Три дня иного времени

Глава II

II

Я позавтракала одна (отец был снова в экспедиции): съела на завтрак сырок «Дружба», доела горбушку от батона, допила пакет молока. Пролистала «гармошку» шпаргалки: хотя бы зацепиться взглядом за то, что недоучила. Ни за что не зацепилась, да и то: последнее дело — учить в день экзамена. Скорчила перед зеркалом несколько гримас, пытаясь воспроизвести «губную артикуляцию», которой нам ставила Наталья Константиновна, молодой педагог по фонетике. Плохо у меня, студентки иняза, с артикуляцией, и с фонетикой, и с интонацией, а разве у кого-то лучше? Только у самой Натальи Константиновны и лучше… В первую пятёрку мне попасть не удалось, да и зачем я рвалась? Пришла и моя очередь отвечать билет: тему Sport in the Soviet Union и пересказ отрывка из Хемингуэя вместе с его биографией. Принимала экзамен Клавдия Ильинична, немолодой педагог по прозвищу «Железная Клава».

Тему я учила и проворно оттарабанила. Уж, конечно, забыла всю губную артикуляцию, да и не сдалась она Клавдии Ильиничне совсем. Ответила на два вопроса: первый — о ближайшей будущей олимпиаде (вопрос-то был с подвохом, ближайшая — не в Москве, а зимняя в Лэйк-Плэсид, должна начаться через месяц), и о «любимом виде спорта»: про плавание. Не очень искренне ответила, потому что всё мне удавалось легко, всё я любила, и бадминтон, и баскетбол, и настольный теннис, и лыжи — и ничем как следует не занималась. Но нужно ведь было про что-то отвечать, а тех, кто разбрасывается, не уважают, это я крепко усвоила ещё со школы.

Хуже обстояло дело с Хемингуэем, особенно с биографией. Поди упомни всех этих классиков! Они настрочили, а нам мучайся.

— Ernest Hemingway was, ehm… [Эрнест Хемингуэй был, эээ… (англ.)] — мямлила я, наблюдая, как суровеет мой экзаменатор, пока не сообразила встать на привычные рельсы. — He is dear to us Soviet people because of his struggle for peace and his anti-fascist position. [Он дорог нам, советским людям, из-за своей борьбы за дело мира и антифашистской позиции (англ.).] (Ах да, пришло в голову: он же в Испании воевал!) The writer fighted… ehm, fought (какой позор, забыла спряжение!) in Spain against fascists and sympathized with all people of good will. He was a consequent enemy of bouirgeois conformism and political hypocrisy. [Писатель брался… эээ, боролся в Испании против фашистов и поддерживал всех людей доброй воли. Он был последовательным врагом буржуазного соглашательства и политического лицемерия (англ.).] — Лицо Клавдии Ильиничны разглаживалось, мягчело: всё я говорила верно. — Towards the end of his life, the writer was persecuted by CIA, and this persecution may… might cause his death. [В конце жизни писателя преследовало ЦРУ, и это преследование может… могло причинить его смерть (англ.).] (Вот чёрт, забыла, как будет «преждевременную».)

И ещё что-то я продолжала лепетать про преждевременную смерть творца от рук агентов капитала, а между тем параллельно, как это очень часто бывает со всеми людьми, думала про себя: да неужто так? Неужели вправду его так преследовали? Спятил, небось, дяденька под конец жизни, как старик Иван Никифорович из восемьдесят третьей квартиры, а то и наши пропагандисты присочинили. Могли? Очень даже. Ну что ж, хоть бы и сочинили: так, значит, нужно было, так, наверное, и сейчас нужно… для восьмого класса, скажем, но не для нас же, мы ведь выросли из пионерских костров, неуловимых мстителей и прочих красных дьяволят! Всей страной выросли, а наши вожди этого так и не заметили…

— А very good answer [Очень хороший ответ (англ.)], — подарила меня своим суждением Клавдия Ильинична. — ‘Excellent,’ I say, considering the fact that you are a good Soviet girl with correct views, Veronica, and this also counts, at least for me. (Я закусила губу, чтобы не улыбнуться: конечно, только Клавдия Ильинична могла в полной невинности и уверенности, что так и надо, до сих пор использовать этот штамп, «советская девушка», родом из тридцатых.) Please learn irregular verbs thoroughly. [«Отлично», скажу я, учитывая, что ты — хорошая советская девушка с правильными взглядами, Вероника, и это тоже важно, как минимум для меня. Пожалуйста, тщательно учи неправильные глаголы (англ.).]

Надо же, неужели целая «пятёрка»! Ну что-то старушка расщедрилась сегодня. Так бы и чмокнула её в щёку, да только не поймёт. Я только пробормотала смущённую благодарность, протягивая зачётку. Но я-то, однако, хороша: какая притворщица! Фу, скверно. А разве притворщица? Разве я в самом деле не «хорошая советская девушка с правильными взглядами?» Ну читала я вашего «Ивана Денисовича», так разве это такое большое преступление и такая антисоветчина? Вся страна его читала…

Вот эта мысль (притворщица или нет?) слегка меня беспокоила, но подруги в коридоре не дали долго грустить, затормошили вопросами, завизжали с поздравлениями.

— Мы к тебе в гости придём, — пообещала мне Таня Жигалова. — А что так ко мне? — весело уточнила я.

— Да ты что, «экватор»! — загалдели они вокруг меня. — «Экватор» отметить — святое дело! — А у тебя хата свободная, батька уехал, — прибавила Таня. — Или уже нет?

— Да, да, конечно, приходите, — отмахнулась я счастливо-рассеянно, уже надевая в рукава свою синтетическую шубку. Гардероб в сессию не работал, оттого мы верхнюю одежду брали с собой в аудиторию и складывали на задней парте, педагоги кривились, но молчали. Ну да, «экватор», конец пятого семестра. Не пригласишь их — и сами придут, без приглашения. А разве я против? Но не прямо сейчас. Сейчас мне хотелось побыть одной, додумать свою утреннюю мысль…

Девочки заметили мой манёвр с шубкой и снова зачирикали:

— Куда, Верунчик, куда ты? А дождаться всех? Собирались все вместе в «Сказку» после экзамена! От коллектива отрываешься?

— Как же вы: и в «Сказку», и ко мне? Не жирно будет?

— Так ты ж не понимаешь ничего! — принялись они мне объяснять наперебой. — Не понимаешь, а критикуешь: вот ещё взяла моду! Гляди, в «Сказку» сейчас в массовом порядке все, и кто из области, и городские, чтобы никому не обидно было. Потом кто из области, поедут домой, а мы у тебя продолжим сабантуй. Не спорь, так надо!

— Ко мне пожалуйста, а в «Сказку» я не могу, — честно сказала я. — До приезда отца осталась трёшка всего. — Да ты что, Анжелка ведь всех угощает?

Я кашлянула от неожиданности:

— Кхе… И что это, вы хотите, чтобы я ела, пила, гуляла и веселилась на чужие? Не могу я так, девочки, извините.

— А твой Никита может, — сообщила Анжела Веденеева с ехидцей в голосе. — Его тоже позвала…

— Он не мой, — ответила я резко. Настроение сразу упало. — Можешь прибрать его себе, Анжелочка, не заплáчу, честное слово. Подруги притихли, ожидая скандала. Так вот не будет вам скандала, не дождётесь! Я даже хотела это вслух сказать, но только оглядела их лица, несколько натуженно улыбнулась, выронила фальшивое:

— Извините, девочки, спешу! И выбежала на улицу, застёгиваясь на ходу.