Свет в конце туннеля

Глава 6

Намереваясь выбраться из глубин своих размышлений и разделить тяготу сложившейся жизни, я решилась позвонить матери. Кто как ни мать поможет своему ребенку в трудный период в жизни. Даже если речь шла о простой возможности выговориться и оказаться услышанной, но и против поддержи ничего против я в данный момент не имела. Я не могла выносить и дальше поступок Кости в одиночку, все сильнее терзая себя. Мне нужно было с кем-то разделить его вероломный поступок, а заодно и признаться матери в намерении развестись с мужем.

― Привет, мам, ― не своим голосом поздоровалась я, как только мама ответила на звонок.

― Привет, Оля, ― с тяжелым вздохом ответила она. ― Выкладывай уже, что стряслось? Знаю же, что просто так ты никогда не звонишь.

― Да, не просто так. У меня новость - я решила развестись с Костей, ― как на духу выложила я и стала ожидать реакции мамы, но ее не последовало, а потому пришлось объявить причину: ― Я застала его с любовницей в аэропорту, с которой он уже встречается за моей спиной около года. А еще он сделал ей карьеру певицы, о которой я всегда мечтала. В общем, это как нож в сердце.

И когда я вкратце обрисовала всю суть своей проблемы, мама все также продолжала молчать. Она внимательно выслушала меня, но так ничего и не сказала.

― Мам? ― обратилась я, ошибочно пологая, что связь попросту оборвалась.

Но услышав, недовольное сопение на том конце провода, я поняла, что мама просто не могла подыскать нужных слов. А затем она заговорила суровым тоном, который тотчас вызвал у меня возмущение. Я сразу почувствовала себя маленькой девочкой, которую вот-вот намеревались поставить в угол за плохое поведение, как было в детстве.

― Ольга, ты в своем уме?! Не смей этого делать! Это был твой выбор, поэтому будь добра живи с ним до конца. Нечего позорить нашу семью своим разводом, ― заявила мама, не позволяя мне перебить ее. ― Чтобы он ни делал - терпи! Тем более, это всего лишь измена, да даже если бы и бил - ты должна терпеть! Он тебе такую жизнь устроил, как сыр в масле катаешься, сидя дома, а кто-то пашет на трех работах и живет в коммуналке, доедая последний кусок хлеба с солью. Ты же живешь как в раю, в роскошном доме, катаешься на дорогой машине, можешь тратить столько, сколько многие за жизнь не видят. Подумаешь изменяет, подарок он тебе делает - теперь тебе даже ублажать его не надо. Живи и радуйся беспечной жизни. И не смей портить жизнь ни себе, ни нам с бабушкой. Мы ведь тоже живем за его счет. Так что выкинь эту бредовую идею из головы и иди трать денежки Князева на законном основании. И чтобы больше я не слышала от тебя слова "развод"! Ольга, ты меня поняла?!

Ничего не ответив на речь мамы, противоположную ожидаемой поддержке, я молча положила трубку. Я никак не ожидала от матери подобного заявления. Да и о каком позоре семьи разводом шла речь, если она и сама была разведенкой. Я помнила те громкие скандалы между родителями, с руганью и битьем посуды, берущие начало в какой-нибудь мелочи. Мама настолько сильно довела отца, что он решился подать заявление на развод. Я помнила тот скандал, после которого папа собрал вещи, подошел ко мне, сжал в самых крепких объятьях, которые я только помнила, и тихо прошептал "Прости, Олюшка, прости!". Это была наша с ним последняя встреча. Мне было десять, когда я лишилась отца и осталась со вспыльчивой матерью.

Позор семьи, как же... Я в отличие от матери, была примерной, нескандальной женой, не смеющей перечить мужу и все делать в угоду ему, закрывая глаза на самые страшные проступки. Она же выносила ему мозг по каждому пустяку - слишком громко чихнул, закатил глаза или посмотрел на нее неправильным взглядом...

Не успела я собраться мыслями после разговора с матерью, как она перезвонила. Наверняка для того, чтобы упрекнуть за сброшенный звонок и неуважение к ней, а потому поднимать трубку я не стала. Ничего толкового из этого разговора бы не вышло. Наши позиции в данном вопросе были диагонально разными.

За всю свою жизнь я только дважды перечила воли матери. В первый раз, когда втайне от нее, уехала в столицу, чтобы подать документы в консерваторию, с поддержкой бабушки, которая была народной певицей в своей молодости. Только, пройдя все этапы конкурса и получив бюджетное место, я решилась признаться маме, что поступила в консерваторию, а не в ПТУ. Тогда мама устроила скандал вселенского масштаба. Она была категорически против моего выбора, пророчив мне нищету и убитое время на бессмысленное обучение. В ее понимании, петь можно было только во время принятия душа. Она хотела, чтобы я отучилась на толковую профессию, такую как повар или швея, чтобы всегда быть при еде или одежде.

У нее перед глазами стоял опыт матери, моей бабушки, которая пела всю свою жизнь на сцене за гроши и жили они очень бедно за счет одной зарплаты моего дедушки. А потому мама не хотела, чтобы я повторила судьбу бабушки. Но бабушка же была другого мнения. Она задыхалась без пения, сцена была для нее смыслом жизни. Бабушка говорила, что выступала бы даже если бы за это и вовсе не платили. Именно она поддерживала мое рвение к пению и направила в консерваторию, убедив пойти наперекор матери.

Мама же тогда ближайшим рейсом добралась до столицы, прямо до консерватории, чтобы забрать мои документы. Не обращая внимания на мои слезы и мольбы, мама тащила меня за руку в кабинет секретаря. Но проходя мимо кабинета, в котором репетировали выступление по случаю предстоящего нового учебного года, мама замерла. Услышав нежный женский голосок, мама вспомнила пение бабушки из своего детства. И, проронив несколько скупых слез, она отпустила мою руку и вернулась домой, давая мне добро на обучение в консерватории на джазовом отделении.

Второй раз я осмелилась пойти против матери, когда сообщила маме о предстоящей свадьбе. Тогда она вспомнила о моей незаконченной учебе и запретила выходить замуж. А после, увидев фотографию Кости, она вообще хотела запретить мне возвращаться в столицу, назвав Костю бандитом из-за большого числа татуировок и грубой внешности. Но я четко дала матери понять, что выйду за Костю, потому что люблю его. Да и мама недолго сопротивлялась свадьбе, стоило ей познакомиться с Костей и узнать о его финансовом состоянии, как он стал для нее любимым зятем.

А сейчас мама не собиралась понимать моих чувств, живя по своей логики и корысти. Раз Костя оплачивает мое существование, значит, он царь и бог, который может изменять, руки распускать, делать все что угодно. А я должна была терпеть, стиснув зубы и стерев слезы с лица. Мама вообще выставляла все так, словно мне повезло с мужем - главное, что платит за все, а остальное не имело значения. Но разве имели значение деньги, если сердцу было так больно от предательства. А точнее не сердцу, а тем осколкам, что от него остались.

Мама, прожив всю жизнь в бедности до появления в моей жизни Кости, теперь держалась за него как за спасательный круг. И если сейчас мама кричала, буквально приказывая терпеть похождения мужа, то, чуть погодя, она бы перешла на мягкий тон, пытаясь меня убедить принять верное, по ее мнению, решение. Она бы наверняка сказала, что любовница - это временная игрушка, а я - семья, к которой он будет возвращаться после каждого развлечения. Но кто сказал, что я хочу принимать мужа после каждой подстилки? Пусть с ней и строит свою семью, а у меня еще осталась гордость.

Мамины слова дрелью продолжали врезаться в голову, смешиваясь со словами семилетней давности, когда я впервые поделилась с ней подозрениями в неверности Кости. Тогда она деликатно убедила меня в обратном, сказав, что я просто накрутила себя и Костя был порядочным мужчиной, не способным на измену. И Костя тоже успокоил: "Мышка, ты у меня единственная. Моя жена. Зачем мне другие?".

А я и поверила. Сначала матери, которая действовала в собственных интересах, боясь потерять кормушку, а затем и Косте, который был, как всегда, излишне убедителен. А теперь я устала быть Мышкой. Та тихая и наивная мышка внутри меня умерла. Ее жестоко подвесили за хвостик и оставили висеть бездыханное тельце, чтобы оно служило для меня напоминание расплаты за наивность. А вместе с ней умерли и иллюзии о семейном счастье с Костей. Я отдала ему слишком много, пожертвовала слишком многим ради мужа и его целей, а в итоге осталась ни с чем. Хотя нет, кое-что я у него все-таки взяла... Благодаря ему Оля Мышкина, или просто Мышка, умерла, осталась Ольга Князева.

Я всегда жила по чужим правилам, всегда боялась произнести лишнее слово, а теперь я захотела взять управление своей жизнью в собственные руки. Я больше не была намерена терпеть чужое управление своей жизнью. Теперь я хотела жить не ради кого-то или чего-то, а ради себя. Я больше не собиралась подстраиваться под кого-либо. И уж тем более не собиралась терпеть похождения мужа по наказу матери. Я не стану терпеть измены и предательство Кости только, чтобы остаться при роскоши и богатстве.

Я прожила в этой золотой клетке под контролем Кости долгие десять лет, без его разрешения и одобрения не делая ни шагу в сторону. Казалось, будто каждый мой чих и вздох принадлежали мужу и только он один был вправе повелевать ими. Я устала дышать с позволения мужа, настал черед вздохнуть полной грудью.

И теперь у меня была фора в полгода, чтобы организовать свою жизнь до неузнаваемости, а после встретить Костю и потребовать развода.

И начать изменения в жизни я решила с самого главного - возвращения к пению. И помочь мне с этим мог только один человек - лучший педагог на свете, Инна Борисовна.

Она всегда была стройной, изящной, нежной, но в то же время боевой женщиной. И если меня не подводила память, то сейчас ей было шестьдесят девять лет. Я очень точно запомнила ее коричневую кожаную юбку, воздушную белоснежную блузку и похвальную улыбку, которая за одну секунду могла стать осуждающей. Она была ухоженной и даже в своем возрасте имела вагончик из мужчин. Я всегда хотела быть похожей на нее, но была слишком робкой и стеснительной. Однако помимо внешних данных, у Инны Борисовны был еще и безупречный талант - научить петь даже слепого и глухого покойника. Если бы не она, то я возможно бы и петь никогда бы не научилась. Она была послана человечеству свыше. Недолго думая, я набрала ее номер телефона и стала считать прошедшие гудки, как вдруг она подняла трубку.

― Здравствуйте, Инна Борисовна! С прошедшим праздником вас! ― начала издалека я, боясь переходить к сути и услышать не тот ответ, на который рассчитывала.

― Здравствуйте, девушка. Спасибо. А вы, простите, кто? По голосу не припоминаю вас, ― отозвался знакомый сердцу хриплый голос преподавателя по вокалу.

― Инна Борисовна, это ваша бывшая ученица - Оля Князева, ― и только озвучив свою фамилию, я поняла, что представиться следовало иначе: ― Точнее, Оля Мышкина.

― Олечка, ты что ли?! А я тебя по голосу не признала - богатой будешь! Это ж сколько я твой родной голосок не слышала! Как ты, дорогая? ― с радостью в голосе отозвалась Инна Борисовна, отчего у меня сердце сжалось. Родная мать так не обрадовалась моему звонку, как преподаватель, с которым я была знакома всего пару лет.

― Хотелось бы, чтобы было лучше, ― глухо, без притворства ответила я. ― Рада, что вы меня еще помните, а я то думала уже забыли. У вас же столько учеников было, ― сипела я, утирая нос и предостерегая себя от подступающих слез.

Я ведь из-за Князева бросила Инну Борисовну и стала домоседкой, так и не доучившись. И сейчас, после звонка, как никогда прежде, захотелось отмотать время и вернуться в прошлое, в консерваторию, чтобы попасть на урок любимого преподавателя.

― А что такого случилось? Что с голосом, дорогая? ― забеспокоилась Инна Борисовна.

― У меня вся жизнь наперекосяк пошла и я поняла, что хочу петь, Инна Борисовна. Больше всего на свете хочу опять начать петь... ― ответила я, не сдерживая жалобного всхлипа. Слезы начали беззастенчиво стекать по моим отъевшимся щекам, а истерика буквально завладела моей ослабшей психикой. А все потому, что речь зашла о моей несбывшейся мечте.

― Ну тише, чего мокроту разводишь? Что случилось то? Почему не поёшь, раз хочешь? Муж руку приложил к этому? ― засыпала вопросами женщина, очень точно попадая в цель.

― Инна Борисовна, этот муж оказался самым настоящим уродом! ― злобно процедила я.

― Ну, я так и поняла. Не ты первая таким заявлением бросаешься. Они, знаешь ли, в большинстве своем козлы и уроды. По себе то уж знаю... ― отозвалась Инна Петровна, поддерживая меня и понимая как женщина.

― Это точно, ― прошептала я в трубку, пытаясь покорить свою истерику.

― Так ты чего звонишь то, Олечка? Не просто так же пожаловаться на жизнь мне решила. Поди надо что-то от меня, да? ― Инна Борисовна быстро раскусила причину моего звонка и это было совсем неудивительно.

Но была ли я готова попросить своего преподавателя о возобновлении уроков, отвлекая ее от беззаботной пенсии, и возвращаясь к тому, что я очень давно похоронила?