Всего лишь румба

Обыкновенное порно 1

 Поезд мерно играет стыками рельс. Терпкая смесь запахов близкого тамбура, горелого угля из приоткрывшейся дверцы титана с чаем, ползущего сигаретного дымка из соседнего купе игроков в вист. Романтика железной дороги. Стремление в никуда расслабленных тел на боковых лежанках купе. Ленно и сонно в замерзшем во времени воздухе. Кажется все застыло вместе с железной кишкой на рельсах, а то что проносится за окном всего лишь бесконечный фильм о березовом лесе. И этот стук на стыках пропитал сознание, слился с телом, вжился в мозг как наваждение, единственной мыслью:  "Бросила всех! Бросила всех! Бросила..." Отстукивает, отсчитывает мысль, отставая от ритма и захлебываясь в жалости к себе. 

Она не спит, она смотрит в окно на бесконечное дорожное кино, подперев рукой щеку, застыв, замерзнув вместе с сонным воздухом купе. Она далеко, она еще дома, но уже оторвавшись, вырвавшись из липких, тягучих неизбежным бессилием лап судьбы. Сбежала. Вот так, просто, рванула из сундука два лучших платья, туфли и ушла оставив все в прошлом. Один раз. Ушла навсегда, без сожаления и жалости к родным.  От матери, издерганной трудной жизнью, от отчима, все устремления которого направлены на дно стакана, от брата-идиота, зачатого после какой-то лихой вечеринки... От одноклассников, сладострастно выискивающих повода злобно потешиться.

Может быть учительница примет ее?  Анка постарается, будет послушной девочкой, даже назовет ее мамой. Пусть только примет. Она и была ей мамой. Маленьким язычком, про себя Анка проговаривала на уроках "Мама, мама", глядя преданно и с обожанием в глаза учительнице. Наблюдала за плавными перемещениями изящной женщины по классу, не слушала урока, а смотрела на легкий, подвижный рот. Учительница говорила и говорила словно актриса в домашнем театре. Подойдет к перекошенной, облупленной батарее прилепленной под окном, положит руки на обжигающие ребра и запоет. Она пела стихи, не декламировала, просто пела и у каждой строчки была своя мелодия. Никогда не ругала за не вызубренный урок, а лишь скажет, с  улыбкой скользнувшей в зрачках,  виновнику: " А, я знаю, какую роль тебе дать, ты будешь Наполеоном" И провинившийся  в этот же вечер  перечитывал, смаковал каждую букву из "Война и Мир".

 Театром заболела вся деревня. Подумать только - театр, как в Ленинграде! И все это, она - учительница русского языка. Ворвалась в тихую муть деревенской жизни яростным потоком майского дождя, пронзительным запахом розового масла от волос и ярким весенним платьем. Эльф с певучей думбарой, пришедший в мир гоблинов. 

Бродили слухи противным шепотком беззубых старух, что: "выгнали училку с театру, за неприличное поведение", "Снюхалась с французом - совсем стыд потеряла", "Не любит начальство, тех, кто с иностранцами шашни-машни", "И прогнали ее с Ленинграду", "Да, посмотри, страм свой кажет, в короткой юпчёнке" Скажут и подожмут морщинистые губы, когда учительница проходит близко. 

Но театр пришел в деревню, закрутил всех в азарте подготовки к спектаклю. Декорации из подручного материала, софиты - из тракторных фар, сельповский обшарпанный клуб со скрипучими полами, пропахший пересохшей плесенью. Артисты за холщовым, дырявым экраном, полон зрительный зал на лавках, и гул голосов перед началом спектакля. Председатель совхоза с женой, и тайной надеждой еще раз взглянуть на городские ножки. Пьер Безухов, ваш выход!

Анка помнила все, что связанно с коротким мигом счастья. Немного весны, лета, осени и начала зимы. Бережно, любовно как гербарий собранный в стране чудес, пересматривала, перебирала в памяти, придумывала новые подробности.  

Тогда она сказала, внезапно прервав на полуслове урок...  

- Анна!  Из тебя прекрасно выйдет  Наташа Ростова.

  И посмотрела так, так, так.... Нет слов, лишь горячая вспышка на щеках. Удовольствие в дикой смеси со стыдом перед завистливыми одноклассницами. Затравленно взглянула на мальчишек, которые загоготали. На перемене проходу не будет.

- А шо, это у вас там, Натали, груди-с? - воскликнет рыжий с конопушками до ушей, бесцеремонно и грубо, под всеобщий хохот, схватит за грудь только начинающую наливаться женской силой.

- Пошел вон, дурак! 

 Обида пожнет свои щедрые плоды, издевательски свистнет над ухом громким посвистом рыжего, схватит сердце и будет тянуть его из груди ноющей болью, щекотать нос и глаза пытаясь вырвать слезы, и добьется таки своего. Да. Анка, переросла, созрела раньше своих школьных подруг, расцвела себе на беду. Злобный рок преследует ее  жадными, с недобрым блеском в глазах,  взглядами старшеклассников и совхозных парней, щипками и тычками незрелых дебилов, одноклассников, душной  завистью школьниц. Злобный рок  преследует по улице, когда на встречу идут жена с мужем. И два взгляда: Один с оценивающей ухмылочкой, другой - пулеметной очередью.

Рассказать матери? Прижаться к ней всем телом с ревом, поведать о своих новых ощущениях, о неожиданной взрослости, что навалилась на нее вдруг выделив ее из сверстников, превратив в марсианскую принцессу? Нет! Никогда. Мать не только не поймет, еще устроит трепку "здоровой кобыле, на которой пора пахать" Только к учительнице, только она сможет понять и успокоить, показав мир под другим углом.

 - Не плачь, моя девочка, - учительница потрепала Анкины волосы, неожиданно мягкой и ласковой, рукой. - сейчас ты уже выросла, очень рано, но что поделаешь - природа. Радуйся тому что в тебе проснулось, не старайся это у***ь и вытравить. Прислушайся, проникнись, ты - женщина! Не ребенок, а взрослая женщина. Сейчас на тебя все смотрят вожделенно, потому что ты юна. Юность привлекательна, и увы скоротечна. Пользуйся. Пройдет каких нибудь 20 лет и  взглядов, полных желания, поубавится - поверь. 

И все стало совсем другим, все перевернулось. Так просто. Несколько слов и ты посвящена в тайну, собственного превосходства и уникальности.  Анке протянула свою мягкую, теплую руку, волшебница из страны грёз, и мир вдруг превратился в театр, опустился чуть ниже сцены и затаил дыхание сотней тысяч зрителей, сейчас выйдет принцесса, тихим голосом скажет: "Я проснулась?"

- Мама, мама! А мне, сегодня, роль дали!

-Что из этого? - почти злобно ответила мать. - Не денег же дали.

  Анка поджала губы и замолчала. Сколько раз клялась не посвящать в свои дела никого.

  - Анюта!  Ну, рассказывай, что сегодня в школе?

  Пьяно и добродушно встречает Анку отчим, сам же норовит ущипнуть за грудь. Увернулась, шикнула на него: "Ничего!" Быстро убежала в свою комнату. Но уже без всякой обиды. "Меня хотят все, даже отчим."

  У нее есть роль! Ей дали роль, заодно помогли сделать открытие наполняющее тело истомой, ожиданием чего-то особенного и волшебного. "Я, женщина."  

Походка. Сначала нужно изменить походку. Как там ходили в девятнадцатом веке? Плавно провести рукой как в танце. Менуэт. Шаг, поворот, рука вперед без угловатых движений, протянуть руку кавалеру. Вот так, вот так. Голову склонить и взглянуть из под ресниц с тонкой улыбкой. Вот так, вот так. Радость движения полного достоинства. "Ты, артистка. Ты должна играть не только на сцене, но и в жизни. Вот так, вот так" 

Томительное ожидание каждой репетиции. Только там, Анка проживает свою жизнь свободную от скованности и сдерживания порывов. Там она такая, какой видит себя в своих снах, она такая которой обязательно будет. Не нужно прятать улыбку, не нужно молчать подавляя в себе желание быть лучшей. И учительница, которая поймет, одобрит порывы, и бурю страстей рвущихся на волю. А потом пройтись по деревне от школы домой в желтом коротеньком платье, что сшила сама из шелковой занавески, посмотреть из под опущенных ресниц на реакцию бабушек на лавочке под вишней. "Шалава", "А мать такая уважаемая доярка". Услышать сказанное в спину и не обидеться, просто пожалеть старух, так никогда в жизни, не познавших счастья - быть настоящей женщиной.

Усмехнуться, когда трое местных пьяниц на ступеньках клуба ведущих задушевную беседу о количестве урожая в закромах Родины, вдруг смолкнут и в напряженном молчании проводят взглядом ее, легкую, воздушную и недоступную. На переменке посмотреть рыжему в глаза по особенному, после очередной  грубой выходки, и увидеть как его веснушки вдруг расплываются краской на все лицо. Купаться в бане и ощущать спиной, что ее брат подглядывает в маленькое окошко. Не стесняться как раньше, а играть, играть роль ничего не подозревающей Артемиды. Делать красивые движения. Налить кипяток в тазик, взять березовый веник и хлестать себя доводя до экстаза от осознания своего превосходства над затаившим дыхание вуайером. Она красива и недоступна. И ночью слышать как брат сопит и возится  в кровати.

А потом наступила зима.  Наступила на горло душным спазмом, рыданиями в подушку. Ничего не стало, как будто  художник от злобы и отчаяния выплеснул на свой холст ведро черной краски. За учительницей приехал жених,  вовсе не француз, а учитель французского языка. Анка хорошо помнит этот последний день. Непоправимое. Высокий, чуть сутулый мужчина вошел быстрой походкой в класс во время урока принеся на своей одежде морозный воздух и беду. Оборвалась струна у скрипки последним аккордом на самой высокой ноте: "Все. Теперь все. Мы пропали"

- Катя, что за выходки? И ты думала, я тебя не найду? - почти выкрикнул он и она охнув села на стул, обмякла.

На следующий день учительница исчезла, растворилась в пространстве, как будто никогда ее здесь и не было, а был лишь сон, короткий и радостный, и Анка проснулась ночью в страшной и пустой комнате.  Как она могла их бросить? Как она могла бросить Анку?  Какое предательство. Смятение и разочарование. Лопнул театр, нет больше того ощущения гордости и щемящего волнения, когда ты стоишь в лучах света под восхищенными взглядами зрителей. Ты великая актриса, если смогла увлечь своей игрой, заставила дышать одним дыханием зрительный зал! Теперь этого больше нет. Одна пустота и боль.

  Нечего Анке больше делать здесь, выросла она из своей деревни. Давно порывалась уехать, куда глаза глядят, от ужасной и унылой пустоты, невыносимого однообразия,  чтобы не ловить похотливые взгляды отчима, не слышать нескончаемую ругань матери. Вдруг внезапно кончился заряд былого мужества и желания экспериментировать над собой. Она устала ощущать на себе давление в школе, когда любой из болванов мог зажать ее в угол и презрительно сказать: "Артистка!"

Уехать, украсть у матери деньги, бросить этот постылый, серый мир, к красочной весне, к софитам и рампе, аплодисментам и цветам.  Последняя капля в чашу ее терпения. Как это мало и как много, чтобы принять решение, освободиться от страха перед неизвестностью, разбить стеклянную, тесную стенку чуждого мира.

 В пять часов мать ушла на утреннюю дойку, а отчим полез к ней, спящей, в кровать. Анка, перепуганная спросонок, ничего сначала не поняла.

  - Дочка, доченька, - задыхается от возбуждения отчим и слюнявит ее своими губами.

  - Козел, сволочь! - Закричала в истерике и испуге Анка.

  Вырвалась и убежала, в чем была. Спряталась на сеновале. Рыдала она долго и безутешно. Господи, какая грязь! Рвотный комок стоит в горле от слюнявого, перемешанного перегаром водки и никотина, поцелуя. Нет сил так жить больше. Как теперь посмотрит она в бесстыжие глаза отчима! Вдруг показалось что вся деревня об этом уже знает, и как старухи плюнут ей вслед. "Я же говорила что, шалава". Как отчим оправдывается перед матерью. "Мань, ну Мань. Ну, вылитая - ты, бес попутал. Прости. Хочешь, конец себе отрублю?"

  "Уеду! Сегодня же, и никогда не вернусь".

  Вдруг стало так легко и хорошо, от одной лишь мысли. Еще не знала куда, не знала к кому, но уже знала, что здесь ее больше не будет. Неужели это нельзя было сделать раньше? Почему только сейчас, когда произошло, то что никогда не должно было случиться? Так легче будет бросить все и не мучиться угрызениями совести. Она чужая здесь, инородная, никаких сожалений. Анка вышла из своего укрытия, преобразившись, готовая на все что угодно, лишь бы не оставаться в этом проклятом омуте. Отряхнула прилипшую солому к одежде, поправила растрепавшиеся волосы, подготовилась внутренне к роли которую собралась сыграть сейчас. "Нужно поверить самой в тот образ в который воплощаешься, и тогда только сыграешь, гениально"  

  - Мне нужны деньги! - никак не называя своего отчима, заявила с вызовом. - Мне нужно много денег!

  - Конечно, конечно! - засуетился он пряча глаза, стал шарить по карманам в поисках денег.

  - Ты не понял меня. Мне нужно много денег.

  - Сколько? - со стоном выдохнул отчим.

  - Тысяча рублей.

  - Ты же знаешь, у нас нет таких денег.

  - Найди, шалунишка, укради, займи, - говорит и смотрит жестко, как никогда не смотрела.

  - Я найду, дочка, только ты маме ничего не рассказывай.

  - Не дочка я тебе! Деньги мне нужны не позднее обеда.

  Она повернулась и пошла в свою комнату, сменить ночную рубашку на платье. Собрать свои нехитрые пожитки в дорогу и ждать денег. В школу  сегодня она не пойдет, и никогда больше в жизни не пойдет.

  - Только восемьсот, - сказал отчим, когда, наконец, зашел к ней в комнату. - Эти деньги мама собирала на черный день, два года.

  - Черный день настал, - ответила Анка. - С тебя еще двести рублей.

  Господи, никогда она не была такой жестокой, а сейчас не она говорит - как будто другой человек вселился в нее, и глаза, ни жалости, ни сострадания, лишь холодный расчет. Игра. Игра настоящей актрисы.

  - Маме... - начал, было, отчим опять канючить.

  - Не скажу, а теперь уходи, видеть тебя не могу.

  Отчим, как побитый пес, скрылся за дверью. Анка поднялась с кресла, последний раз окинула взглядом маленькую комнату, где прожила все свои тринадцать лет, подхватила вещи и взяла со стола книгу, которая перевернула всю ее жизнь, дала больше, чем родители и школа вместе взятые. Твердой походкой пошла на полустанок, где даже не все поезда стоят больше минуты. И ни разу не оглянулась назад.

"Бросила всех, бросила всех, бросила..." - Стучит, бьется мысль загнанная перестуком колес на рельсы в мелькающие штрих кодом шпалы. Быстрее, быстрее оторваться на сотни километров от гиблого места. Ее будут искать. Мать будет биться в истерике, перед участковым милиционером, лавочные бабушки напряженно вынюхивать подробности, а отчим наверняка свалит на нее кражу денег. Ну и пусть. Они никогда не найдут ее. Никто не догадается что она уехала за учительницей. Да и вряд ли это серьезно. Как ребенок не умудренный житейским опытом сможет отыскать одну среди тысяч красивых женщин, может учительницу, а может актрису, с именем Екатерина Борисовна? Анка ехала к ней, и не хотела признаться даже себе, что отправилась в никуда. 

В соседнем купе душно накурено, игроки в вист откупорили еще одну бутылку яблочного вина и шумно играют: "Сношу" "Беру взятку, "Онер" "Подкинь болвану" "У меня малый шлем!". Помятый парнишка,  на левой верхней лежанке, отсыпается после бурной свадьбы друга. Поезд остановился на какой-то большой станции. Долго стоит без движения. Скорее! Скорее! Нет сил ждать, когда, наконец, начальник станции даст зеленый свет, машинист поругается со стрелочником, а техническая служба с длинными молотками простучит все до единого колеса состава. Сорваться с места и продолжить движение самой, пешком, куда угодно, лишь бы не сидеть на месте. Благоразумие бессильно перед порывом. И когда нервный импульс пересилит голос благоразумия, человек вскакивает с места и бежит, бежит. Накопилось раздражение, и Анка встала в порыве покинуть поезд, рванула дверь и... Столкнулась с мужчиной, который заходил в купе. 

Граф. Может, не граф, но лицо, одежда, и манера держаться? Такое бросается в глаза с первого взгляда. Очки-капельки в серебряной оправе легким сиреневым цветом чуть оттеняли глаза. На вид лет сорок пять. Глаза их встретились. Он чуть улыбнулся. Но так легко и умиротворенно, словно добрый волшебник, принесший удивительную весть: "А вы знаете, весна началась". Анка отступила назад, пропуская в купе пассажира. 

- Привет! - сказал мужчина и поставил свой чемоданчик-дипломат на купейный столик, чуть наклонив голову с лысеющей макушкой. Эта лысина слегка разочаровала Анку. Но ведь совсем чуть-чуть видна лысина. А ей какое дело до этого мужчины? 

- Здрасте, - тоже сказала Анка, не сводя взгляда с его удивительно добрых глаз. 

- Ну что, так и будем стоять? Приглашай, хозяйка, в дом. 

- Присаживайтесь... - все, что смогла придумать в ответ Анка. 

- Виктор Семенович, - представился волшебник и протянул руку для знакомства. 

- Анюта. 

Почему она назвала свое имя именно так, как всегда говорил отчим? Анка пожала протянутую руку. Рука твердая, уверенного в себе человека, и в то же время мягкая, чуткая, не позволяющая причинить даже малейшего страдания. Обладателю такой руки сразу доверяешь подсознательно и до конца жизни. Так же, как и глазам доброго волшебника. Хочется говорить, говорить не останавливаясь. Доверительный, мягкий, выслушает и не осмеёт. Боже! Как долго Анка молчала - почти всю жизнь. Он внимательно и понимающе смотрит на нее, иногда, но к месту, задает вопросы. Вот он - тот попутчик, которому расскажешь все словно на исповеди. 

 - Хочешь есть? Пойдем в вагон-ресторан? - спросил Виктор Семенович, и тут же увидев замешательство девушки с улыбкой добавил. - Кто приглашает, тому и раскошеливаться.

 Анка с радостью согласилась с восхищением подумав:  "Какой он проницательный и умный!"

Ресторан! Впервые в жизни, пусть даже и вагон, но ресторан. "Гарсон", как шутливо назвал официанта Виктор Семенович, суетился обслуживая папашу с дочкой и уже предвкушал щедрые "чаевые". По виду дядька, при хороших деньгах, как отстегнет червонец, в довесок к заказу! Уж постараться надо.

- Давай выпьем с тобой за то, чтобы у тебя все получилось, - Виктор Семенович протягивает Анке бокал шампанского. 

Она впервые видит, как прозрачная жидкость пузырится и играет в бокале, заглядывает в бокал и смотрит на весело скачущие пузырьки, пузырьки лопаются и смешно брызгаются на кончик носа. Много раз видела, как пьет отчим, но он пил как-то некрасиво, банально - водку жадными глотками. А здесь все по-другому, искорки за тонким стеклом, и пронзительный взгляд за синими очками. Пригубила сладкую, чуть терпкую жидкость. 

Кровь ударила в лицо, стало нестерпимо хорошо, и у Анки развязался язык. Она щебечет, смеется доверительно поглядывая на собеседника. Он молчит, улыбается и плавно качает головой в знак согласия. Что же так поразило ее в этом взгляде? В нем был интерес, участие, но не было похоти, скользкого оценивающего блуждания по ее телу, откровенного раздевающего с  хамской усмешкой. "Был бы он моим папой!" - внезапно подумала и замолчала на полуслове. 

- И? - Виктор Семенович попытался продолжить прерванную фразу Анки. 

- Ничего, - стушевалась она, потому что показалось: "А ведь он умеет угадывать мысли!" 

- Ты сейчас подумала о доме? 

- Откуда Вы узнали? 

- Опыт. 

Всего несколько часов, а уже как родные. Теперь дорога стала казаться слишком короткой. Уже ничего не стегало едким нетерпением, уже хотелось проскочить вокзал, Ладожское озеро, нырнуть в океан и ехать, ехать прямо, не сворачивая, куда нибудь. Поезд стремительно приближается к станции расставания, а так ничего толком и не рассказано. Неужели вот так подхватят свои чемоданчики и на перроне разойдутся в разные стороны? Он к своей жене, а она неизвестно куда, потому что ей вообще некуда идти. Она не знает города, не знает людей, она даже не придумала своих действий на будущее. 

Ленинград. Вот вокзал. Сейчас они расстанутся навсегда, и никогда в жизни она не увидит его. Анка в панике наблюдает, как он тщательно собирает свои вещи, кладет в чемоданчик. Поднимается и берет дипломат. "Постойте же!" - так и хочется крикнуть. - "Не уходите!" 

Он повернулся к ней и еще раз удивил ее своей простотой и лаконичностью: 

- Чего сидишь? Пойдем. 

И она схватила свои вещи, с облегчением пошла за ним. Виктор Семенович остановил такси, открыл для нее дверцу, сам сел на переднее сидение. Не спрашивает у нее, куда подвезти, значит, догадывается, что некуда. 

Она идет за ним, как в гипнотическом трансе, поднимается по лестнице многоэтажки в квартиру. Он отворяет дверь и пропускает ее вперед. 

- Добро пожаловать в мою берлогу. 

Боже, что она видит! Это не квартира, это студия, студия творческого человека. Везде на стенах фотографии, какая-то аппаратура в разных углах. Примерно понятна принадлежность Виктора Семеновича к определенному занятию. 

- Вы фотохудожник? 

- Нет, я режиссер. 

- А почему Вы мне раньше этого не говорили? 

- Зачем? Суета все это. Сейчас, ведь уже знаешь? 

"Ой! Не может быть!" - Она верила, и волшебство случилось. Она попала именно туда, куда страстно хотела. Значит, прожектора снились ей не напрасно? Это судьба. 

- Располагайся. И будь хозяйкой. С дороги нужно отдохнуть. 

Все у него в доме аккуратно, методично разложено по полочкам. Анка ходит по комнатам, трогает вещи, рассматривает фотографии детей обильно развешенных по стенам - изучает пространство, где она будет жить и, возможно, станет знаменитой. В том, что это обязательно произойдет, она не сомневается - ведь не зря она здесь. Из ванной комнаты слышится шум воды. Виктор Семенович принимает душ, фыркает от удовольствия и бормочет какую-то песенку. "Трям-пи-пури-пури-рам" Анка немного послушала под дверью ванной. Интересно слышать, как шелестят струи воды о тело и возится человек, который за такой короткий срок стал близким. На  миг представила его голым и улыбнулась этой странной мысли. Когда он вышел, Анка весело прыснула. Какой он смешной не в строгой одежде, а в полосатой пижаме с короткими рукавами и штанишками! 

- Ну, как, хорош? - улыбается Виктор Семенович 

- Вы забавный. 

- Я на тебя сейчас посмотрю. А ну быстро в душ. Вот тебе халат и полотенце, а я приготовлю тебе постель, у меня гости - редкость, тем более такие привередливые. 

- А где ваша жена? - невинный вопрос невпопад повис в воздухе многозначительной глупостью и захотелось сейчас же проглотить свой язык. Бестактность не к лицу хорошеньким девушкам. А вдруг Виктору Семеновичу этот вопрос неприятен? Но тут же с облегчением вздохнула когда он ответил с присущей ему легкостью. 

- Какая жена? А-а-а. Я холостяк. Убежденный холостяк. 

Анка стоит под душем. Мягкие струи теплой воды ласкают кожу. Она смотрит на себя в огромное ванное зеркало. "Какая я красивая!" Юное тело, шарики груди, как бильярдные из драгоценной слоновой кости, ничего лишнего, втянутый живот, стройные бедра и аккуратный пушок, прикрывающий женское лоно. Анка повернулась  перед  зеркалом и придирчиво осмотрела себя со спины. Фигура совершенна. Нимфа! Никто из одноклассниц не похвастается таким же телом. "все они мыльницы - ни рожи, ни кожи". Только года через два произойдут с ними кое-какие положительные изменения, а она уже сейчас женщина. И это открытие льстило ее самолюбию. Из еще немного угловатого тела с острыми коленками  со всей силы рвалась обновленная женщина - внешне ничего не изменилось, нет, но свет изнутри, сквозь кожу, глаза, еще по детски розовые губы. Походка, поворот головы, плавно - как училась на репетициях. Вот так, вот так. Улыбнуться. "А может, я, Афродита!" 

- Принцессе, покои, - взмахом руки, кавалера восемнадцатого века, Виктор Семенович указал на спальню с огромной кроватью. 

- А Вы где будете спать? 

- Я? - рассмеялся он. - На коврике в прихожей. Ложись спать, а мне работать надо. Спокойной ночи.

Анка юркнула под тяжелое одеяло не снимая халата. Даже не думала она, что так повезет ей в жизни. Как будто с неба из-за туч выглянул ангел и сказал, нет, не сказал - спросил, указав пальцем: "Знаешь, кто это?" Анка знала. Фотография из альбома в сундуке под замком, старая, порванная однажды пополам, и затем с любовью склеенная кусочками газеты с обратной стороны. "Мама, а дядя Денис, ведь не мой папа?", "Нет", "А где мой папа?" "Умер, твой папа..." - со злостью сказала мама - "Чтоб, он сдох". Анка, вскоре выкрала фотографию, все равно мать годами в сундук не заглядывает.

Слышно, как щелкает печатная машинка в соседней комнате и иногда позвякивает, когда кончается торопливая строчка на бумаге. Работает. Что же там такое он пишет? "А вдруг, я - его вдохновение? И он сейчас взялся, наконец, за давно брошенный сценарий, и переделывает под меня?" 

Он напишет гениальный сценарий, и она дебютирует в этом фильме. Как прилетевшая комета из неизвестных глубин космоса к Земле ослепит, восхитит своим волшебным светом, игрой мерцающих пылинок своего шлейфа. Так становятся  знаменитыми. Она - великая артистка, разъезжает по странам с визитами. Корреспонденты добиваются аудиенции, вспышки фотокамер на официальных встречах.  И все это даст ей Виктор Семенович!  Приятно защемило  в паху от таких мыслей, распалив любопытство до зуда в пятках. "Интересно, аж жуть!"  Неудобно как-то. А если очень сильно хочется? Анка вскочила решительно, отбросив одеяло и вышла в студию. Виктор Семенович мельком отвлекся от работы, чтобы посмотреть на нее. 

- А что Вы пишете? 

- Сценарий. Через две недели делаем сцену. 

- Для меня? - сердце ёкнуло в предчувствии. Анка мельком глянула на последнюю строчку : "На животе кровь, размазана...."  -  Прочтите. 

- Рано еще, - уклончиво ответил Виктор Семенович отвернув машинку текстом к стене. - Как закончу, тогда прочитаю. А то неинтересно будет. Выпьешь со мной?

- Да. - неожиданно для себя сказала Анка, вспомнив бокал с шампанским. Приковывающая взгляд магия пузырьков, согревающая сладкая жидкость. Согреться сейчас надо, Анка чувствовала как ее трясет. Это не от холода, а от перевозбуждения.

- Тогда принеси виски, вон из того бара. Ты любишь виски со льдом?

Анка не знает что такое виски со льдом, но она все равно выпьет, Виктор Семенович дурного не предложит.

- Хотя... Нет. Пожалуй я сам выберу для тебя напиток, подозреваю, виски, тебе не понравится. - Сказал он и порывисто подошел к стенному бару. Долго возился у открытой дверцы, выбирая. Наконец воскликнул осененный идеей. - Хочешь сладкое?

"Он. Это он"  

Восхищенный взгляд на ловкие, энергичные движения Виктора Семеновича. Да, да именно так двигался он, так же улыбался, смешно дотрагивался до переносицы  двумя пальцами, смотрел с прищуром и иногда поводил плечом вперед, словно ему  мешала складка одежды. Анка попробовала повторить движение плечом. "Дурочка. На придумывала, я же никогда его не видела." 

- Спасибо, - прошептала одними губами приняв дрожащей рукой бокал с вином.

Анка пьет тягучий рубиновый сироп, тяжелым драгоценным цветом просвечивающий настольную лампу, в немом обожании смотрит мудрейшему человеку на планете в глаза. Виктор Семенович рассказывает, очень интересную историю, мягким, ровным голосом. "Тореадор держит в руке пику, бык наступает, пика против рогов, и взгляд врагов, долгий глаза в глаза..."  Анка не следит за сюжетом, потеряла нить рассуждений, слушает только, ласкающий, гипнотизирующий голос. И от этого острые импульсы удовольствия нежно берут  за соски, наливают их теплым свинцом, быстрой волной бегут вниз живота согревая тело и увлекая за собой все мысли. С каждой волной хочется охнуть и расплыться медузой на кресле. Ничто ее не остановит, если он вдруг захочет чего-то большего. Глаза блеснули влагой, призывно, со всей силой очарования  проснувшейся в Анке женщины.

- Пойдем, принцесса,  я, таки,  уложу тебя спать. А с завтрашнего дня, готовься познавать науку. Так уж и быть стану твоим учителем. - Он внимательно и как-то по особому взглянул, мягко взял ее за руку и повел в спальню, где стояла большая кровать. 

Виктор Семенович, легким движением подхватил хрупкую девушку на руки. Причудливая тень на стене из сплетенных фигур от света торшера, игриво взмахнула крыльями Валькирии на мраморной скале. Захотелось вдруг обвить его шею руками, чтобы тень была чуть чуть похожа на промелькнувший образ. Схватить и не отпускать никуда, никогда, остаться с ним вечно! Но, Анка, не решилась. Она же сгорит со стыда, если Виктор Семенович оттолкнет ее порыв. Тогда оставаться здесь она не сможет. А куда идти? И как же ее мечта? 

- Спокойной ночи, маленькая принцесса. - сказал  и положил ее в постель, поцеловав в краешек губ. Анка ответила на поцелуй, чуть приоткрыв рот. Виктор Семенович укрывая ее одеялом, подмигнул заговорщицки, "Завтра первый урок, держись девчонка" и вышел из спальни.

Горячими губами шепнула ему вслед: "Не исчезай, не пропадай. Останься со мной". 

Во сне она училась летать. В легкой как воздух одежде, рука в руке с добрым волшебником. Он чутко поддерживал ее когда они шагнули с облака.

"Виктор Семенович, а я не упаду?"

"Нет, если будешь делать все правильно"  

На другом облаке, пониже, стояла учительница, Екатерина Борисовна, и радостно махала Анке рукой.

Утром они завтракали напротив друг друга, и Виктор Семенович смотрел на нее, смеясь одними глазами. Вдруг сказал:

  - Раздевайся!

  - Зачем? - удивилась Анка вспыхнув.  Она не ослышалась?

  - Смущение, вот что тебе сильно мешает. Смущение, самый страшный враг актера. Ну может быть тебе удастся один, единственный эпизод в жизни, и то, лишь когда нужно сыграть неподдельно стыд. Но таких эпизодов если наберется один на сотню фильмов. Ты же не хочешь играть всю жизнь эпизодические роли?

  - А может, не надо? - Анка сомневалась, что это хорошая идея.

  - Если хочешь быть настоящей актрисой, ты сделаешь это! Представь себе ситуацию: съемки на пляже нудистов, все операторы, режиссеры и прочие подсобные рабочие одеты, а лишь ты - как очищенная луковица. Научись смотреть сквозь людей. Вообще, ты должна уметь возвышаться над людьми, они сами придумывают себе богов. А ты и есть эта богиня. Гм, можешь ей стать.

- Но.... Я еще не готова. Вот так. Сразу...

- Очень жаль. - жестко сказал Виктор Семенович.

Он ушел на работу, а Анка осталась в квартире в полной растерянности и досадой на себя. Одно дело чувствовать, что за тобой подсматривают в окошко бани, а другое - сознательно раздеться перед мужчиной, пусть даже и лучшим на свете.

"Обиделся, что я такая непутевая. Рассердился и наверное выгонит меня сегодня. Ну, что в этом такого? Снять халат и пройтись по комнате, очень даже просто."

Подошла к зеркалу, взглянула на себя. "Ведь есть на что посмотреть, красивая, не уродина какая!" Собрала рукой волосы в пучок присев в  шутливом реверансе, показала себя в зеркале язык. Решительно зашторила все окна, чтобы ни единой щелочки, сняла халат, повесила его на подлокотник кресла.

- Вот так буду ходить целый день. Надо привыкнуть, я обязательно привыкну. А когда он вернется - встречу его. А что?

Тяжела доля артиста. Ходить в неглиже трудно, совсем не потому, что это неловко, просто непривычно неприкрытому ничем телу, неприятно и холодно. К возвращению Виктора Семеновича, окончательно продрогнув, не выдержала и оделась. Томилась, ожидая. "Вот сейчас он придет, а я скажу: Я готова." А вдруг, он уже передумал ее учить? Придет злой и недовольным своей ученицей. Станет отчитывать ее за нерадивость. И скажет: "Знаешь что, девочка, собирайся-ка ты, домой" "Нет!"  Но Виктор Семенович вернулся в добром расположении духа и у Анки отлегло от сердца.

- Примерь свое вечернее платье. Хочу сделать сюрприз своей принцессе, вот и посмотрим, насколько угодил.

Он развернул сверток, и черный кусок ткани жгуче бросился в глаза. Никогда у нее не было такой одежды! Куда такое одевать в деревне? В школу? "Да, Рыжий, до старости вспоминать будет." Это платье царицы, а не деревенской девчонки.

  - Я... я стесняюсь в нем!

  - Актриса! - строго сказал Виктор Семенович. - Наберись мужества, это твоя работа - быть красивой. Ты же сама этого хотела - теперь неси свой крест. Привыкай к свету рампы, который выхватывает из темноты только тебя одну. И тысячи зрителей затаив дыхание, ждут, что ты скажешь. Ты должна одинаково чувствовать себя, как в тряпье уличной проститутки, так и в одежде королевы. А случайно оказавшись совершенно голой в людном месте, вести  себя с достоинством супермодели. Человеческое тело совершенно, и одежда лишь крадет его красоту. Давай, давай девочка, топай в свою комнату переодеваться. Сегодня тебя ждет очень полезный урок.

  С такими вескими доводами нельзя не согласиться, и Анка согласилась. Она научится, обязательно. Научится носить одежду и ходить без нее, научится хорошим, светским манерам. Это очень трудно, но куда деться от своей мечты?  Покорно пошла в спальню. А как же проверка домашнего задания? Она так тщательно готовилась. Потом, когда ни будь.