Вынужденное — и в последнее время действительно слишком тесное общение со светлыми никогда прежде не сказывалось на моем отношении к ним. Наоборот — наблюдая практически в упор за их неустанными потугами причесать человечество под единую гребенку, выкорчевать из него малейшие ростки свободомыслия, я только все глубже убеждался в необходимости противостоять их фанатизму.
Несмотря на то, что возможностей для этого у нас оставалось все меньше. Светлые давили нас большинством, распространяя самые омерзительные представления о нас на земле и спуская на каждого нашего представителя на ней целую свору своих цепных псов — оставляя нам при этом самую грязную и презираемую работу и удерживая нас в резервации подальше от своих хоромов.
Подобно всем фанатикам, они с легкостью шли на любую низость, не гнушались ни лицемерием, ни нарушением слова, ни клеветой, чтобы удержать людей в рабстве, а нас — в образе отверженных парий.
Квинтэссенцией этой иезуитской сущности явился их последний проект.
Участие в котором нашего течения покоробило меня с самого начала.
Трудно было не согласиться с Гением, что идти на сделку с теми, кто тысячелетиями лепил из нас образ врага всего сущего — верх безумия.
И вновь ошибся наш величайший ум — реальность оказалась намного хуже. Наш глава не оставил мне роскоши сомнения в том, что вместе с партнерством со светлыми наше течение приняло и их методы.
В отношении моей дочери.
Перенос из нашей цитадели в общество моих старых светлых знакомых впервые не вызвал у меня раздражения.
Оно начало колоть меня позже. День за днем.
От тревоги за юного мыслителя — на фоне помутневшего образа нашего течения его положение единственного известного всем земного участника проекта уже казалось особенно уязвимым.
От невозможности сообщить его родителям о плетущейся вокруг него сети — я сам бы никогда и никому не простил скрытности в отношении опасности, грозящей моей дочери.
От осознания необходимости даже карающий меч оставить в неведении — тот, вне всякого сомнения, тут же поднимет в ружье весь свой гарнизон, но по привычке пошлет его обезвреживать моих коллег вместо того, чтобы тихо и незаметно перекрыть все возможные подступы к юному мыслителю с моей дочерью.
От вынужденной, уже давно забытой изворотливости в разговорах с ней — мои расспросы об успехах в расширении контактов только настораживали ее, вызывали встречные прямые вопросы, отнюдь не удовлетворялись моими ссылками на возможное присутствие нежелательных слушателей поблизости и заканчивались ее напряженной сдержанностью при прощании.
Мне начало казаться, что даже встреч с ней на земле я никогда не ждал с таким нетерпением, как сейчас возвращения Гения.
Вернуться ему пришлось раньше обещанного, сделав рекордный рывок на самом финише.
Карающий меч вызвал всех нас во время дежурного посещения своего бывшего отдела — и таким тоном, что даже бывший хранитель подключился к нему немедленно и в полном молчании.
Я же молчал — выслушав содержание разговора карающего меча с опекуном моей дочери — от невероятного облегчения. При известии о методах поисков юного мыслителя с моей дочерью своего пути на земле у меня словно … нет, не гора — вся пресловутая небесная твердь с плеч свалилась.
Вместе с возложенным на меня обетом молчания. И отсутствия инициативы.
После чего я охотно поддержал первую на моей памяти разумную мысль бывшего хранителя: вскрывшаяся бурная деятельность нашего подрастающего поколения, спровоцированная удаленностью нашей связи с ними, может оказаться лишь вершиной айсберга. Если мы хотим их полной откровенности, нам нужна встреча с ними лицом к лицу.
Для чего нам необходим Гений.
Никакого «Срочно!» я оставлять ему не стал — послал один за другим, максимально кратко, обнаружившиеся факты. Каждый из которых светился и пульсировал ярче любого сигнала аварийного вызова.
Он ответил мне немедленно. Без своих обычных отвлеченных комментариев, экскурсов в прошлое и напускающих тумана загадок. Не менее кратким распоряжением:
— Буду к утру. Вызвать на встречу обоих. В необычном для них месте. Мне будет нужна Татьяна.
— Только вместе со мной! — отбросил и я принятые в его обществе церемонии, но он уже отключился.
Я счел себя вправе принять во внимание отсутствие внятно выраженного возражения с его стороны — и огласил свою четкую позицию пор составу участников переговоров на земле остальным кандидатам.
В конце концов, простая справедливость требует равного количества адвокатов у каждой из провинившихся сторон.
К сожалению, это требование отступило перед единственной слабостью Гения.
Он появился во время нашей утренней разминки. Которая в тот день выдалась особенно интенсивной — ожидание Гения стало испытанием даже для моей выдержки.
— Место выбрали? — резко обратился я к бывшему хранителю, когда он вышел наконец из своих отдельных апартаментов — где мог, в отличие от нас с карающим мечом, хоть что-то делать для обеспечения нашей отправки на землю.
— Светина дача, — буркнул он тоже мысленно.
— А раньше не мог сообщить? — Я подумал было предложить карающему мечу лично промуштровать сегодня подкидыша, а мне оставить его обычного спарринг-партнера.
— Как узнал, так и сказал, — уже совершенно откровенно огрызнулся тот.
Карающему мечу его ответ тоже явно не понравился, но бросился он на меня — с таким пылом, как будто это не мне, а я нахамил. Причем, лично ему.
Типичная несправедливость светлых навеяла воспоминания о других подобных моментах на земле. Не поддающихся исчислению. Но здесь-то, в этом офисе, сами светлые нас якобы уравняли в правах — и я не намеревался подставлять ни одну щеку под партнерскую, с позволения сказать, ладонь.
В тот день я впервые слегка запыхался, расплачиваясь с карающим мечом за все предыдущие случаи травли наших последователей его сворой.
Акт праведного возмездия принес опьяняющее ощущение. Особенно, когда у карающего меча нервно задергались плечи, а глаза принялись рыскать по сторонам — очевидно, в поисках пути отступления.
И снова светлые отняли у меня заслуженную победу обманом. Заметив краем глаза необычное движение слева, я глянул туда, опасаясь удара исподтишка — и увидел бывшего хранителя, трясущегося и выдающегося обхватить себя руками. На земле, куда его определенно только что уложил не обладающий моим благородством в схватке подкидыш.
— Продолжайте-продолжайте! — раздался у меня в голове жизнерадостный голос Гения. — Не стоит обращать на меня внимания. И не спешите — заканчивайте свой мужественный турнир, как обычно, а я пока пойду поприветствую нашу дорогую Татьяну.
Голос его стих до довольного бормотания, которое сместилось к входной двери офиса и тут же исчезло. Вместе с все еще кружащим мне голову ароматом.
Карающий меч закрыл глаза и зашевелил губами, явно разразившись одной из принятых в его своре тирад. Старательно воздерживаясь даже от малейшего приближения к его сознанию, я покосился на остальных свидетелей долгожданного возвращения. Которому, как по мне, разве что фанфар и барабанного боя не хватало.
Подкидыш растерянно хлопал глазами, переводя их с одного из нас на другого.
Бывший хранитель уже приподнимался, пытаясь сесть и тряся головой с застывшим выражением на лице. Подкидыш шагнул к нему, выбросив в его сторону руку.
Неподвижная маска на лице у того сменилась кровожадной гримасой — резко, ребром ладони, он подсек подкидыша под колено.
Охнув, подкидыш отлетел в сторону и рухнул на все еще медитирующий карающий меч, отчаянно цепляясь за него, чтобы остановить падение.
Глаза карающий меч открыл на полпути к земле, но умудрился оседлать подкидыша на ней, вывернувшись в последний момент и заломив ему руку за спину.
Подкидыш взвыл — я бросился к ним, чтобы остановить очередной акт неправомерной и неадекватной агрессии.
Каждый пример которой мне было вменено в обязанность транслировать нашему главе.
Что сейчас никак не входило в мои планы, сосредоточенные исключительно на встрече с моей дочерью.
Бывший хранитель напал на меня, как и следовало ожидать, сзади, оттаскивая меня от карающего меча, раз за разом тычущего подкидыша лицом в землю под аккомпанемент своего угрожающего рычания и его невнятных всхлипов.
Я вложил в ответный удар всю свою неприязнь к подлости светлых и их квинтэссенции в лице бывшего хранителя, все свое раздражение от неестественной благосклонности к нему Гения, все свое напряжение от многочасового ожидания последнего.
Криволапый хранитель нырнул в сторону, пытаясь увернуться, запутался в своих собственных ногах и растянулся плашмя, молотя во все стороны руками …
В одной стороне в пределах его досягаемости оказался карающий меч.
Одним словом, окончание утренней разминки в тот знаменательный день превзошло ее саму. По накалу состязательного духа и массовости в одной куче-мале. Которую только я и пытался растащить, чтобы приблизить момент нашей отправки на землю. Получая, вполне ожидаемо, удары от всех светлых одновременно.
С типичной для светлых бессильной мстительностью карающий меч объявил разминку законченной, лишь когда счел их количество удовлетворительным.
В офисе Гений встретил нас в инвертации. Причем с Татьяной перед этим он явно беседовал в видимости — судя по ее естественному цвету лица и ровному дыханию. Бывший хранитель с карающим мечом тоже выказали самые минимальные признаки дискомфорта — в отличие от тех, которые испытывал я.
В других обстоятельствах мне бы польстило, что Гений решил расположиться поближе ко мне, но голова у меня снова пошла кругом у самой двери. И по мере приближения к столу все хуже контролировала ноги. Стул возле него подхватил меня в самый нужный момент — я ухватился за него обеими руками, как за якорь, чтобы восстановить взбесившееся чувство равновесия.
Только поэтому я не сразу заметил необычную картинку на экране своего сканера. По правде говоря, поначалу я сознательно избегал даже коротких взглядов в его сторону — в бешеную пляску ударились все части моего сознания и отражение ее на экране вряд ли бы поспособствовало восстановлению их баланса.