Три дня иного времени

Глава III

III

Мой обычный путь от педвуза домой — это пройти по Большой Октябрьской до площади Подбельского, чтобы там сесть на троллейбус № 9. А сегодня ноги как сами понесли меня в другую сторону. Отчего бы не прогуляться в хорошую солнечную погоду? Я и не заметила, как вышла на улицу Свободы, а там, конечно, грех было не дойти до Знаменской башни и до той скамейки, которая мне привиделась во сне. Разумеется, только для того, чтобы убедиться, что не ждёт меня никакой «Печорин», да ведь и правда, кто же зимой на улице си…

Моё сердце стукнуло пару раз невпопад. На скамейке действительно сидел кто-то.

— Мало ли куда я иду? — сказала я вслух. — В театр, например. Или в концертный зал, за билетами. Как раз самое быстрое по этой дорожке. Да, именно, за билетами. Просто иду. Мимо.

И пошла. Поравнявшись с мужчиной, я будто нечаянно повернула голову в его сторону, оглядела его, не останавливаясь.

И продолжала идти, но уже медленней, медленней. Встала, сделала несколько глубоких вдохов и выдохов.

Померещилось мне или нет, но только был мужчина на того, из сна — очень похож!

Не мундиром, конечно, и стрижка была другой (короткие волосы ершом), и гладко выбрит, а остальное — то же, продолговатое лицо с прямой посадкой головы, и прямой нос с лёгкой горбинкой, и глаза эти, большие, глубокие, врубелевские, словно какую-то особую печаль или ужас будущего увидели эти глаза.

Так я и продолжала стоять метрах в тридцати от него, а сердце продолжало стучать отчаянно. Ну что же, дурочка? Ты бы ведь разочаровалась, если бы никого не встретила, а сейчас чего перепугалась? Какой тебе нужен концертный зал, зачем? Укусит он тебя разве? Или ты что дурное замышляешь? А если не замышляешь, чего тебе бояться? Подойди ближе, подойди…

И я действительно подошла, ступая осторожно, почти боязливо. Мужчина что-то быстро писал в большом блокноте, поднял голову, только когда мне осталось шага три до него.

Во сне я присела на скамейку, но кто же зимой садится на мокрую скамью? Хотя он вот не побоялся. Так для этого вон у него какое чёрное отличное пальто имеется. Может быть, и не пальто вовсе, а флотский бушлат? — Вы… простите, никакого отношения не имеете к Печорину? — спросила я весело: самый нелепый вопрос, который только можно было придумать, но молодой девушке многое прощается за миловидность, каждая это знает. А он ведь тоже совсем не старый…

Мой новый знакомец закрыл блокнот и, подумав, убрал его в чёрный кожаный портфель, который держал на коленях. Я приметила, что портфель достаточно потёртый и к новому роскошному пальто-бушлату не очень-то подходит. — Ни малейшего, — ответил он. Здесь можно было разворачиваться, извиняться и уходить, но он мне вдруг улыбнулся. И я улыбнулась в ответ, и едва не сказала ему: «Вам идёт эта улыбка, вы с ней гораздо лучше выглядите, чем в моём сне» — но ведь не скажешь такого вслух! Вместо этого спросила:

— И неужели вам не холодно зимой сидеть на улице? Январь же, простудитесь! Хоть бы шапку надели... (Шапка лежала рядом, обычная зимняя меховая.) Вы скажете, конечно, какое мне дело, но вообще-то любому советскому человеку до любого другого советского человека может быть и должно быть дело! («Какую я удачную фразу нашла в стиле Клавдии Ильиничны!» — проскакала озорная мысль.)

— Август, — ответил новый знакомец и поднялся, отряхиваясь. Сидел он, оказывается, на перчатках.

— Какой август? — испугалась я. Мурашки побежали у меня по спине, когда я вспомнила, что офицер из моего сна тоже сказал какую-то похожую нелепость.

— Меня зовут так: Август, — пояснил он. — Ах, это! — я выдохнула с облегчением. — Ну слава богу, а то уж я подумала…

— …Что я немного ку-ку?

— Ну да, да! Мы оба с облегчением рассмеялись.

— А вы смелая девушка! — заметил Август (странное имя, верно?). — Часто вы знакомитесь с людьми на улице?

— А разве это дурно? — ответила я вопросом на вопрос, мысленно отметив, что он всё же «с людьми» сказал, не «с мужчинами». Значит, не видит во мне какую-нибудь авантюристку, и на том спасибо.

— Нет, не то чтобы…

— Или это однажды плохо кончится, к этому вы клоните?

— Думаю, ничем плохим не кончится, пока…

— Пока что?

— Пока вы остаётесь в Советском Союзе, конечно.

— Вот новость! — поразилась я. — Да, остаюсь! А что, по мне похоже, будто брошу Родину и за бугор свалю?

— Вам не идут грубости, честное слово.

— Извините, — пробормотала я, мысленно поставив ему в уме плюс, а себе большой жирный минус. — Буду исправляться. Я вас, кстати, не отвлекла? А то вы человек образованный, с тонкой душевной организацией, писатель, наверное, или журналист, а тут пришла такая хабалка…

— Вы не хабалка, — заметил Август. — Вы очень славная! Только…

— Что только?

— Только вот меня смущает, что мы стоим здесь как два тополя на Плющихе, — признался он.

— Как три, — поправила я.

— А я как сказал?

— А вы сказали «два». Конечно, зачем стоять, давайте я вас провожу туда, куда вы шли, хоть это и бесцеремонно с моей стороны, потому что вы никуда не шли… Может быть, вы здесь девушку ждёте, а я… («Ну и язык мой без костей!» — поразилась я себе.)

— Нет, какую девушку, я только прибыл!

— А! — озарило меня наконец. — Так вы приезжий? Командировочный?

— Что-то вроде…

— А… уже обедали?

— Не успел.

— А хотите? — тайком я глянула на циферблат своей «Чайки»: полдень.

Мужчина замешкался и, растерянно улыбнувшись, признался:

— Хочу! Это, наверное… путешествие… так влияет.

— Послушайте, Август, если вы никуда не торопитесь, пошлите… пойдёмте в столовую педвуза? Там можно поесть даже на полтинник.

— На… пятьдесят копеек?

— Что, дорого? — с опаской спросила я и, сообразив, что у самой только трёшка в кошельке, побыстрей прибавила: — Я есть не буду, просто составлю вам компанию. Ну что вы как недоверчиво качаете головой?

— Боюсь, не пустят меня в вашу столовую: не похож я на студента, я уже взрослый дяденька…

— Ерунда! — воскликнула я. — Чепуха полная! — и, ухватив его за рукав (за руку не решилась) потянула за собой. — Идёте вы там уже или нет? И… не наговаривайте на себя: вполне вас ещё можно принять за студента! Ну за аспиранта, так и быть.