Грешный шепот дождя

Глава 2

Эля

Тревожный сон с участием двоих взрослых мужчин и меня, заставляет подскочить с капельками пота над верхней губой. Не припомню я, чтобы меня так полоскало. Всю ночь меня наглаживали требовательные руки и рассматривали две пары голодных глаз. С ужасом обнаруживаю, что возбуждена до пугающей влаги между ног. Досиделась за книжками, итишкина жизнь…

- Эля, девочка! Надеюсь, ты не пренебрегаешь режимом в наше отсутствие? – слышу голос мамы из коридора, и в мгновение натягиваю пижаму.

Запахивая легкий халатик, я бегу в ванную, стараясь не попадаться на глаза родителям хотя бы какое-то время. Душ, контрастный и беспощадный, но чертовски полезный для фигуры. Оживаю, возвращаясь в реальность, и навожу красоту, убирая волосы в высокий пучок, как любит мама. Она уверена, что девушка и женщина просто обязана иметь прилизанную голову. Папа, конечно, проще, но он согласится с мамой в любом случае, даже если она скомандует «роем окопы» под ядерный взрыв. Выпархиваю из ванной, я направляюсь в свою комнату, чтобы переодеться. Вот именно сегодня мне очень хочется отсрочить свидание с маминым занудством. Зная, что она соскучилась, это неизбежно.

- Эля, девочка, почему ты не спешишь к столу? Тебя ждет Алексей. Что подумает о тебе этот серьезный молодой мужчина? – жеманно и скабрезно, словно с горничной.

- Кто? Ну, блиин… - в памяти оживают ее нравоучения по телефону в последние пару недель.

- Не вздумай лопотать эту ерунду за столом! Ты девушка из приличной семьи, а не из-под забора! – ее лицо бескомпромиссно сияет уверенностью, что сейчас я живо напялю все самое лучшее и выползу безмолвной тенью в кухню.

По мнению мамы, девушка должна быть в первую очередь кроткой и желательно молчать. Собственно, за каким тогда рожном она нужна за столом? Есть она, кстати, тоже должна более чем умеренно. И как только моей маман удалось приобрести внушительную стать, если она следовала своим же правилами? Вообще маму я люблю, но ее хроническая позиция карлсоновской домоправительницы вышибает последнее терпение!

Напяливаю скромные темные джинсы и аккуратный белый топ без единой надписи. Да, в присутствии родителей я – Эля-недотрога и сама кротость. Правда, я не считаю это сколько-нибудь полезным качеством. Просто соглашаюсь и плыву по течению их бесконечной заботы о моем моральном облике. Прошлый век, средневековые табу – это все царит в нашем доме, уважение личности, ее интересов и хорошее настроение – небывалая роскошь. Обычно мама всем недовольна и носит маску «блюстителя» закона и морали. Я же просто жду возможности самостоятельного заработка, чтобы «съехать». И к моему несчастью, я слишком легкая на подъем, радующаяся жизни обычная девчонка, которой выпало вырасти в семье необратимых всезнаек.

- Доброе утро. – тихо говорю, стараясь не рассматривать парня, которого мама назвала молодым мужчиной.

Вихрастый, как розеточная морская свинка, в очках, которые беспрестанно поправляет указательным пальцем и с видом отправленного в бой камикадзе, Алексей усажен во главе стола, на место папы. Он поднимает на меня глаза и поджимает губы. Я не пыталась с ним говорить еще в прошлый раз, когда мама устроила такие же «смотрины».

- Присаживайся, дочка. Мама испекла отличные кулебяки. – радостно провозглашает отец.

- Лев, Боже, пироги, прошу тебя! Это слово ужасно. – манерничает мама, улыбаясь парню так, словно хочет его загипнотизировать.

Опускаюсь на стул, и руки мои рабски ложатся на колени. Что говорить? О чем? Мама мечтает, что Алексей сделает мне предложение, и ее самолюбие будет осчастливлено, потому что мать парня – декан факультета иностранных языков. Перспектива – так себе. Из одной клетки меня собираются сплавить в другую. Не воспринимаю это серьезно, до тех пор, пока мне на тарелку не укладывается кусок кулебяки. Следом за ним мама выставляет патологически тонкую фарфоровую чашку с вареным кофе. Я такой даже нюхать боюсь, чтобы не засорить дыхательные пути и не подавиться осадком зерна в половину чашки. Горький. Сахара на столе нет. Готова поспорить, что капуста в кулебяке соленая.

Странное чувство посещает меня по нарастающей. Я не могу «это» есть, пить, слушать разговоры, не имеющие для меня ценности. Они начинают тихонько раздражать, а то, как разглядывает меня Алексей и вовсе обескураживает. Он реально рассчитывает, что я его «мясо»? Отец жестом дает парню понять, что от него что-то ожидают, и тот глубоко вздыхает, собираясь с мыслями. Господи, ну, пошли что ли гром какой-нибудь… или просто – вышиби пробки!

- Эльвира. В предвкушении заключения нашего союза во мне разгорается неистовое желание быть с Вами. Согласны ли Вы принять мое предложение? – это выглядит хорошо заученной фразой, повторенной не один раз в присутствии родителей. Глаза мои выползают на лоб от комичности услышанного. Достоевский, Горький, да и Булгаков, полагаю, тоже валятся под стол, хватаясь за животы.

- Какое? – ляпаю я, поражаясь тому, почему из меня это высыпалось сейчас? Всего лишь подумала, а слова прозвучали сами. Это ооочень плохо закончится, мелькает мысль. За пару месяцев жизни отдельно от родителей я обрела небывалую доселе смелость, говорить то, что думаю.

- Как какое? Выйти замуж! – восклицает мама, всплескивая руками.

- Я на это не подписываюсь. Мы не любим друг друга и даже… не знаем. Общие интересы, походы в кино, первый поцелуй, я должна сегодня же исполнять супружеский долг? – мое высказывание звучит как ушат холодной воды для меня и для всех присутствующих.

- Что? – мама скривилась, а папино лицо обрело удивленное выражение.

- Я не могу. Не могу так, как рабыня. – развожу руками, мило улыбаясь. – Не могу есть кулебяку с соленой капустой. Не могу пить кофе, от которого «встанут» почки. Не могу согласиться в угоду вам заниматься сексом с росписью в паспорте с человеком, которого не люблю. – брякаю, как хрустальный звон каждое слово. Это точно я говорю?

Кажется, мои ладони сейчас мокрые, а сердце колотиться в горле, и голова от этого вздрагивает. Что на меня нашло? Это… открытая конфронтация с мамой приведет к войне! В рамках нашей трехкомнатной квартиры, конечно, но войне! Да она меня в порошок сотрет…

- Давайте лучше перекусим и перенесем наши переговоры на другое время, чтобы они не утратили характер мирных… - низким голосом произносит отец, но это все равно срабатывает как искра в баке с бензином.

- Да что ты себе позволяешь? – шипит мама, багровея от негодования.

- Погодите. Эльвира, мы можем поговорить без свидетелей? – предпринимает неожиданную попытку Алексей.

- Можем, почему нет? – поднимаюсь из-за стола, и он следует за мной в гостиную.

Разворачиваюсь на пятках, упирая руки в бока в ожидающей позе. И когда это я стала такой смелой? Симпатичные «зверюги» в лифте не растерзали, так все можно?

- Послушайте… послушай, Эль. Мне тоже это дело не с руки, но мама и Альбина Николаевна договорились, что… в общем вбили себе в головы… Давай хотя бы сделаем вид? Ты мне даже нравишься, - с этими словами, не давая шанса мне опомниться, он в один шаг оказывается рядом и впивается в мои губы.

Резкая боль в нижней губе. Понимаю, что он просто прикусил ее, не умея даже целоваться, но делая это с усердием и по велению матери!

- М-мм… Сволочь! – шиплю ему в лицо, отталкивая и залепляя смачную пощечину. – Кроманьонец недоделанный!

- Прекратите! – грохочет отец, вошедший в комнату.

Видимо, он предвидел эту сцену и поспешил мне на помощь, но стал лишь свидетелем провальной затеи Алексея. После этой выходки парню я разве что в глаз плюну или между ног пну. Никаких демаркационных линий!

- Алексей, Вам лучше сегодня уйти. Перенесем встречу. Эля – иди к себе! Аля, прекрати этот цирк! Я говорил тебе… - он осекается, но продолжения не следует, потому что скрывается в коридоре, провожая Алексея.

Взъерошенный, обиженный и покрасневший, с приложенной ладонью к щеке, он предпочитает ретироваться, как мальчишка, которого отчитали!

- Эля! - мама направляется ко мне, полыхая гневом, но я успеваю скрыться у себя в комнате.

В доме негласное правило – моя комната – моя крепость. Замка на двери нет, но если я ушла туда, то меня уже никто не вытаскивает на разборки. Несмотря на мою уверенность, что хотя бы на этом инцидент исчерпан, мама влетает за мной следом, хватая меня за руку.

- Неблагодарная девчонка! Ты не понимаешь, от чего отказываешься! У мальчика будущее профессора! Твой ребенок не будет нуждаться! А семья! – она готова раздавить мое предплечье, как печеное яблоко.

- Мне больно! – пытаюсь вырваться из ее цепких рук, испуганно глядя на перекошенное гневом лицо.

В такие мгновения очень хочется провалиться сквозь землю, лишь прекратить поток ругательств и нравоучений.

- Нет, это мне больно! Сойдешься с каким-нибудь идиотом, который и семью содержать не сможет! Нарожаешь от него безродных и мыкаться будешь по хрущевкам! – она пугает меня своим ненормальным видом. – Из дома больше не выйдешь, если откажешь ему! Позорница! Непутевое отродье!

С этими словами мама толкает меня на кровать так, что я ударяюсь рукой и ребрами о спинку. Дикая боль, перехватывающая дыхание заставляет замолчать, подавившись воздухом. Сознание отказывается воспринимать, что это происходит со мной, домашней обласканной девочкой! Да я отличница до мозга костей! За всю жизнь не огорчила родителей, разве что однажды принесла домой котенка, так и того тут же унесли обратно.

Свернувшись калачиком, я непроизвольно рыдаю, задыхаясь от обиды и боли. Мне двадцать, через пару месяцев двадцать один, а моя жизнь напоминает… действительно р*****о. И это в столице! Не где-то на окраинах горной республики! Однокурсницы не только живут полноценной жизнью, отдельно от родителей, но и имеют собственные отношения, сходятся, расходятся, целуются в кино, ездят на отдых с парнями. У меня же не жизнь, а кошмар. Точнее, я считала до сегодняшнего утра, что мама просто озабочена моим будущим чуть больше положенного, но оказывается, что я какой-то товар, средство достижения ею цели. Какой? Ведь она совсем не молода, как и папа. Неужели им будет хорошо и комфортно, если они избавятся от меня, как от старой софы?

- Это твои отчеты по практике? – она снова кричит в дверях, тряся моим наброском, как раз тем, над которым я просидела допоздна. – Гадость! Ты встала на неверную дорожку! Превращаешься в шлюху и рисуешь еще эту пошлятину…

Набросок оседает на пол кусочками бумаги, как и мои слезы. Дождавшись, чтобы мама ушла в гостиную, я захлопываю дверь, пододвигая к ней диван. В небольшой рюкзак кидаю белье, телефон, натягиваю старенькие спортивные кеды и джинсовую куртку. Распахивая окно, я с ужасом смотрю вниз, но не боюсь, напяливая рюкзак. Перехватившись удобнее, я перебираюсь на пожарную лестницу и бодро спускаюсь вниз со второго этажа. Хорошо еще, что начало июня и эти преодоления возможны. Наши окна выходят на торец здания. Поэтому, никем не замеченная, я вылетаю из двора, как ошпаренная, нащупывая в кармане паспорт и пропуск в «Rouge et noir». Реально на удачу! Вчера утром ездила за пакетом на почту, получая корреспонденцию Коренева по доверенности, потому и паспорт со мной. Кто-то меня пытается уберечь… от собственных родителей?

Кеды на босых ногах скоро натирают пальцы, но денег нет, поэтому шагаю дальше отчаянным пешеходом. Ключи от машины остались на тумбочке в коридоре. Почти к вечеру добираюсь к Ксюше, но набрав ее, слышу, что она уехала до завтра со своим парнем в гости… И угораздило же меня так вляпаться! На время отъезда родителей на дачу на все лето, жила дома, а теперь оказываюсь на улице в безнадежном, как мне кажется, положении. Ну, не могу же я согласиться на этот бред! Какое замужество с чужим человеком?

Злопыхая, я добираюсь до квартиры бабушки. Да, это у меня тоже есть. К счастью! И от мамы, надо сказать, она отличается кардинально. Напора и поучительности не меньше, зато разумности в тысячу раз. Звоню в домофон, не надеясь на удачный исход.

- Да… – слышу ее манерный голос через какое-то время.

- Бабуль, это я. Пустишь? – получается заискивающе.

Дверь отворяется, и я ныряю в подъезд, в темпе хромая к знакомой квартире.

- Привет. Могу у тебя остаться? – спрашиваю с порога.

- Что с ногами? – бабуля мгновенно оценивает мое состояние с одного взгляда.

- Удрала без носков, натерла.

- Проходи, бедолага. Так и знала, что этим кончится… - вздыхает она.

Моя родная бабушка по маме, Елизавета Андреевна Блума, когда-то тоже начинала в Госунивере на кафедре филологии, но не засиделась там, а уверенно зашагала по партийной лестнице, возглавив сначала комитет комсомола в вузе, а затем в Профсоюзном объединении. Конечно, она уже добрых тридцать с гаком на пенсии, но порох в пороховницах никуда не делся и периодически вспыхивает.

- Ну, что дорогуша. Le cœur n’insiste pas? (с франц. Сердцу не прикажешь) – бабушка тоже не мыслит свою речь без постоянных цитат всех и вся.

- Ты уже знаешь, - стягиваю кеды с болезненных пальцев.

- То, что твои родители дурью маются? Конечно! Альбина не может уняться со своей глупой затеей. – она недовольно бухает чайник на плиту. – Где ж это видано, чтобы в это сумасбродное время замуж по указке шли? Дурь и блажь! А была бы умнее, то этот мальчишка уже обхаживал тебя, а не совался с заученным словечками из Средневековья.

-- Бабушка… - восклицаю и обнимаю ее, потому что роднее и умнее сейчас не знаю никого. – Спасибо тебе, родная! Так обидно… - опускаю глаза, - За что со мной так?

- Не муслякай меня, жутко! Взрослая девица уже, а все как малая! – она сердобольно усаживает меня за стол. – У тебя, поди другой кто уже на примете?

- Нет. Совсем нет. Но ведь я берегу себя для того, которого полюблю. Пусть это пережиток и заросшая мхом старина, но я не могу просто так, понимаешь? Под пристальным оком гестапо! – с жаром говорю то, что действительно считаю важным. – Я же не породистое животное, допущенное комиссией к размножению? Стоило меня растить, любить, чтобы отдать первому встречному?

- Ох, Элечка… - бабушка вздыхает в несвойственной ей манере. Мягко, заботливо, мне крайне редко удается видеть это в своих близких. – Наверное, пришло время… - она опускается рядом со мной за стол.

- Ты хочешь открыть мне ужасную тайну? – улыбаюсь добродушно, но перестаю, оценив настроение бабушки.

Ее глаза серьезны как никогда. Морщины собрались на лбу и щеках, выдавая эмоциональное напряжение.