическим образом светились – ярким, голодным светом. Светом жертвенного огня.
– Огненные письмена, – словно по собственной воле произнесли губы Григория Унегерна.... Он даже опустил глаза. Представшее взору непотребство отвлекло князя от высоких материй. Но он даже не вздрогнул от увиденного. Не девочка! И вокруг – не девочки! Хотя этот вариант был даже забавен. Но пара девственников, несомненно, имеется. Князь медленно подошел к вороху тряпья старьевщика в паре метров от него, брезгливо, двумя пальцами поднял пару клочков материи, когда-то служившей ему оболочкой для цивилизованных мест. Затем беззаботно потянулся, распрямившись и не смущаясь наготы:
─ Господа, я понимаю, что спрашивать, нет ли у кого запасных трусов ─ это элементарно не учтиво, не этично и даже может быть истолковано как постыдный с моей стороны намек на ваши стойкость и мужество. Хотя сам я, как видите, свои утерял.
Юнцы еще неуверенно, но захмыкали, светлея лицами. «Ах, красавец!», ─ восхитился допуковник холодному расчету, теперь он не сомневался, не только необычного человек, но еще и коллеги. «Так ловко снять напряжение с невротиков на грани кризиса. И польстил ведь им!». Сам он, как только увидел, как русский обрел над собой контроль, вовсе не опустил ствол, а незаметно, от бедра. Навел его на готовых психануть бойников.
─ А посему, не выступит ли кто из вас моим рыцарем? Не разденет ли ради меня пару –другую ночных прохожих?
Допуковник решил не вмешиваться.
─ Почему, «пару-другую», вы же один? ─ ну точно, первым пришел в себя юнец с наименее развитым воображением. Точно ведь Танкосич определил, кому кидать бомбу с испорченным запалом! Такой вовек не догадается, что произошло, начнет размышлять, «отчего не получилось», а вот удирать бросится не сразу [2]
─ Неужто в две пару брюк лезть собираетесь? ─ а это хихикнул самый опасный, такому револьвер без бойка вручи, он рукояткой забьёт.
─ Мои прекрасные друзья! ─ невозмутимо продолжал веселиться голый русский князь в центре заброшенной древней синагоги в кругу боевиков, ─ во-первых, кое что не подойдет мне по комплекции, Во-вторых же, считаю моветоном и даже плебейством раздевать человека полностью. Лишь для того, чтоб самому наготу прикрыть, ─ с одного сюртук, с другого брюки к нему.
_______________________________________________________________
1 -- Во́ислав (Во́йя) Та́нкосич (серб. Војислав (Воја) Танкосић; 16 октября 1881, Руклада, община Уб, Княжество Сербия — 2 ноября 1915, Трстеник, Королевство Сербия) — майор сербской армии, воевода четников, один из основателей движения «Чёрная рука», а также известный авантюрист, участвовавший в ряде важнейших событий сербской истории начала XX века. Один из главных сподвижников Драгутина Димитриевича
/источник: «Словарь террористов индивидуалов и организаций», Судсилав Павлоплатов, 1977 г./
2 -- Еще одно доказательство, что Апис, Танкосич и компания готовили именно ложное покушение на эрцгерцога. По их плану он должен был остаться в живых обязательно. Очевидно, затягивали игру
/источник: примечание зам. начальника VI управления ЧКинВД Наума Эйтингтона, 1940 г../
- Writer
