Восемь жизней

Поместье диких роз. 3-5 глава

III

Минул месяц. Метаморфоз не предвиделось. Лишь розы в саду стали цвести не так красочно, а листва слегка пожухла. С деревьев начали слетать листья, будучи ещё зелёными. И Зоя, осознавая неизбежную цикличность времён, гуляла по любимому саду, словно написанном Василием Поленовым.

Деятельные жильцы, бегающие по «замку», увлечённые пустыми заботами, с непониманием время от времени глядели в сторону «сумасшедшей» старушки, которая «обязательно простудится».

Оксан всё также в душной комнатушке изобретал велосипед.

Хризента занималась домашними делами, как Кларисса, и Берта, и Элла.

Герда наблюдала за чётким выполнением обязанностей. На этом её заботы ограничивались.

Николай пропадал на работе. Он был единственным человеком, выходившим за территорию фамильных владений.

Максим писал пятую за последние две недели картину, которую намеревался скорее продать. Заказчики приезжали к нему, восхищаясь авторским стилем.

Фёдор привозил необходимые продукты, в чём ему всегда помогал простодушный Илья. И в один из сентябрьских дождливых вечеров семья трудящихся собралась за обеденным столом из ясеня.

- Илья, ты знаешь, я далеко не молод. Ты всё умеешь, со всем справишься. Пора тебе сменять пост. – произнёс старик Фёдор, попивая из старой и верной кружки чёрный разведённый чай вприкуску со сдобными булочками, сотворённые руками матушки Авдотьи.

- Хорошо, отец. – строго ответил Илья, чувствуя, что перед ним открывается что-то новое, что в его понимании являлось высшей мерой свободы. Однако Илья не взирал на труды, связанные с высокой, относительно прежней, должностью, которые возрастают непосредственно с увеличением прав.

***

На следующий же день Илья принялся за дело самостоятельно. Фёдор в то же утро слёг с простудой, и за ним крутилась его любовь – Авдотья. Илья, выполнивший работу, решил, по обыкновению, заглянуть к своей реально существующей грёзе.

- Хриза, ты прекрасна. Я хотел бы увезти тебя к себе. – уверенно заявил он, приложившись к женщине среди многообразия зелени, находящегося поблизости леса.

- Это невозможно, ты же знаешь. Куда ты меня увезёшь? Куда? У нас не будет ни денег, ни жилья, ни уважения, если ты претворишь свои мечты в жизнь.

- Я буду работать больше. Ты занимаешься рукоделием. Мы можем это продавать. Да и у тебя богатые родители. Не пропадём.

Подобные разговоры велись практически каждый день, но Хризента никогда не соглашалась.

По правде сказать, Хризента противилась радикальному решению парня не только из-за своей преданность родителям, о силе которой сама не догадывалась, и боязни осуждения, но и потому, что понимала, какие чувства в действительности испытывает к Илье. Для женщины он был приходящим развлечением, уводящим от рутинной повседневности и заставлявшим её чувствовать себя словно героиня любовного романа, романа, подобного тем, коими Хриза, будучи подростком, зачитывалась настолько, что могла весь день провести в постели, прибывая в сладостной неге. Илья был слишком простым по натуре, чтобы понять это. А примитив, помноженный на влечение, не оставлял ни капли рассудка.

***

Листья пожелтели, а небо помрачнело от обилия туч. Хризента решилась на необдуманный –как казалось со стороны - поступок. Единственным человеком, которого она любила, была дочь, но женщина осознавала, что при любых условиях не сможет обеспечить девочке прекрасное будущее и привнести в её жизнь светлые моменты по причине озабоченности собственными проблемами. Что она могла рассказать Лине? Чему она могла научить свою девочку? Стирать, убирать, готовить? Личного капитала у Хризы никогда не было, поэтому о престижном образовании и речи не шло. Лина же читала целыми днями, повторяя судьбу матери. Хриза, вечером встретившись у амбара с Ильей, думала только о стремлении начать новую жизнь, заработать деньги и все их пожертвовать на благо Лины.

- Ну что, решилась наконец? – риторически спрашивал довольный Илья.

- Как видишь, да. – монотонно откликнулась молодая женщина.

Они ехали в пыльном и тесном грузовике. Хриза устремляла меланхоличный взгляд вдаль, прощаясь с прошлым.

Пропажа дочери вызвала в Герде страх, но, немного погодя, она, завидев лежащую на консоли записку, от пребывания в волнении перешла в состояние бурного негодования. Больше имя Хризенты не произносилось в доме.

Хриза тоже не говорила о родственниках. Более того – она даже не вспоминала о них. После рискового действия, совершённого тихой женщиной, жизнь её освежилась, и Хризента словно родилась заново. Воздух будто стал легче, природа – живее, люди – радушнее, погода – теплее, а душа беглянки – свободнее.

IV

Элла, опечаленная отсутствием ласки со стороны Николая, посвящала драгоценное время юной Марине. Вся любовь её без остатка, по крупицам, дарствовалась миленькому существу, отчего последнее росло счастливым и беззаботным.

Когда Марине исполнилось десять, белокурость её принялась уступать место золотистому каштану, а прежняя худоба – нехарактерной женственности. Девочка обожала следить за тем, как пишет картины дядя Максим, к тому моменту значительно продвинувшийся в своём мастерстве.

На смену активным играм, требующим от ребёнка такого качества, как резвость, пришли рисование и пение. А ежедневные хлопоты - что неудивительно - не входили в рано сформировавшийся точный круг интересов. Элла же принимала на себя роль не только Марининой матери, но и матери Лины. Таким образом, обе прелестницы были сполна обеспечены чистым детством.

Одним ясным июньским днём Марина, будучи радостнее обыкновенного, что было вызвано предвкушением празднования дня её рождения, вбежала в мамину комнату и принялась трясти матушку изо всех сил в попытке разбудить её. Но те попытки были тщетны, и Марина, осознав это умненькой светлой головкой, рухнула на колени, заливаясь слезами. Изнурённая женщина со светлой душой скончалась во сне, оставив Марину без самого родного человека в первый - а Лину во второй в её жизни - раз.

V

Яркое июльское солнце слепило глаза нежным касанием ясных нарцисцевых[1] лучиков. Такова звёздная ласка. Ароматный бриз слабо покачивал гулливеровские[2] деревья с насыщенно-зелёными кронами. Птицы складно чирикали, разрезая в полёте крыльями воздух.

Марина, подражая талантливым пташкам, напевала незамысловатую мелодию, подыгрывая себе на фортепиано, которое могло бы послужить экспонатом в Русском музее. Это была весёлая песнь, помогающая отвлечься от мрачных мыслей, слишком мрачных для столь юной особы.

Герда попивала горячий чай с приготовленным Бертой кексом, отклонившись в венском стуле за круглым раритетным столом и наслаждаясь пением внучки.

Пёсик с шерстью гименокаллисцевого[3] цвета, подаренный Лине на прошлый Новый год, смирно лежал у ног хозяйки в просторной гостиной, вместе с остальной семьёй.

Кларисса вышивала марганцеватый[4] цветок ириса на флавгризевой[5] канве, а Ада – пренеобычный ребёнок – спала в питайевой[6] кроватке так, что не было слышно даже дыхания.

Берта крутилась на кухне, замешивая тесто для любимого торта «Зи́лихкаит», готовя его по вековому фамильному рецепту, который хозяйки передавали друг другу из поколения в поколение и которому Берта уже учила Лину, однако та не проявила к данному занятию интереса более, чем лицезрение чужой работы.

Николай, читающий, сидя по правую сторону от Герды, исторические справки, приподнялся в раздумье и причалил к берегам Клариссы, на что та не обратила ни малейшего внимания.

- Кларисса, вы можете сегодня вечером зайти ко мне в комнату? – сказал он тихо.

- Зачем? – не отрываясь от дела проговорила она.

- Мне хотелось бы кое-что с вами обсудить. – Николай понизил голос, отчего разговор стал заговорщически таинственным.

- Хорошо. Раз вам так хочется.

Услыхав удовлетворяющий его ответ, Николай ринулся прочь.

Олежа – маленький принц – бегал по холлу, радуясь тёплому деньку. В конец он успокоился, увлёкшись игрой с уменьшенной моделью старинного поезда, располагающегося в дальнем углу Ламинариевой[7] гостиной.

Широко распахнув двустворчатую дверь, ворвался Оксан, не без помощи Максима ведя огромный стол с сооружением по типу принтера на кляйневых[8] колёсиках.

- Дамы и… дамы! – после этого те, кто не вздрогнул от грохота импровизированной повозки, обернулись. – Время моих упорных трудов не прошло зря, а в доказательство представляю вашему вниманию персофон! Вы спросите: «Что оно делает?» Я отвечу вам! Персофон сотворит из вашего почерка уникальный шрифт! Вам стоит только написать несколько слов, чтобы указывались все буквы нашего с вами алфавита, положить листок сюда, - Оксан показал на боковое отверстие персофона, напоминающее дисковод, - теперь вы можете набрать на этой клавиатуре любой текст, который желаете. Он будет виден на дисплее, и персофон напечатает ваш документ вашим же почерком, будто вы писали его от руки!

- Невероятно! – не дав договорить Оксану, воскликнула Герда.

- Оксан, вы молодец! – послышался голос Лины.

- Здорово! – воодушевилась Марина, успевшая расстроиться из-за прерывания её арии.

- Зачем это нужно? – оценивающе смотря на аппарат, произнесла Кларисса, после переведя не менее критичный взгляд на учёного.

- Как «зачем»?! Это же прорыв в науке и технике! Совершенно новое изобретение, не имеющее аналогов!

- Риса, ну что ты в самом деле. – начала Герда журить дочь.

- Вот, попробуйте. – продолжал первооткрыватель.

- Ох… - умоляюще вздохнула Риса, но, тем не менее, приблизилась к странному аппарату.

- Так, хорошо. – сказал, помедлив, Оксан, - Теперь напишите что-нибудь на листочке… Вот, листочек, держите.

Кларисса неохотно взяла данный ей лист слегка потрёпанной бумаги и написала запомнившуюся ей фразу: «Здесь один неизвестный был убит другим неизвестным».

- Отлично. – приободрённо сказал изобретатель, увидев, как женщина поставила точку. –Бросьте его в место, которое я называю листоприёмником. Сюда. И смотрите.

Риса сделала всё, как ей сказали. Вдруг машина затарахтела. Шум, при котором Оксан периодически подёргивал рычаги, нажимал кнопки, длился минуты две. Когда никто не ожидал, питиевая[9] лампочка сбоку персофона загорелась прострелевым[10] цветом.

Из самого нижнего отверстия модернового принтера вылез лист стандартного формата. Риса аккуратно и робко взяла его, и неподдельное удивление застыло на её нежном лице.

- Это же мой почерк!

- Невероятно! – воскликнула Герда, стоящая поодаль и выглядывающая из-за плеча дочери, - Вы волшебник!

- О, что вы? Просто учёный, - со скромным видом проговорил Оксан.

- И что это за текст? Я ничего не вводила на этой вашей клавиатуре, - прерывисто продолжала ошеломлённая женщина, по-прежнему не находящая сил поверить собственным глазам.

- Сей текст является, так сказать, стандартным, - мужчина заумно растолковывал суть простых вещей, - Я ввёл его заранее, чтобы проверить работоспособность машины. Это отрывок из моего любимого стихотворения «Sens» Бертрана Жекарде.

- Что ж, я признаю, что это изобретение необычно и ново, однако, - Кларисса говорила, стойко выдерживая тяжеловесный взгляд учёного, - я не верю, что оно найдёт своё предназначение.

Оксан чуток огорчился, но не подал ни малейшего вида, оставаясь официально холодным, что не соответствовало жизнерадостной натуре холерика.

***

В дверь постучали.

- Снова здравствуйте, - неохотно промолвила Кларисса, вступая за порог помещения, окутываемого будуарным освещением.

- Здравствуйте. Я рад. Что вы пришли, - улыбаясь и вставая с искусного кресла, произнёс Николай.

- Вы хотели меня видеть?

- Да, всё верно. Мне нужно кое о чём с вами поговорить... Можно на «ты»? – заученно протягивал мужчина, придавая каждому слову неповторимое значение.

- Можно, - ответила Риса, хоть этого и не требовалось.

- Кхм, так вот. Понимаете… В общем… Я хочу сказать… Вы увлекаетесь историей, мировым прошлом, жизнь наших предков, ведь так? – менее уверенно продолжал судья.

- Так.

- Отлично! Значит вы в силах и знаниях мне помочь! – Николай восторженно восклицал, тряся хрупкую молодую женщину за плечи.

Кларисса отпрянула в необъяснимом ужасе.

- В чём состоят мои обязанности? – вопросила она, принимая отторжённый облик.

- Ну… Вы поможете мне? Необходимо найти одно незаурядное дельце, случай, произошедший более двух веков назад в Испании.

- Ладно, без проблем. – отстранённо бросила женщина и поспешила удалиться.

[1] Нарци́сцевый – то же, что жёлтый.

[2] Гулливе́ровский – гигантский, высокий.

[3] Гименокалли́сцевый (от названия цветка - гименокаллис) – то же, что белый.

[4] Марганцева́тый – то же, что фиолетовый.

[5] Флавгризевый (от эсперанто flavgriza - бежевый) – то же, что бежевый.

[6] Питайевый (от названия плода – «питайя, питахайя») – то же, что розовый.

[7] Ламина́риевый – тёмно-зелёный цвет холодного оттенка.

[8] Кля́йневый (от нем. klein – маленький) - небольшой, маленький.

[9] Питиевый (от фр. petit – маленький) – небольшой, малый.

[10] Прострелевый (от названия цветка «прострел») – то же, что фиолетовый.