Три дня иного времени

Глава IX

IX

На кухне я выложила из авоськи на стол всё купленное и замерла, не зная, с чего начать. Август пришёл мне на помощь

— Можно я сам приготовлю? — предложил он. — Только выдайте мне сковородку, ножик, доску разделочную.

— Вы гость, мне неловко…

Моё колебание он истолковал в свою пользу и, сняв с крючка фартук, уже повязал его вокруг себя. Я, вздохнув, подчинилась. (Это был вздох облегчения, конечно: хотя бы сама не опозорюсь.)

— Мой отец тоже обычно для себя сам готовит, — призналась я. — Та из меня ещё хозяйка… Я схожу смою тушь для ресниц, вы не против, Август? В этой «туши» была хитрость, которую я осознала только задним умом. Если «смою тушь», значит, не беспокоюсь о том, какое женское впечатление произведу, не стремлюсь, выходит, его завлечь и пробудить «животные желания», веду себя как порядочная девушка. Да и даже проще: значит, отношусь к нему по-дружески, по-товарищески, и не возникнет между нами ненужной неловкости. (Где-то на краю сознания пробежало: «Как я всё же додумалась пригласить незнакомого мужчину домой?»)

Август кивнул, ловко очищая картофелину.

— Вам и вообще в вашем возрасте не стóит пользоваться макияжем, — пробормотал он.

Поднял голову, поймал мой возмущённый взгляд (девочка я для него совсем, что ли?!), улыбнулся, положил ножик, вытянул вперёд раскрытые ладони:

— Всё, всё! Ни слова поучений с моей стороны больше! Пользуйтесь чем хотите, хоть кольцо вставьте в нос.

— Кольцы… кольца то есть (как глупо оговорилась!) женщины носят в ушах, а не в носу, если вы не знали.

— Отчего, некоторые и в нос вставляют.

— Ну, это вы где-нибудь про папуасов увидели в «Клубе путешественников» с Сенкевичем, про кольцо в носу и косточку в ухе. Не буду вам мешать!

Макияж я действительно смыла и какое-то время посидела на краешке ванной, пытаясь разобраться в себе. Отчего я такой скверной, шальной стала, всё говорю ерунду на грани дерзости, всё невпопад? Отчего-отчего, а то сама не знаешь? Нет, нельзя, нехорошо, хоть он и не женат, и главное, глупо, глупо! Я вернулась на кухню и помогла своему гостю очистить последнюю картофелину, которую он тут же проворно порезал и отправил на сковороду. Я между тем включила радио, стала мурлыкать под нос песенку. Тоже жест в духе «Я у себя дома и не боюсь тебя нисколько». Может быть, уйти в свою комнату и переодеться в домашнее? Нет, это уж, пожалуй, будет перебор. Бигуди ещё накрути…

Мурлыкать-то я мурлыкала, а за гостем искоса наблюдала. А он весь обратился в слух: редко я видела такое тонкое, внимательное выражение на мужских лицах. Хотя, казалось бы, с чего? Передавали песни военных лет: «В лесу прифронтовом», «Случайный вальс», «В землянке». К концу «Землянки» Август заморгал чаще обычного.

— Вас… это так растрогало, да? — спросила я, тем самым выдав то, что всё время за ним пристально смотрела.

— Что? Да, — признался он. — И как-то даже не стыжусь. А вас нет?

— Это хорошие песни, — ответила я растерянно, — но… очень обычные. Какие-то простенькие, негероические, что ли…

— Вы ошибаетесь. Вы правда ошибаетесь! «До тебя мне дойти нелегко, а до смерти четыре шага», — что это, как не героизм, по-вашему? Если это — не героизм, то что тогда героизм?

— Я ведь не говорю, что не люблю эти песни, — принялась я защищаться. — Просто то, как вы за них заступаетесь, у меня создаёт чувство, будто я на комсомольском собрании или на уроке музыки. Весь этот… слегка фальшивый пафос («“Слегка” — это я кстати сказала, это на всякий случай, мало ли, кто он», — шмыгнула мысль), все эти «Что тебе снится, крейсер “Аврора”» и «Орлёнок, орлёнок, идут эшелоны» — всё это, знаете, иногда доводит человека до ручки…

— Ваш «Крейсер “Аврора”» и все ваши «Орлята», — это унылое пропагандистское говно, — было мне ответом, — а это другое, это — народное, настоящее, неужели вы не слышите?

Я только рот открыла. Вот это речи!

— Неужели вы не понимаете, что мы как народ, как нация, может быть, и выжили все отчасти благодаря этим песням! — горячился Август. — Они, эти песни, залечивали народные раны после той чудовищной мясорубки, в которой полегло полстраны. Пол-стра-ны, понимаете? Поэтому они и не «героические»: они целебные, а не героические! Это драгоценное сокровище нашей культуры, неужели вы не видите этого?

Две мысли пришли мне на ум, и я обе сразу и высказала:

— Вы — член партии? Или наоборот, этот… сахаровец? Август выдохнул.

— Я ни то, ни другое, — ответил он спокойно и слегка виновато улыбнулся.

— Хорошо, я рада, — призналась я. — Можно… я тогда уже на стол подам и чай поставлю? Есть уже очень хочется…