ПХУБ-ЧУРБ: последний Князь-Маг

KRIVETKO , 1939.

1939 год. Неподалеку от Kомарженя. Август. Ночь.     

– А на сим разрешите откланяться, – произнес Антон, положил колоду в центр стола, аккуратно собрал купюры, небрежно запихнул в карман и опрокинул в себя стопку анисовки.

           – Фокусник, как есть гамбургский фокусник, – хохотнул один из участников игры и почесал бородку. – Только они так пьют. И только они так играют. Облапошил, как детей малых. И ведь не подкопаешься.

  – Обижаете, Поликарп Петрович. У вас же, как нарочно, и в последний раз всего две пары было.

           – Все он помнит, – шутливо продолжал попутчик. – Я же говорил, что только швабы так играют.

           – Немчура так играет. А мы работаем, – уточнил Антон.

           – А что это вы так про пруссаков? – спросил незнакомец у окна: – Не любите?

           – А вы их любите? Если да, то очень скоро много хорошего о них узнаете. – Этого не следовало говорить, но... не сдержался пан Чащик. Никто, кроме Поликарпа, не обратил внимание на его заявление, потому что все были увлечены картами.

           – Гы-гы-гы, – разоржался Поликарп, но увидев что все продолжают играть, да еще и побоявшись «уронить» себя в глазах «серьезных людей», продолжил разговор об игре. В меру своего понимания политеса: – Это ж надо. Как только у меня две пары – ему три туза приходят. И деньги он, поглядите, не в кошель аккуратно кладет, а небрежно по карманам распихивает. Как будто ему и не нужны они вовсе. Небось, кошеля своего вовсе нет? – спросил Антона улыбающийся розовощекий, ─ от выпитой водки и от всей предыдущей сладкой жизни ─ бывший, как он сам представился, купец, а ныне предприниматель Устьянов. Именно он подсел в купе на границе с Польшей. Именно он и затащил Чащина «перекинуться разочек, чтобы скучно не было». И столько в нем было пьяного дружелюбия и алкогольно-детской наивной непосредственности, что обер ЧКВД решил не отвечать резкостью.

Хотя ему очень хотелось.

В итоге игра затянулась больше чем на пару часов. Если учесть, что другие картёжники резались с самого Питера, марафон какой-то получался!

Антон достал кошель из крокодиловой кожи.

           – А может ты агент гестапо?

           – В гестапо, Поликарп Петрович, игре в картишки не научишься, – усмехнувшись, ответил Антон. – Там другие карты висят и пальцами их размешивать оченно неудобно. К тому же, они любят по стенам развешивать шкуры непальцев.

           – И не только не пальцев, но и прочих не членов эрсэхэа! И не одни карты там повсюду висят, в вашем «хэстапо» – взвился вдруг до петушиного крика вихрастый паренек в дорогом темно-синем твидовом костюме в тоненькую полосочку. – И не в карты там играют, а домино ловко умеют размешивать. Так что извольте продолжить игру.

           – Это к усатому, – без тени смущения предложил Антон.

           – Тогда верните выигрыш!

           – Не-а, – гортанно ответил Антон и тоже начал привставать. – Я через три минуты выхожу. Кстати говоря, Поликарп Петрович, в гестапо и анисовку пить ну совсем не учат. Но вы при удобном случае им подскажите, – Антон уже знал, что этот человек работает даже на немцев. Мотается по всему свету и где бывает, на того и работает. – А все эти наглядные уроки только на родине освоить по полной программе можно, – Антон постучал указательным пальцем по столу, на котором у окна стояла слегка недопитая литровая бутылка анисовки и четыре стопки.

           Парень, хотя никто не обращал на него внимания, потому что он производил крайне несерьезное впечатление, полез куда-то во внутренний карман пиджака.

           – Ну тогда извольте... – произнес он еще более пискляво и громко, хотя сам не мог даже посмотреть Антону в глаза. – ...извольте тогда...

           – Не-а, – повторил Антон, играя заданную ему роль, – вот этого я вам и совсем не изволю.

           Парень судорожно засуетился; своим «извольте» он окончательно перепугал только самого себя, потому что очень хотел достать куда-то завалившийся пистолет, скорее всего маленький – дамский, поэтому сейчас забыл от страха, где тот лежит. И, когда краем глянул на Антона, с ужасом заметил, что на него направлено дуло маузера. Он то ли взвизгнул, то ли хрюкнул прилюдно громко, прямо как стоял, расслабил таинственного сфинкс… сфинктера своей прямой души, напустил в штаны и шлепнулся обратно на лавку в собственную гадкую жижу.

           Четвертый, игравший с ними и сидевший у окна рядом с Антоном, оказался теперь как раз напротив засранца. За все время происходящей сцены он не повернул головы, но и видеть отражение в окне не мог, поскольку стекло было приподнято, а шторы затянуты. Но он был в курсе всего, что происходит. Немудрено – при столь-то резко появившейся вони! Хотя Антон, как ни старался, не мог прощупать даже приблизительную окраску его мыслей.

           – Напугали парня до полного безобразия, а он прилипнет теперь навечно к полке штанами, –         сказал незнакомец. – Сделаем вывод: раз вы при пистолете, значит, если не вэдэшник, то, однозначно, бандит. Что ничем не лучше, чем быть на службе у господина Буденного, – подытожил человек без имени. Сидел он все так же вальяжно и абсолютно спокойно, как будто в купе ничего не происходило. Антон понимал, что ничего серьезного произойти и не может, но определенно – некое напряжение, некий «экстрим духа» купе тут же заполнили. Не поворачивая головы и с чувством собственного достоинства, незнакомец продолжал спокойно, даже не шелохнувшись, сидеть на месте.

           – Это как посмотреть, – вздохнул Антон. – Бандитом ведь и вольного пирата назвать можно. А маузер не только работник чекавэдэ иметь при себе может, но и махровый поножовщик. Или честный командир с наградным.

           – Вот оно что... – протянул человек без имени. Он расположился в купе еще до того, как трое остальных подсели к нему, но головы в сторону двери почти не поворачивал, точнее – вообще не поворачивал; он даже не представился, когда к нему подсели попутчики. – Нет осанки командирской, выправка, то да, чуть заметна, но не вышел ты ещё в командиры, не дослужил. Или только срочную. Вот оно что в действительности-то вырисовывается – банальный поножовщик. То есть – душегуб, кровопийца, вурдалак. Одним словом – вампир!

– Голову я пока никому не откусил, да и не собираюсь, – усмехнулся Антон, – не вампир. Только они к людям жарко липнут. Не боитесь и теперь своего попутчика? Прилипнет к вам своей жаркожопой – не отстираешься потом.

           – Какой смысл в том, как его или вас называть, здесь все равно только сплошные вурдалаки выходят. Кстати, сейчас полустанок будет. Его так и называют –Кровососники.

           – Комаржень, – уточнил Антон. – По крайней мере, билет я брал до станции именно с таким названием.

           –Комаржень – слово старинное и не польское вовсе, – сказал незнакомец. В этот момент в купе заглянул проводник и протянул Антону сложенный вчетверо билет, подтвердив, как будто подслушивал разговор: – Но для простого русского человека и так понятно, кого здесь больше – людей или твари кусачей.

           – Это точно, – подхватил незнакомец, – мошкара зажирает – спасу нет. Даже в Африке такие поганые насекомые не обитают. Apis mellifera scutellata, по сравнению со здешними комарами, агнцы божьи. А ведь они, научились жалить многократно.

           – Они, что, жало свое, которым вцепляются в кожу и из-за которого гибнут, когда его лишаются, напильником подтачивают? – то ли серьезно, то ли со страхом, но как-то очень умно для себя, спросил Поликарп Петрович.

           – А вот вы у них и спросите, – хохотнул незнакомец, поднялся и обратился к Антону:

           – Вам пора выходить. Здесь поезд не останавливается как обычно, а о-очень медленно проезжает мимо.

           – Так кто же здесь все-таки проживает – вурдалаки или комары? – поинтересовался Поликарп Петрович, как будто это он выходил на «станции».

           – Иной комаржень может быть хуже вурдалака, – расплывчато ответил хорошо информированный человек без имени.

           – Откуда такие познания? – поинтересовался Поликарп Петрович.

           – Бывал я в деревне неподалеку от местного замка. За товаром приезжал несколько раз. Разговоры всякие часто слышал насчет того, что в подземельях сказочные богатства спрятаны, только никто и никогда даже намека на эти богатства не обнаружил.

           – Тогда привет брату передайте, – сказал Антон, догадавшись, что разговаривает с друже Залесским-Senior, поэтому спросил: – Так значит это здесь несметные сокровища  T''TYR'RWE'!  зарыты?

  – Говорят, что здесь, – ответил «незнакомец». – Здесь и зверская битва двух штурмовых отрядов началась в шестнадцатом. Только длилась недолго – в смертельную схватку вступили маги – пруссак и русский. Земля ушла из-под ног, как вспоминают немногие выжившие, а на месте разлома кошмарный замок вылез из горящей земли, и из него в пространство поперла магия... И исхода никто не видал. Отряды потом год друг против друга по разные стороны места в окопах сидели. И сокровищ никто и никогда не видел. Если что и удавалось найти, так только битый кирпич, да смерть собственную. Пароля к двери, за которой сундуки с золотом, никто не знает, а стандартный «Сим–сим» не работает. По большому счету и самой двери никто не видел, потому что двери такой там нет. Зато тварей разных и злобных – навалом. И почему вы спрашиваете у меня, как будто я здесь выхожу?

           – Сами же сказали, «бывал я в деревне неподалеку от местного замка, служа ямщиком», – напомнил Антон.

           – А вы не ехидничайте, молодой человек, – покачал головой незнакомец.

           – Мне остается только завыть от страха, – продолжал усмехаться Антон, сделав вид, что не расслышал последних слов...

  – Кстати, я Залесский-средний, вот только не знаю как это точно по-аглицки будет. Может – Middlesize? Или слово сие относится скорее… – и он похлопал себя по ширинке.

           В тот же миг локомотив начал гудеть, явно предпочитая пару минут передохнуть, а не мчаться всю ночь сквозь непролазную темень; вагоны отчетливо затормозились, но, совершенно точно, не остановились окончательно.

           – Твари местные на ходу в вагон не запрыгнут? – с искренним ужасом спросил Поликарп Петрович и трижды перекрестился. Middlesize чуть насупился, а затем звонко рассмеялся, снимая с ситуации всякую напряженность.

           Антон же подхватил со второй полки свой саквояж и пошатнулся. Машинист тормознул так резко, как будто врезался во встречный поезд. Вихрастого парня силой тяжести сдвинуло с места, и его попутчики мгновенно вылетели из купе в коридор следом за Чащиным.

           – Ну и вонища, – произнес Поликарп Петрович. – Никакая чертовщина в такой вагон не запрыгнет, – подытожил он и тоже рассмеялся. –       Надо в другое купе срочно перебираться. Думаете, он действительно никогда прежде оружия не видел? А, да покласть мне на него, может, действительно, никогда и не видел, – ответил он на свой же вопрос и пожал плечами. Мощная голова его, насаженная, как тыква на кол, шеи под собой не имела вовсе, но вертелась исправно. Он заметил в соседнем купе свободное место, схватил свой чемодан и перебрался туда.

           – А меня вы на кого бросаете? –  спросил Middlesize.

           – Извините, панове, – обратился Поликарп Петрович к сидящим в соседнем купе полякам, – здесь, как я понимаю, два свободных места? Отлично. И спасибочки. Он протянул старшему из двоих какую-то купюру. Понимаете, у нас тут рядом ну никакой возможности оставаться нет. Тогда мы с... – он посмотрел на Middlesize-а, который представился:

           – Ираклий Пантелеевич Залесский, двоюродный брат прославленного писаки.

           Антон шел к тамбуру, но, стоило ему услышать фамилию... Он резко обернулся.

           – Вам наша фамилия знакома? – спросил Залесский-Middlesize.  – Только я тут действительно не при чем. Это наш младший двоюродный брат Залесский-Junior. Известный астролог – от этого имени никуда не денешься. А я, так – мелкая сошка. Почти что польский sprzedawca pamiątek.

           – Я уже понял, – сказал Антон.

           – Идите-идите, молодой человек, и прощевайте, – напутствовал его Поликарп Петрович, – и вы с ним можете выйти, свежего воздуха глотнуть, господин Залесский. У вас в купе только чемодан? Не возражайте, я сам его переброшу на новое место, – затараторил Поликарп Петрович. – Торопитесь, молодой человек, сказано же – здесь поезд фактически и не стоит.

           Друже Чащин двинулся к тамбуру, следом – Ираклий Пантелеевич, прежде сидевший у окна. За ними, чуть переваливаясь с ноги на ногу, утиными шагами уже семенил Поликарп Петрович. Видимо, коммерсант тоже решил проводить Антона, который вдруг увидел, что пиджак у Залесского-Middlesize, который обернулся, чтобы что-то сказать Поликарпу Петровичу, чуть расстегнут... Чего вполне хватило, чтобы заметить за поясом маузер со змейкой на рукоятке... Похожее оружие Антон видел у...

           Ираклий Пантелеевич мгновенно повернулся, как будто почувствовав заинтересованность во взгляде Антона, и легко улыбнулся.

           – Нет, друже Чащик. Нам с кузеном одинаковые пистолеты подарил шурин, потому что мы с детства постоянно тузили друг друга из-за любой мелочи. Он знал о нашей любви к оружию, но не собирался допустить очередного скандала. Так что не вздумайте принимать меня за кого-то другого.

           – Извините, – Антон от неожиданности ответа на незаданный вопрос буквально лишился дара речи.

           – Берегите себя, – «незнакомец» переложил оружие за пояс на пояснице и на прощание пожал Антону руку. А когда тот собрался спрыгнуть на насыпь, посоветовал: – Вы там и в самом деле будьте поосторожней. Место, куда направляетесь, крайне необычное. А мне очень хочется еще раз перекинуться с вами в картишки. Но не в обычные, а с гравюрами, изображающими, например, самых известных вампиров. Или с иллюстрациями к Книге Мертвых.

           – Тьфу на вас! Не дай бог еще раз перед сном такое услышать, – Поликарп Петрович развернулся и потопал обратно в свое новое купе.

           Странное предложение Ираклия Пантелеевича скорее смахивало на вопрос; причем на такой, который требует мгновенной ответной заинтересованности. Но Антон сдержался, сглотнул и сдержался. Этому он давно и очень вовремя научился – не задавать лишних вопросов. Кажется, дело нехитрое, но часто у многих собеседников, коих уже нет на этом свете, вылетал ну совсем ненужный вопрос или какое-либо глупое замечание по поводу сказанного соседом по койке или стульчаку и в следующий миг... одним словом, Антон Чащин хорошо подладился под буденновскую удалую скачку, которая нравились Лидеру Страны; он научился держать рот на замке, не говорить лишнего, не задавать неожиданных и неприличных вопросов, от которых можно попасть в неприятную ситуацию и реально пострадать.

           Когда тебя не спрашивают, а говорят намеками, самое правильное – кивнуть легонько, а лучше настолько легонько, чтобы не было понятно – кивнул ты или нет, чтобы намекающий оставался «при своих». А ты сам оставался, как бы ни при чем. А главное – живым.

           У Антона были серьезные сомнения насчет того, что незнакомец – двоюродный брат Залесского, а точнее – Григория Унегерна. Но он ничуть не сомневался в том, что так называемый «Ираклий Пантелеевич» не случайно оказался с ним в одном купе. Это стало понятно еще в пути, когда тот разговаривал с Антоном и остальными, не поворачивая головы. Вот только чего он хотел? Действительно ли сопроводить до места высадки? Тогда почему не довез до деревни? Или вздумалось ему просто на пана Чащика посмотреть, мол, действительно ли приехал тот, кого здесь по-настоящему ждут? Правильно ли сделан выбор, что именно некто Чащик едет на дело? Конечно же, можно было сделать вывод, что за появлением Ираклия Пантелеевича стоит некое предупреждение. Но чего оно стоит, если, со слов «незнакомца» можно судить, что поблизости одна сплошная смерть с наточенной косой?

           Хватит себя накручивать. Документов своих он не предъявлял, а если бы этот тип не был тем, за кого себя выдавал, а хотел бы Антона устранить, то давно дал бы по лбу и выкинул в болото, когда еще вечерело, и они вдвоем выходили в тамбур покурить. Все двери в вагоне все равно почему-то открыты. И никто и никогда бы Антона не нашел. Домыслы, вздохнул Антон, слушая, как мимо, вихляя, прогрохотал последний сидячий вагон.

           Временами находило на него такое тревожное настроение. В Питере подобное ощущение уже давно не возникало, хотя там гражданина Антона Чащина шлепнуть где-нибудь на набережной Малой Невки – проще простого.

           Остается списывать все на тоску. Вечно она накатывает, как он из России выезжает. Но по ту сторону рельс он впервые за день почувствовал нечто родное. Неожиданно где-то впереди по ходу движения поезда, с грохотом распахнулась дверь и две здоровые лапищи с нашивками железнодорожника вышвырнули в болотную жижу его давешнего попутчика-засранца.

           – А вот теперь сиди тут в лужице и хоть усрись по самое горло! – выкрикнул проводник вагона, в котором ехал Антон. Даже на таком расстоянии было невозможно не узнать голос этого коренастого дядьки. Никаких ответных криков или всплеска за этим действом из темноты не последовало, поэтому Антон сделал вид, что ничего и не произошло. Он не мог решить для себя, свидетелем чего он стал: вся ситуация в целом напоминала некий фарс – кем-то и зачем-то непонятно устроенный. Как попал сюда этот парень и чего он пытался добиться. «Представление» было откровенно бредовым и объяснения, для обера Чащина, просто не имело.

Антон быстро перешел железнодорожное полотно. Как его инструктировали, где-то за будкой, в которой местные прячутся от дождя, когда ждут подкидыша, как раз и должна начинаться дорога в Комаржень. Там же его, что весьма вероятно, сейчас может дожидаться подвода.

           Он издали увидел будку, к которой была приколочена метровой длины табличка с названием станции. То, что это была настоящая табличка, сомневаться не приходилось – она была выполнена аналогично любой другой табличке с названием станций, мимо которых успел проехать Антон. Вот только название станции не соответствовало месту, куда он направлялся, потому что на табличке черным по белому было написано нечто рыбное или очень неприличное:

                                                          «MORSZCZUK -  LABRAKS - ZAKUPY»

    Эта дикая для Антона надпись настолько отдавала заклинаниями фонетически, что он  потянулся за Каплей…

Рыбного в темноте не хотелось. A уж ZALUPY ─ тем более. Сбившаяся  от удивления магическая память на слова, подсказала, что это всего лишь хек по-польски, а вместо zalupy ему на там же языке предлагают  zakupy – покупки, то бишь. Дажэе если бы Антон и дошел до того, чтоб жрать хека сырым среди ночи, на дверях все равно красовался тяжелый замок. Мистического же слова LABRAKS  его «подсказка» ему не объяснила.

«По контексту это должно быть «завтра» или «с утра». Нормальная вывеска, чего я – «Купи хек завтра», Так и сделаю».

 Но-то посмеялся, но поезд ушел, так что Антону в любом случае предстояло выяснить, на какой берег жизни его вынесло. Скорее всего, он там, куда и ехал, но леший его знает, что значит это название? Возможно, местные паны только так здесь и шутят. Хорошо бы еще выяснить, действительно ли он в Комаржене-KRIVETKO; а вот если он выстрелил «в молоко», то есть вышел не там, где требовалось, хорошо бы где-нибудь устроиться на ночлег,

           Подойдя ближе к будке, он неожиданно учуял, а затем и услышал лошадь. И тут же запах конского «свежачка» сработал, соединил в мозгу какие-то нити памяти: Антон вспомнил, где видел вихрастого паренька. И не просто вспомнил, но и понял, почему парень обделался. Он видел его в «расстрельном» отсеке Буденного; и пахло от него тогда, как от новорожденного, обделавшегося жеребенка. Антон вынужденно заходил в подвальное помещение вместе с майором, который вел жесткие допросы; да, входя, они мило беседовали, потому что Антон получил от Фраучи задание вытащить, хотя бы на пару часов, одного человека, которого заподозрили в подлоге с применением экстремальных облигаций на сумму около двух миллионов золотых рублей. Похожую операцию этот человек проделывал не в первый раз, причем – явно используя магические заклинания. Фраучи был крайне заинтересован получить от него информацию или хотя бы какой-то намек на информацию, но сам почему-то в тот раз к Буденному не пошел, скорее всего – имел на это свои резоны, а попросил Антона выполнить его поручение, которое напоминало не просьбу, а «мягкий» приказ. Что для Фраучи было обычным делом, учитывая его жесткий характер и невероятную настырность в достижении цели. Антон, естественно, отказать Коммандеру не мог, поэтому придумал хитрую комбинацию, как подлизаться к майору и вытащить требуемого человека наверх. Вот тогда-то он и увидел парня, который сидел, забившись в угол, на каменном полу.

           Странно – как же парень умудрился сбежать из подвала? Сейчас он должен был бы, в лучшем случае, копать канал вокруг Ладоги. Выбраться из того угла он мог только тогда, когда рассекретил бы документы ГТО – Глобальной троцкистской организации и в Южной, и в Северной Америках. Что было полной чушью и невозможностью. Тем не менее – это был он. Единственный вариант – парень являлся «подсадной уткой». Но с такими гадкими утятами после выполнения задания обычно разделывались еще более сурово, чем просто с экстремалами. Иного ответа на вопрос: «Чем же ты вспоможил друже Буденному?» просто не имелось.

           Что бы там ни произошло – слишком много сегодня совпадений.