Восемь жизней

Поместье диких роз. 6-7 глава. Маргрет и Элина

VI

Кларисса мигом нашла и проанализировала волнующее Николая уголовное дело. «Молодец!» - ласково хвалил он женщину, гладя её по голове. И тогда, в ту секунду, Риса поняла, чего бы ей действительно хотелось, чего не хватало и чем она желала заниматься. Жизнь окрасилась в новые цвета, более яркие, чем прежде. Молодая женщина с удовольствием оказывала помощь мужу покойной сестры, начиная чувствовать интерес не только к работе, но и к близкому ей человеку. Николай же был целиком погружен в океан забот, вызванный нагрузками на работе, не дающими мужчине возможности даже думать о чём-либо, помимо связанного с его профессией.

- Коля, - тихо проговорила Кларисса, однажды подойдя к статному брюнету, наблюдавшему за сиянием красной Луны на чёрном небосводе, - я давно хочу тебе сказать… Я… Ты мне нравишься.

Николай, словно не слыша её, молчал, как ни в чём ни бывало.

- То есть…я… я люблю тебя! – вырвались из её уст пылающие слова, приобрётшие силу после десятилетий подавления условно-необходимыми правилами.

Господин, озаряемое лунным светом лицо которого виднелось во тьме ночи, не шелохнулся. Было очевидно – он и ранее догадывался, что сей диалог состоится, но не ждал, что именно сейчас: он не чувствовал себя подготовленным. Николай знал, что тот мимолётный любезный взгляд, те быстрые прикосновения, тот мягкий высокий голос не случайны.

Осознав невзаимность переполняющей сердце любви, Кларисса, не сумев сдержаться, спустя пару мгновений крикнула в лицо Николая оскорбление, окончательно освободившись от оков условностей, и выбежала из ненавистной ей комнаты.

На следующий день Николай получил известие от Берты, которая, подобно матери, всегда была в курсе событий. Записка с коротким текстом, окаймлённая серебристым узором – фамильным знаком семейства Айнзам, гласила:

«Дорогой Николай, спешу сообщить вам печальную весть. Кларисса сегодня утром, в пять часов тридцать две минуты, была найдена мною лежащей в ванне с перерезанным горлом. Я знала о её чувствах к вам, но не пытаюсь (и не желаю) винить в произошедшем вас.

P.S. Не делайте глупостей.

Берта.»

Несколько минут Николай находился в ледяном ступоре, но, опомнившись, выдвинул ящик рабочего стола и, слегка помедлив, рывком схватил лежащий там начищенный револьвер.

Через семь секунд тело, именовавшееся Николаем, покоилось сродни револьверу в злополучном ящике дубового секретера.

VII

Трагические события, обрушившиеся как снег на голову, не укладывались в сознании привыкших к размеренной жизни людей. Берта, боявшаяся повторить судьбу одной из своих сестёр, с целью не нагружать себя «лишними» заботами, отправила Марину и Лину в школу-интернат, оставляя малолетнюю Аду и излюбленного сыночка у сердца. Девочкам в изолированной школе жилось, хоть и непривычно, но не так тяжело, как могло казаться изначально. Пробыв в небольшой, плохо обустроенной школе для девочек, Лина простудилась, а, проявившая невольно для самой себя заботу, Марина ухаживала за кузиной, примеряя роль матери, которой у Лины, можно сказать, никогда не было. Но контакт с больными людьми редко проходит без последствий: уже через неделю столь сентиментальная и позитивно настроенная в собственных намерениях Марина слегла. Две сестры, греясь и сохраняя надежду, жались друг к дружке, не ожидая помощи извне, и не без основательно: о юных созданиях позабыл весь мир. Вскоре обе девочки, оставаясь, однако, верными наилучшим убеждениям, умерли, оказавшись в итоге в нежных объятиях смерти.

Узнав страшную весть, Герда, нёсшая на руках ничего не осознающую и оттого счастливую внучку Аду, подняла, а после резко опустила в ужасе руки. Ада, не издав ни крика, упала по ту сторону, запомнив мир светлым и красочным, словно картины Максима, которых она никогда не видела.

Череда семейных трагедий тянулась неподъёмным бременем над Айнзам. Герда в одеянии вольфрамого[1] цвета бродила по комнатам, будто призрак. Берта не находила себе места, не осознавая происходящего в настоящем, видя перед собой только ушедшее прошлое. Олег больше не играл так весело: он ощущал тяжёлый дух, повисший в воздухе. Максим выражал испытываемые эмоции в мрачности написанных им произведений, всё чаще приобретающих оттенки тревоги и боли. Оксан, ставший полноправным членом семьи, приостановил работу над совершенствованием персофона, заливая время настойкой с верхней полки буфета. И лишь Зоя по-прежнему перебирала пыльные стопки книг, любуясь на неизменный вид из мутного окна.

Любовь моя, корнет!

Для вас сей пируэт.

Пусть не страшит вас та боль,

Что испытывает влюблённый порой.

Мой милый кадет!

Готов для вас обед.

Пусть не настигнет вас та месть,

Что называют в краях наших «лесть».

«Ох, как же я вас ненавижу,» - пронеслось в голове одинокой пожилой женщины перед тем, как она стремительным движением бросилась в сторону оконного проёма, освобождая от бренной жизни утомлённую душу, отправляясь в неизбежную гавань, именуемую адом, усыпанную бескрайним ковром распустивших свои очаровательные бутоны кровавых роз.

29.04.2019

[1] Вольфрамовый – то же, что чёрный.

Маргрет и Элина

Двадцать восьмого марта 1878 года оставшийся без работы в единственной постигнутой им отрасли – кораблестроении - Йёрген, любящий свою профессию, с исхудавшей женой Биргиттой покинул город Гётеборг, столь родное побережье реки Гёта-Эльв, опасаясь судьбы Матильды де Браоз, и отчалил навстречу неизвестному будущему, кажущемуся новоиспечённому путешественнику радужнее жестокого «настоящего». Биргитта – светловолосая и белокожая молодая женщина с осунувшимся лицом и впалыми глазами – находилась на четвёртом месяце беременности. Счастливая любящая пара стремилась за американской мечтой, к берегам США, к лучшей жизни для себя и своих ожидаемых детей. Но долгая поездка окончилась невыразимым удивлением и разочарованием – супруги неожиданно для себя обнаружили пустые поля и виднеющиеся вдалеке замки. Причалив к неизвестной бухте, Йёрген вышел и, увидав проходившего мимо непривлекательного гражданина, задал тому волновавший его вопрос:

- Сэр, это Америка? Мы в Америке?!

Неотёсанный незнакомец нахмурил брови, отчего его лицо стало казаться ещё менее приятным.

- Что ты сказал? Америка? Ты сказал «Америка»? Нет, дорогой, никакая это не Америка. Дружок, ты в Шотландии.

И мужлан в грязной разорванной одежде похлопал слегка испуганного Йёргена по плечу.

Йёрген не мог понять услышанного им диалекта, но суть уловил – пара очутилась в Шотландии.

К вечеру пара нашла ночлег, объявив дом Аллана – как позже выяснилось, так звали вызывающего отторжение внешним видом, но щедрого и добродушного внутри, незнакомца – своим временным пристанищем.

Вскоре Йёрген и Биргитта обзавелись собственным домом и начали вести хозяйство на новой земле. Биргитта, исправно выполняющая роль домохозяйки, спустя несколько месяцев разрешилась от бремени двумя чудесными дочерьми-близнецами. Девочек назвали Маргрет и Элина. Они – с волосами форзицевого[1] цвета, полупрозрачными голубыми глазами и бледной, иссиня-белой кожей - были похожи как две капли воды и смотрели друг на друга, будто в зеркало. Родители бесконечно радовались появлению на свет двух нежных созданий и на любые сложности взирали с невероятным простодушием.

Время шло, и девочки росли. Они уже были далеки от люлек и погремушек. Юным леди необходимо было учиться письму и счёту, чего жившие в деревне Йёрген и Биргитта позволить не могли, да и сами научить были не в состоянии по причине собственной безграмотности.

Однажды в Абердин, где проживало молодое семейство, наведалась знатная дама, имени которой не называли, однако многие полагали, что за тёмной, скрывающей лицо, шалью скрывается не кто иная, как Елена, дочь королевы Виктории, так часто одаривавшая своей добротой простых бедняков. Кем ни была загадочная герцогиня, помощь её представлялась спасением для многих. Женщина, завидев краем глаза беспечно играющих маленьких девочек, возжелала взять обеих себе на попечение, в надежде воспитать из них умных и воспитанных барышень, способных составить в учёности и благочестии конкуренцию королевским отпрыскам. Сообщив об этой идее родителям близняшек, женщина с нетерпением ожидала услышать от них одобрительного ответа. Биргитта, опустив вниз голову и устремив рассеянный взгляд в деревянный скрипучий пол, заранее принялась тихо плакать, думая о судьбе тех, кого любовно держала под сердцем немало недель, кого оберегала и о ком заботилась на протяжении семи лет. Йёрген нервно переводил взор с весёлых ангелочков на «даму с красивым хвостом»[2], и наоборот. Как глава семьи, он не мог принять верного решения, но, привыкший к резким жизненным поворотам, будучи неисправимым авантюристом, он высказался в пользу отъезда Маргрет и Элины в Лондон, где те будут проходить обучение у лучших преподавателей Великобритании.

Девочки не понимали, почему мама плачет, почему папа молчит и смотрит в сторону и почему странная леди улыбается. Вопреки слезам родителей и детей, женщина увела юных, в платьях, не стесняющих резвых движений, ангелов с исполненными горя и страха лазурными глазками; с длинными пшеничными волосами, укрытыми белыми чепчиками, к мрачному и устрашающему дилижансу, над которым царственно возвышался сумеречный небосвод.

***

Таинственная дама не обманула. Правда, Йёрген и Биргитта не имели возможности узнать об успехах дочерей. Теперь они, обзавёдшись четырьмя не менее чудесными детьми, отдавали всю любовь и родительскую ласку им. Трое мальчиков: самый старший - Леннарт, восьмилетний Эдвин и Феликс, недавно отпраздновавший три года пребывания на свете, а также пятимесячная Шарлотт не давали повода для волнений, а значит, не являлись толчком к усилению страха обоих родителей за потерю кого-либо из их дружной, связанную крепкими узами, семьи.

Двенадцать лет назад, под бойкий аккомпанемент лондонского дождя, женщина, походящая на призрак Банши, вела за собой двух юных прелестниц, изумлённых масштабами британской столицы. Девочки поначалу были тихи и спокойны, общаясь лишь друг с другом. Но потом, изучив обилие коридоров и комнат построенного полвека назад поместья, Маргрет и Элина стали допускать в свой круг остальных детей и взрослых, восторгавшихся красотой и обаянием близнецов.

За столько лет неумелые деревенские девочки превратились в интеллигентных девушек с искрящимися солнечными волосами и открытыми голубыми глазами, такими же, как в позабытом детстве. У Маргрет, однако, в отличие от Элины, во взгляде скользили деловые и даже повелительные нотки, какие бывают у чопорных старух, а губы её были несколько тоньше, чем у сестры. Элина, в свою очередь, обладала более полными щеками и менее плавным изгибом темноватых бровей. Сангвиничная Маргрет предпочитала общество мужчин, Элина – сестры и близкой подруги, стройной и высокой брюнетки Сары. Маргрет обожала театр, Элина – конную езду. Маргрет любила носить розовые платья, Элина – синие. Но, несмотря на мнимые разногласия, сёстры очень любили друг друга и жили душа в душу, понимая с полуслова мысли другой.

***

Попивая из милой фарфоровой чашки, украшенной растительными узорами, Маргрет бросила недвусмысленный взгляд на робко вошедшую без стука Элину.

- Ты никогда не стучишь, - сказала Маргрет после пары секунд молчания, опустив неласковый взор в полную ароматного чая чашку.

- Да, и ты это знаешь, - улыбнулась Элина.

- Да, и ты знаешь. И ты прекрасно знаешь, что Она будет злиться, - менторским тоном продолжала Маргрет.

- И что с того? – беззаботно спросила стоящая у двери девушка.

Сёстры находились одни в просторной гостиной в викторианском стиле.

- Неважно. Я не хочу ссориться с тобой, Элли, - произнесла Маргрет, поставив горячую чашку на маленький круглый стол, встав и крепко обняв, как ей казалось, глупенькую сестру, - Мне плевать на твоё непослушание. ведь я – не Она.

- Ой, Грета, ты всегда это говоришь.

- Мне не нравится, когда ты называешь меня Гретой.

- Я знаю.

Элина разняла объятия и нежно взглянула на милое лицо сестры.

- Ты такая красивая, - проговорила она.

- Как и ты.

Девушки рассмеялись и мигом направились в соседнюю комнату к Ней.

***

- Дорогая мадам, разрешите войти, - уверенно сказала Маргрет.

Из приоткрытой двери виднелась развалившаяся на жаккардовом кресле Она.

- Конечно, Элина, входи, - послышался низкий грудной голос немолодой женщины.

- Я не Элина.

- А, мисс Маргрет, я всегда вас путаю.

- Да, мадам.

- А я Элина, - вмешалась девушка в небесно-голубом, под цвет её глаз, платье.

- Я вижу. Что вы хотели, девочки?

- Мы? Да так, хотели бы поинтересоваться, едем ли мы сегодня куда-нибудь?

- Да, едем.

- Куда?! – одновременно воскликнули обе.

- К сэру Гамильтону. В его фамильном замке ожидается бал.

- О-о-о, а сэр Кавендиш будет? – с блестящими яркими глазами спросила Элина, гладя рукой другую руку.

- Да, Элина.

- Прекрасно! – на вдохе мечтательно произнесла девушка, закатив к потолку глаза.

- Извините, мадам, более не будем вас беспокоить. До свидания.

- До свидания, девочки.

Маргрет взяла сестру за руку, и две изящные нимфы поспешно удалились.

***

Спустя два часа мадам со своими воспитанницами собралась на бал, обещанный быть роскошным.

Маргрет надела великолепное алое платье с широкими у основания рукавами-фонариками. Образ дополняла плоская, впечатляющего диаметра шляпа, украшенная метровым пушистым пером ряженкового[3] цвета.

Наряд Элины выглядел более кэжуальным[4]. Её бирюзовое платье с молочными вставками больше походило на дневной ансамбль, чем вечерний, тем более бальный. Шляпка с атласной лентой цвета старой пожухшей бумаги, завязанной в милый бантик, указывала на юный возраст девушки, не стремившейся взрослеть.

Мадам, мало озабоченная внешним видом, надела неизменный траурный наряд, аккуратно дополненный шляпой, с передней части которой тянулась чёрная кружевная вуаль, придававшая женщине вид печальный и, вместе с тем, таинственный, удивительно не подходящий к роду мероприятия.

В 19:17 дамы отчалили на комфортабельном ландо прямиком к замку Конфронт[5], располагавшемуся вблизи Эппинг Фореста.

[1] Форзи́цевый – то же, что жёлтый (от названия кустарника «форзиция»).

[2] Так называл Каспар Хаузер дам с шалью.

[3] Ря́женковый - цвет, схожий с молочным, но более оранжеватого оттенка.

[4] Кэжуа́льный - то же, что простой (здесь), повседневный (от англ. «casual» - повседневный).

[5] От англ. «confrontation».