Ангел-мечтатель

Глава 10.21

Колючий кустарник располагался, как выяснилось, на самом краю территории нашего пункта назначения. Прямо за ним стоял забор из металлической сетки. С обратной стороны которого вдруг послышалось глухое рычание, а потом яростный лай.

Инвертации не избавляла от ощущений не только ангелов. На земле она, как и невидимость, надежно блокировала зрение людей — но не нюх животных.

Я никогда не понимал земного пристрастия к домашним питомцам. У меня они не вызывали ничего, кроме раздражения: в отличие от человеческого окружения моих объектов, воздействовать на них, чтобы завоевать доверие их хозяев, было бесполезно, а вот задачу ускользнуть от своры карающего меча они мне не раз на земле усложняли.

— Упрямство этого творения, — прервал мои размышления короткий смешок Гения, — почти достойно восхищения … Догоняйте! — тут же добавил он совершенно иным, собранным и отрывистым тоном. — Из инвертации перейти в невидимость.

Судя по резкому приступу ничем не смягченной колющей боли, обратился он не только ко мне и удалялся не один — бывший хранитель явно бросился вслед, не разбирая дороги. Я выбрался из зарослей определенно с меньшими потерями.

Обогнув дом, мы остановились у двери на террасу. Которая распахнулась, как только Татьяна постучала — по всей видимости, впервые на моей долгой памяти земное животное сослужило хорошую службу ангелам, выступив глашатаем нашего появления.

Увидев в открытой двери дома сына Татьяниной и Марининой подруги, я окончательно поверил рассказу опекуна моей дочери, переданному через карающий меч.

— Вы, что ли? — бросил он совершенно спокойно, водя глазами из стороны в сторону. — Проходите сразу в комнату, здесь не показывайтесь — все просматривается.

Я перешел в видимость не сразу. Я просто забыл о ней. Я забыл о том, что нужно поздороваться и представить Гения — элементарных правилах вежливости, неизменно присущих представителям нашего течения. Я даже забыл о никогда прежде не изменяющей мне осторожности, требующей немедленно ознакомиться с расстановкой сил в пункте нашего назначения.

Я увидел Дару. Сидящую прямо напротив двери в комнату — так, чтобы мой взгляд не метался по сторонам в ее поисках.

Она, разумеется, также без труда различила прибывших невидимок, обратив сияющее ее самой светлой улыбкой лицо только к одному из них. Затем она тут же вскочила, бросилась — все также безошибочно — прямо ко мне, нашла наощупь мою шею и крепко обхватила ее обеими руками.

— Вы смогли, вы смогли! — послышалось возле моего уха негромкое, но ликующее восклицание.

Я не успел добродушно попенять ей на сомнения в моих способностях — справа от меня раздалось сдержанное покашливание.

Глянув туда, я увидел Гения — уже в видимости и с легким нетерпением во взоре.

Мгновенно придя в себя, я отстранил Дару — а вместе с ней и совершенно неуместную демонстрацию эмоций на публике — и повернулся, чтобы представить его наконец моей дочери. Первой — в конце концов, будучи наследницей нашего течения, она имела эксклюзивное право на отдельное место в памяти самого яркого его представителя.

Прямо позади него мой взгляд наткнулся на самый нежелательный элемент той расстановки сил, которая сложилась на земле в мое отсутствие. Которой этот элемент позволил сложиться самым неблагоприятным образом.

— Что ты здесь … ? — бросил я опекуну своей дочери, вложив в сам собой вырвавшийся вопрос все свое презрение к типично светлому отступничеству.

Вопрос мой остался не только без ответа, но и без конца. Круговая порука светлых пересилила в одном из них даже воспоминания о предательстве другого.

— Как ты мог?! — перебил меня бывший хранитель гротескным возгласом. Став в театральную позу и выбросив вперед указующий перст. Не в перебежчика на сторону манипуляторов нашими детьми, а в собственного сына.

Тот только плечами пожал — по всей видимости, глубокое ознакомление с многовековым двуличием любого сторонника светлой доктрины, начатое и с моей скромной помощью, уже научило его не удивляться никаким их выходкам.

Впрочем, фальшь отдельно взятой этой покоробила даже Татьяну. Шумно выдохнув, она отбросила — небрежным жестом — все еще вытянутую в обвинительном жесте длань своего бывшего хранителя и двинулась навстречу своему сыну.

Он встретил ее на полпути — крепким и молчаливым объятием.

Ее бывший хранитель не смог, как всегда, стерпеть отсутствие внимания к своей персоне — тут же подскочил к ним и принялся скакать вокруг, пытаясь, как мне показалось, растащить их.

Юный мыслитель бросил ему что-то вполголоса — тот замахал руками, то и дело тыча себя пальцем в грудь, как взбесившийся шимпанзе. В конечном итоге, приятель моей дочери продемонстрировал уже явно приобретенное всестороннее понимание принципов взаимодействие со светлыми — охладив пыл своего родителя медвежьим захватом.

Окончательно, впрочем, утихомирить того удалось лишь объединенными усилиями юного мыслителя и его матери, обхватившей обоих руками и бормочущей при этом нечто увещевательное в ухо своего бывшего хранителя.

Я не смог полностью насладиться процессом укрощения вечно мнящего себя неукротимым хранителя — увидев на другом краю комнаты сестру моей дочери и сына хозяев этой дачи.

Они внимательно наблюдали за слегка неожиданным началом критически важных переговоров, время от времени переглядываясь — парень вопросительно чуть дергал подбородком, девочка философски пожимала плечами, вскидывая глаза к потолку.

Я же, глядя на них, в очередной раз отдавал должное своей чуткой интуиции. Заставившей меня буквально навязать свое присутствие на этих переговорах.

Обнаруженная расстановка сил не оставляла ни малейших сомнений в том, что светлые планировали их в своем типичном стиле. Не только моей дочери надлежало остаться единственной обвиняемой, лишенной поддержки и заступничества — за нашей спиной было организовано численное преимущество светлых перед лицом Гения. Сама мысль об их, даже объединенном, превосходстве над ним была смехотворна, но как показало то далекое, первое совещание в его апартаментах, своей непрекращающейся трескотней они могли просто не дать ему высказаться …

— Мне кажется, что все земные условности уже соблюдены, — прервал мои размышления его уверенный голос. — Хотел бы напомнить всем присутствующим, что времени у нас действительно мало. Так что предлагаю перейти прямо к делу.

— И кто предлагает? — уставился на него исподлобья опекун моей дочери.

Все лица обратились к Гению — юный мыслитель с родителями явили ему триединый лик — он же снова глянул на меня. Уже с легкой укоризной.

— Позвольте вам представить, — с готовностью вернулся я к самой почетной части своей миссии, — посланника нашего сообщества, не имеющего себе равных в нем ни по интеллекту, ни по послужному списку. Он стоял у истоков всего нашего течения …

— … а также у истоков много чего другого, в частности, этого мира, — скороговоркой скомкал он мою правомерно торжественную речь. — Посему я хотел бы узнать, что он на сей раз нам уготовил.

Ответом ему послужило единодушное молчание. Я с гордостью отметил, что я, по крайней мере, молчал не с отвисшей челюстью, а на лице моей дочери скорее читалось восторженное «О!».

— Это Вы — Гений? — произнёс вдруг юный мыслитель, решительно высвобождаясь из рук обхвативших уже его и пытающихся закрыть собой родителей.

— К Вашим услугам, — чуть склонил голову Гений, и продолжил с легким прищуром: — Следует ли понимать, что Вы готовы выступить от имени своего мира?

Теперь все обитатели земли воззрились на юного мыслителя. Он же глянул на Дару, чуть кивнул, закрыл глаза и нахмурился, явно сосредотачиваясь.

— Только давайте сначала сядем, — тут же защебетала она, поведя вокруг себя рукой. — Так говорить будет удобнее.

Еще не закончив последнюю фразу, она слегка подтолкнула меня в сторону Гения, подпорхнула к юному мыслителю, подхватила его родителей под локти, подвела их к тому месту, где только что сидела сама, и тут же плюхнулась на стул, отделяющий от них тот, возле которого стоял ее полностью ушедший в свои мысли приятель.

Чуть развернувшись, Татьяна быстро показала ей большой палец и решительно уселась рядом, дернув своего бывшего хранителя за рукав и ткнув ему пальцем в сидение по другую сторону от себя.

Нам с Гением осталось два места между ним и опекуном моей дочери. Я выбрал меньшее из зол — кроме того, только что подтвердившая свою неизменную правоту интуиция напомнила мне, что если бывший хранитель пойдет в очередной разнос, для усмирения его снова потребуются двое. Да и Гению с его места открылся прекрасный обзор всех участников переговоров.

— Я готов, — провозгласил он, устраиваясь на своем стуле поудобнее и обвив ногами его ножки.

— А я категорически возражаю! — тут же взвился его шмель крушить только что установившийся порядок. — Кто тебе право дал такую ответственность на моего сына взваливать? Я не помню никаких переговоров о том, что он будет за землю отвечать! Что ты вообще о ней знаешь?

— Да помолчи ты! — резко бросил ему неизменно молчавший до сих пор опекун моей дочери. — Ты себя права о земле говорить своими руками лишил.

Я хмыкнул — каюсь, не сдержался. Бывший хранитель смотрел на бывшего собрата, молча хватая воздух ртом. Татьяна взяла его под руку — очевидно, готовясь к очередному акту усмирения. Я прицелился к другой его руке, бросив предупреждающий взгляд на Гения — тот продолжал смотреть на юного мыслителя с выражением благожелательного ожидания на лице.

Назначенный оратор открыл наконец глаза и ответил ему таким же пристальным взглядом.

— Я действительно не имею права говорить от имени всей земли, — начал он неторопливо, но уверенно, вовсе не подбирая слова. — Я вообще сомневаюсь, что существует кто-либо один, имеющий такое право. Слишком много уже разных существ на ней обитает, и слишком разные у них цели.

— О чем же Вы хотите говорить? — подтолкнул его к продолжению Гений после непродолжительного молчания.

— Я могу говорить от имени ваших потомков, — тряхнув головой, ответил ему юный мыслитель. — По крайней мере, части их. Тех, которые разделяют наши взгляды.

— И в чем же они состоят? — чуть подался вперед Гений.

— Мы не хотим доминировать над людьми, — решительно заявил уже многократно превзошедший родителя в мудрости светлый наследник.

— Об этом уже поздно говорить, — вновь вмешался опекун моей дочери с явной досадой.

— Насильно, — бросил ему юный стоик определенно уже звучавший прежде аргумент. — Мы видим свою задачу в установлении контакта между вами и людьми.