Записки подменыша

Глава четвертая. Роланд. Эпизод девятый

***

Дым кальяна, пропитанный терпко-сладким вкусом карамели, клубился в переливах фиолетового и изумрудно-зелёного. В полумраке подсветка мерцала мягко, чарующе, будто перья огромного павлина; казалось, ими нежно водят по телу и лицу. Алиса сделала ещё одну затяжку, чувствуя, как приторное послевкусие по-кошачьи шаловливо царапает горло, и, выслушав забавное бульканье в чаше, выдохнула в потолок. В голове уже чуть мутилось от расслабляющего дурмана, её начинало поташнивать – но хотелось затягиваться ещё и ещё, чтобы вместе с дымом выдохнуть себя. Свои внутренности, свои воспоминания, своё имя. Мысли о Даниэле.

– …И, знаешь, тогда мне пришло в голову, что всё зависит от человека. Вот тебя, например, я бы с огромным удовольствием сводил в ресторан, если бы финансы мне позволяли, с огромным удовольствием сделал бы тебе подарок. Как раз потому, что вижу, что для тебя это не имеет особого значения. Ты бы просто порадовалась немножко – и всё. Ты этого не требуешь! Для тебя важен человек, общение с ним, а не вся эта шелуха с цветами и рестиками. От тебя чувствуется щедрость, Алиса, чувствуется, что ты готова отдавать, а не брать. Отдавать всё – слова, эмоции, гостеприимство, угощение. А для такой меркантильной дамочки, как она, просто не хочется ничего подобного делать! Чем больше требований, тем больше отторжение. Как она сама этого не понимает?!

Теон рассказывал энергично, весело – но спокойно, с той же уравновешенной рассудительностью, что и всегда. Развалившись рядом с ней на диванных подушках, он то и дело пытался приобнять её, взять за руку, убрать непослушную прядь с её лица. Алиса в основном пресекала эти попытки – то отшучиваясь, то начиная раздражаться. Лиловые и изумрудные всполохи медленно скользили по золотисто-рыжеватым волосам Теона, по его пухлым губам и волевому подбородку, по длинным пальцам, которыми он то и дело выхватывал орешки и кусочки засахаренных фруктов из вазочки на столе. Его хитрые светлые глаза жадно шарили по её телу – но пока, прячась за кружевной завесой дыма, он не решался пойти в открытое наступление.

Он так веселится, потому что уверен в успехе; тем смешнее осознавать, что сегодня у него ничего не получится. Точнее, было бы смешнее – если бы сейчас хоть что-то могло её рассмешить.

– Да, я тебя понимаю. Нет никакого желания отдавать, когда человек всем своим поведением показывает, что ему ничего другого от тебя и не нужно. Что ты интересен как функция, объект, который можно как-то использовать, а не как субъект-собеседник, – сказала Алиса, поглаживая стебель герберы, лежащей на краю стола. Гербера была жёлто-розовой, круглой и плоской, как блюдце, с торчащими во все стороны, как у подсолнуха, лепестками – и совершенно ничем не пахла, будто кусок стекла. Когда Теон принёс её, она была запакована в бумагу от холода; надрывая бумагу, Алиса была уверена, что увидит розу – но ошиблась. Ей никогда не дарили герберы, и на секунду романтический жест Теона даже её умилил – хотя всё романтическое давно казалось ей уныло-избитым, нелепым и приторным, как этот кальян. По крайней мере, это чуть-чуть необычно.

Впрочем, и кальян весьма неплох; надо чаще брать десертные, а не фруктовые или ягодные вкусы. На пике новой затяжки Алиса зажмурилась, отдаваясь лёгким щекотным волнам головокружения. Пульсировала музыка; мягко и меланхолично мурлыкали Twenty One Pilots. Изумительно. Пир во время чумы.

Теон, конечно, рассказывал ей о своих успехах. После их последней встречи ему удалось добиться секса с ещё одной девушкой. Проведя с ней единственную ночь, он почему-то стал считать, что у них «отношения» – и вскоре спугнул её пафосными глобальными разговорами об осознанности, «пригодности» для семьи и своих взглядах на брак. Девушка хотела просто пообщаться с новыми людьми и хорошо провести время – как и большинство тех, кто ищет спасения от одиночества в местах вроде Tinder’а и Badoo, – но явно не выслушивать лекции в духе религиозно-философских фолиантов Толстого о том, как правильно жить.

«Я учту свои ошибки, – важно и взвешенно – будто на переговорах – заключал Теон. – Впредь просто не буду вот так сразу говорить об отношениях».

Другая дама, удостоившая его своим вниманием, оказалась – по его словам – меркантильной. Меркантильность заключалась в том, что ей не нравилась идея гулять по городу в холода и она возмущалась, что у Теона нет денег на то, чтобы сводить её в бар, ресторан или хотя бы кофейню. Также дама настаивала на том, чтобы Теон каждое утро писал ей «Доброе утро», а каждый вечер – «Спокойной ночи». А ещё – позволяла себе (о ужас!) напрямую спрашивать, сколько он зарабатывает.

«Увидел я весь этот расклад – и хорошо, что вовремя сориентировался и послал её сам, – солидно подытожил Теон, выдохнув ворох дыма. – Потому что уже знаю, вижу, что было бы потом. Не надо мне такого – я ищу всё же не мимолётный роман, а отношения!.. Правда, фигура у неё зашибись – в этом плане жаль, что упустил её. Секса у нас не было, но пару раз я её полапал».

Всё это было так убого, так омерзительно, что Алиса стала подозревать, что мутит её совсем не от кальяна. На слове «полапал» лицо Теона сияло неподдельной гордостью – словно у рыбака, который хвастается удачным уловом; и становилось даже как-то стыдно перед очаровательной герберой – за то, что купил её именно он.

Параллель между Алисой и «той меркантильной» он начал проводить ещё в переписке. Она прекрасно понимала, зачем нужны все эти проникновенные комплименты. Чтобы она выпрямилась, распушилась, выпятила грудь, как довольная курица, и начала ликующе кудахтать от того, что в глазах Теона она лучше и достойнее «соперницы». И чтобы была посговорчивее в том вопросе, который его больше всего интересует.

Бредово. Куда бредовее, чем сам этот спонтанный поход в кальянную.

– Всё о нём думаешь, да? – тихо спросил Теон, отправляя в рот очередной хрустящий орешек. Алиса вздрогнула. Ещё одна компания – мутные смеющиеся тени, едва различимые в терпко-сладком дымном полумраке – направилась к выходу; в зале они уже почти одни. Пора закругляться.

– О ком? – произнесла она, притворившись, что не понимает.

– Ну, о своём панке-манипуляторе. О новой музе.

Она подчёркнуто небрежно дёрнула плечом.

– Да нет. Пусть развлекается, как ему угодно.

– Да ла-адно! – отмахнувшись, с недоверчивой усмешкой протянул Теон – и вздохнул. – Знаешь, мне сегодня аж захотелось быть таким же незрелым дурачком, как он, – лишь бы ты вот так же обо мне говорила, с таким же взглядом!..

– Незрелым дурачком? – Алиса хмыкнула. Лучше не уточнять, с каким же именно взглядом она говорит о Даниэле. – Так его точно не назовёшь. У него просто другие способы думать, другие способы жить. Это не делает его незрелым.

Теон серьёзно покачал головой, затянулся, неспешно выдохнул – и протянул ей мундштук, как бы невзначай пододвинувшись поближе.

– Безответственность есть безответственность, нечуткость есть нечуткость. Как ты его ни оправдывай, это факт… Погладишь меня по голове, м? Пожалуйста! Мне очень нравится, когда голову массируют.

Алиса подавила вздох. Сегодня он уже просил поцеловать его в щёку – тоже якобы случайно, подведя к этому какой-то невинной шуткой. Вяло посопротивлявшись, она поцеловала; рыжая щетина Теона щекотно кололась, дыхание пахло мятной зубной пастой с прополисом – больше она не почувствовала ровным счётом ничего. Ничего, кроме тягостно-усталого желания уйти и лечь спать – и спать долго-долго, в темноте, без сновидений.

Хотя – ведь теперь ей и так почти никогда не снятся сны. А если снятся, то редко и очень блёклые, бессвязные, их трудно запомнить. В первые месяцы после договора с мэром – вообще ничего не снилось: ровная гладкая чернота.

– Окей.

– Я вот так сделаю, ладно? – промурлыкал Теон – и улёгся головой ей на колени. Чувствуя горячую тяжесть его затылка, Алиса покорно запустила пальцы в золотистые волосы – лёгкие, вьющиеся, но такие жиденькие и жёсткие по сравнению с шелковисто-кошачьей шевелюрой Даниэля, которую хочется перебирать бесконечно, в которой тянет утонуть…

Хватит.

– Мм… – заурчал Теон, блаженно жмурясь, подставляясь её рукам. Потом – ласково поднёс её ладонь к лицу и коснулся губами запястья. До боли предсказуемо; она постаралась не поморщиться. – Блин, какой кайф!.. Я скучал по твоим прикосновениям, Алиса. Ты знаешь, что у тебя очень классно получается гладить?

«…У тебя очень нежные руки».

Один из немногих комплиментов, которые ей говорит Даниэль – причём говорит регулярно. Значит, уж этому-то можно верить. Горло больно сдавило; не прекращая гладить и почёсывать голову Теона, она выудила из сумки телефон.

«Жди в гости».

Сообщение от Даниэля; три минуты назад. Её прошило такой тугой и резкой волной дрожи, что Теон удивлённо приподнялся.

– Что-то случилось?

– Нет, но мне нужно домой, – пытаясь ровно дышать, пробормотала она. Прочь, прочь из лилово-изумрудного дымного морока, прочь от заботливых гербер – навстречу боли и правде. – Я сейчас попрошу счёт, это срочно. Извини.