ОТШЕЛЬНИК

ГЛАВА 6 Еретик — не тот, кто горит на костре, а тот, кто зажигает костер.

– Да пошел ты! – сквозь зубы, потому что лихорадит от холода и от пережитого ужаса. Когда эти псы склонили ко мне исходящие слюной морды, я зашлась в немом крике, но не издала ни звука и не дернулась. Так и сидела, не двигаясь и глядя куда угодно, но только не им в глаза, и мысленно прощалась с мамой и Митей. Так жутко мне не было никогда в жизни. Мне вообще начало казаться, что я сплю и все это кошмар. Он скоро закончится. Я проснусь, и всего этого не станет.

Едва хозяин Багрового заката (господи, какое зловещее название у этого логова) толкнул дверь деревянного домика, в который меня загнали его псы-убийцы, я обрадовалась. Мгновенное ликование идиотки, которая сама пошла на закланье, а затем и новый виток страха. Он утончённее и выше на тональность. Как нарастающее крещендо в моем любимом реквиеме Моцарта. Потому что собаки попятились назад еще до того, как этот псих переступил порог домика. Даже в их глазах я увидела страх и уважение на грани с фанатизмом. Так более слабые хищники уступают добычу более сильному, расступаясь в стороны.

Он насвистывал знакомую мне песню… Я слышала эту группу. Но еще никогда слова, которые зазвучали в голове, не казались мне настолько зловещими.

Ты осталась с ним вдвоём,

Не зная ничего о нём.

Что для всех опасен он,

Наплевать тебе!

И ты попала!

К настоящему колдуну,

Он загубил таких, как ты, не одну!

Словно куклой и в час ночной

Теперь он может управлять тобой!

Он не кричал, не повысил голос ни разу. Его тон оставался ровным и спокойным, а я тихонько вздрагивала от каждого слова, как от удара или как от самого оглушительного крика. Потому что вопреки внешнему спокойствию его звериные глаза полыхали дикой похотью. Я ее чувствовала каждой порой и еще никогда в своей жизни не испытывала настолько давящее чувство, как от приближения полной необратимости. Он уже меня пожирал, но изнутри… и возникло жуткое ощущение того, что будет обгладывать, пока ничего не останется. Я успокаивала себя тем, что, если бы хотел у***ь, уже сделал бы это, но потом приходили на ум книги и фильмы про маньяков, и я понимала, что нет… это будет слишком просто для такого, как он. Сначала замучает. Но самым ужасным во всем было другое – от прикосновений его горячих пальцев по моей холодной коже пробежала зыбь мелких мурашек. Очень аккуратная ласка… осторожная, вкрадчивая и властная. Трогает инструмент, перед тем как дернуть струну за струной вместе с мясом. Проверяя и втягивая дьявольскими глазами каждую мою эмоцию, смакуя ее с триумфом.

И соски реагируют на ласку напряжением такой силы, что у меня потягивает внизу живота. Я списываю это на страх… да, ведь от страха возникает то же самое. Я читала об этом не раз. Притом он ни на секунду не дает забыть, что всего минуту назад у него в руках был нож. Может, Огинский (у меня ни разу не возникло желания назвать его по имени даже мысленно) и сейчас держит его внизу. Напряглась, кусая губы, чувствуя еще одну волну мурашек, когда повел ладонью вдоль ключицы, обрисовал всю грудь и сильно сжал сосок, зажал между костяшками, а потом потянул вперед и покрутил подушками пальцев, странно кольнуло между ног и дернулось, как удар пульса. Раз и еще раз. Прямо там. Под кружевными черными трусиками. Кроме них на мне ничего больше не осталось. Если не считать рваные чулки.

Больной на всю голову ублюдок схватил меня за руку и с ухмылкой похотливого подонка приказал расстегнуть ему ширинку. И меня снова захлестывает волной глухой ярости… но, скорее, из-за того, что заставлял чувствовать что-то странное. Окунаться изо льда ужаса в пламя неведомых ощущений. Они пугали меня похлеще всей этой дикой ситуации.

– Неправильный ответ, – наклонился ко мне и прошептал на ухо, колебания горячего дыхания опять вызвали волну мурашек и покалывание в напряженных сосках, один из которых все еще сладко ныл после сжатия, – если ты будешь послушной девочкой, я не стану тебя связывать, и еще много чего не стану делать из того, что тебе может не понравиться. А теперь расстегни мне штаны и возьми его в руку. Давай. Я жду. У тебя еще есть шанс доказать, что я не зря тебя выбрал.

Выбрал? Никто меня не выбирал! Конченый ты отморозок! Но крикнуть это вслух было страшно.

– Пошел к черту! – прямо ему в лицо.

– Я он и есть, малышка… разве ты еще не поняла?

И лезвие самым кончиком уперлось мне в живот. Холодное и острое.

– Расстегивай. Дааааа. Вот так.

А сам смотрит мне в глаза. И я вижу в их пламени свое отражение.

Тяну змейку вниз дрожащими руками. Я еще никогда не трогала мужской орган. Да я и видела его в Интернете, и то не рассматривая. Не важно почему… меня это смущало. Я стеснялась смотреть и говорить об этом. Ладонь легла на низ плоского рельефного живота и прошлась по поросли волос. Прикасаться к нему было не противно.

– Ниже.

Подтолкнул мою руку, и я перестала дышать, когда ладонь легла на его член. Твердый как камень. Гладкая, натянутая кожа и мощь. Даже не видя, чувствую, что он очень большой. Мои глаза расширились, а у него расширились зрачки и приоткрылся чувственный рот. Взял мою руку и поднес к своему лицу, повел языком по ладони, по самым царапинам. И я с остекленевшим от отчаянного удивления и оцепенения взглядом смотрела на его дьявольское лицо. С самым порочным выражением, какое только можно себе представить, он лизал мою ладонь и впился взглядом мне в глаза. Между ног снова кольнуло, и я свела их вместе.

– Обхвати, сожми и веди вверх. Вот так.

Обхватить не вышло, пальцы между собой не сомкнулись. Невероятно большой, горячий с бугрящимися венами, и кожа двигается вместе с моей рукой. Вся кровь прихлынула к моему лицу, и стало нечем дышать.

– Сильнее.

Я сдавила плоть сильней, и он выдохнул мне в лицо, закатывая глаза и тут же открывая, и глядя на меня. Когда почувствовала его пальцы, касающиеся резинки моих трусиков, дернулась.

– Тцццц. Не шевелись. Нож очень острый. Просто играй по моим правилам, и все будет хорошо.

А у самого подрагивает верхняя губа и взгляд плывет, становится пьяным, и от того еще страшнее. Скользит под резинку ниже к лобку, и я всхлипываю, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы от бессилия.

– Гладкая и маленькая… такая маленькая. Рукой двигай быстрее и смотри мне в глаза.

Повела ладонью вверх и взвилась, когда его наглые проклятые пальцы коснулись там, где кололо чуть раньше и начало неумолимо пульсировать сейчас.

– Влажная девочка… сверху прохладная и такая горячая внутри… особенно вот здесь.

Надавил, и я шумно выдохнула. Мне хотелось вышвырнуть его руку, мне хотелось не слышать этот проклятый голос, от которого покалывания вернулись, мне хотелось не чувствовать подушки его пальцев, потирающие меня между ног. От каждого его движения начало дрожать и томиться все тело. Так меня еще никто не трогал. Так. Как это делал он. Словно… словно знал, как надо. Но от этого захотелось кричать, потому что он ломал меня изнутри. Вот это все ломало… я этого не хотела. Нельзя человека принуждать, нельзя играть с телом, как с вещью. Вертеть и трогать. Нельзя. Это насилие. Наивная дурочка – это была прелюдия прелюдии, а не насилие. Я еще ни черта не соображала ни в боли, ни в принуждении.

Ненависть закручивалась в черный сгусток внутри… ненависть к нему и к себе за то, что чувствую. И следом появилась паника. Меня ею захлестывало еще сильнее, чем когда псы хватали за пятки.

Взгляд сцепился намертво с его взглядом. Вблизи лицо Огинского, и правда, было золотистого цвета. Оттенок аккуратного загара. В нем все было аккуратным. Даже его щетина на подбородке и четко очерченных скулах.

– Тебе нравится… Нравится то, что я делаю с тобой. Ты мокрая.

Пальцы двинулись дальше, слегка потрогали вход внутрь, от чего я всхлипнула и дернулась всем телом назад, а он выдернул их из трусиков и покрутил у меня перед глазами – они блестели в свете тусклой лампы. Огинский отвратительно, самодовольно улыбался.

– Нет… не нравится, – жалобно в надежде, что, может быть, он меня отпустит. – Не нравится!

Я услышала, как выпал нож, и он перехватил мою руку, стиснул ладонь своими горячими пальцами и начал двигать так быстро, что у меня заболела кисть. Сильные плечи застыли от напряжения, а на лице блестели мелкие капли пота. Мне еще раз пришло в голову, что он невероятно красив и при этом омерзительно гадок внутри. Словно ядовитая тварь. Запрокинул голову, сжимая мою руку сильно и властно, ускоряя темп, увлажняя мою ладонь, скользящую по его подрагивающей плоти. Такой бархатно-гладкой вверху.

А потом на пальцы брызнуло и потекло что-то горячее и липкое. Но я не могла отвести взгляда от его лица в этот момент – ничего более завораживающего я в своей жизни не видела, чем эта гримаса какой-то невероятно экстатической боли, от которой исказились черты и широко в хриплом стоне распахнулся рот. Пульсация между ног усилилась, и я стиснула колени, сопротивляясь этим ощущениям.

Огинский выдохнул и разжал свои пальцы, открыл глаза. Полусытый хищник со слегка пьяным взглядом и легким налетом раздражающего равнодушия. Поднял с пола кусок моего платья, вытер руку и подал мне. Свет упал на его лицо, и я отчетливо увидела полосы от своих ногтей.

– Вытрись, и пошли в дом. Первый раунд был неплох.

И паника вернулась, сильнейшей ледяной волной окатила с головы до ног.

– Какой раунд? Я хочу домой. Отпустите меня, пожалуйста. Я никому ничего не скажу.

Ухмыляется, расстегивая рубашку. Ненавистная плейбойская усмешка, красивая и раздражающая все рецепторы ненависти, какие только могут быть в человеке.

– Я не наигрался. Отпущу, когда мне надоест. Я еще даже тебя не трахал. Ты что, не читала контракт или ты еще и безграмотная? – рассмеялся своему остроумию. Самоуверенный и самодовольный ублюдок! – На, надень и пошли.

Швырнул мне свою рубашку. А я старалась не смотреть на его тело. Нарочно отворачивалась в сторону.

– Если бы я не знал кто ты, я бы решил, что ты смутилась… но это было бы смешно после того, как ты натирала мой член своей ладошкой. Бездарно, я бы сказал. Идем в усадьбу.

– Я никуда не пойду. Я не хочу у вас работать. Я передумала. Верну вам все деньги и…

Он расхохотался. Как в прошлый раз – оскорбительно и мерзко. Так мерзко, что мне захотелось его у***ь.

– Тебя из какого села привезли? Ты читать умеешь или считать? Нули в неустойке видела? У тебя таких денег даже к пенсии не соберется. Уйдешь, когда я решу.

– Я устраивалась к вам горничной, а не… не… шлюхой!

Обернулся ко мне и вздернул бровь.

– Какая интересная версия отказа от сделки.

Сделал несколько шагов в мою сторону и уперся руками в стену у моего лица, а я буквально закуталась в его рубашку и замоталась ею.

– Но знаешь, в чем ты просчиталась сейчас? Мне плевать, кем ты сюда устраивалась. Если ты хочешь махать тряпкой, мыть унитазы и периодически брать у меня в рот, и раздвигать ножки – я воплощу твои фантазии в жизнь. Ты ведь воплощаешь мои… Надеждааа. А теперь пошли спать.  Я устал. У меня завтра важная встреча.

– Я никуда не пойду.

Он пожал плечами.

– Можешь оставаться здесь. А утром я устрою тебе еще одну пробежку по снегу с собачками. Им надо двигаться, жиреют зимой.

Так невозмутимо с ухмылкой в уголках губ.

– И это самое милое, что с тобой произойдет в этом доме, если я услышу еще одно «нет». Слушайся и, возможно, ты наскучишь мне быстрее, чем думаешь. Пошли.

Я сделала несколько шагов к двери следом…

– У меня брат умирает. Мне были нужны деньги. Отпустите меня, прошу вас!

Он даже не обернулся. Толкнул дверь, и до меня донесся его голос.

– А что изменилось сейчас? Они перестали быть тебе нужны? Или твой брат за эту ночь выздоровел?

– Я нанималась горничной! – уже почти рыдая.

– А будешь моей шлюхой. Делов-то. Зато больше денег. Пошли.

– Мне надо позвонить маме, пожалуйста!

– А бабушке с дедушкой не надо? В контракте было сказано о невозможности связи с внешним миром без моего позволения. Или ты его не читала? – бросил на меня презрительный взгляд. – Хотя это твои проблемы.

Я поравнялась с ним, не решаясь переступить порог и шагнуть в снег босыми ногами.

– Я босиком.

– И это тоже твои проблемы. Ты ведь решила побегать по улице, сбросив туфли.

– Будь ты проклят, больной подонок!

– И что это изменит в твоей судьбе, Надя? Меня поразят громы и молнии Божьего гнева? Кстати, мои пальцы все еще пахнут твоими проклятиями. И у них охеренно вкусный запах. Иди вперед так, чтоб я тебя видел.

Снег обжег ступни, и я вскрикнула, но ненавистный психопат даже не обернулся.