Записки подменыша

Глава четвертая. Роланд. Эпизод одиннадцатый

***

В клинике было людно – гораздо более людно, чем предполагала Алиса. Когда она ходила к психотерапевту и психологу в своём прежнем городе – в прежней жизни, – там её встречали широкие и светлые, почти пустые коридоры с гулким вкрадчивым эхом шагов. Здесь – то и дело хлопали двери, пациенты ходили от регистратуры к кабинетам, от кабинетов к кассе, говорили по телефону, нервно мялись, кашляли, шуршали бахилами. Алиса ждала Даниэля, утонув в мягкости кожаного дивана. Её окутывало странное опустошение. Вся эта суета раздражала; хотелось остаться одной.

С другой стороны – Гранд-Вавилон приучает к одиночеству в толпе, как к наркотику. Гипнотическое чувство.

– Извините, Вы в шестой?

Она подняла глаза. Девушка в чёрном свитере; с короткой стрижкой, с изящными чётко очерченными скулами. Тихий, нежно-тонкий голос. Хрупкое потерянное существо.

– Нет, я просто жду.

– А… Я присяду?

– Конечно.

Девушка села рядом – застенчиво, на краешек дивана, – покосилась на Алису карим глазом и вдруг достала из рюкзачка Сникерс.

– Хотите?

– Ох, нет. Спасибо.

– Ладно, – девушка порозовела и вдруг пробормотала: – Меня Эмми зовут. Простите, это всё, наверное, навязчиво, но Вы… Красивая. У Вас очень красивое лицо.

Алиса вымученно улыбнулась. Девушки изредка тоже пытались с ней познакомиться – это не было чем-то новым; но вот знакомство в психиатрической клинике – небезынтересная пища для ума.

– Благодарю. Ничего навязчивого, мне приятно это слышать.

– Я бы Вас нарисовала, если честно. Я иногда рисую людей в виде мистических существ. Вы бы с каким существом себя соотнесли?

– А Вы себя с каким? – перевела она.

Эмми задумалась, краснея.

– Даже не знаю. Со стороны виднее. Мне всегда тяжело говорить о себе.

– Хм. По-моему, Вы похожи на ангела, – отметила Алиса, оценив анимешные значки на её рюкзачке и браслет с фигуркой единорога. – На милого грустного ангелочка.

Эмми смущённо вздохнула.

– Жаль! Я бы больше хотела быть демоном. Истории о демонах всегда интереснее.

– Не сказала бы. Они просто другие.

– Об ангеле можно придумать только скучный сюжет.

Она собралась возразить, но тут Эмми позвали в шестой кабинет. Не прекращая краснеть, та достала из рюкзачка маркер, написала что-то на Сникерсе – и всё-таки сунула его в руку Алисы.

Номер телефона. Забавно.

Она посмотрела на часы; прошло пока только тридцать минут из часовой консультации Даниэля. Странно – казалось, что больше. Ужасно ноют виски.

Утром он пришёл напряжённым и усталым – но собой обычным, не тем опустошённым существом со стеклянным взглядом, которое она пыталась удержать ночью. Выспался, успокоился. О вчерашней ситуации они не сказали ни слова; казалось, Даниэль ничего не помнит – или ему совершенно всё равно. Алису даже потянуло спросить, действительно ли всё это было – правда ли они поссорились, правда ли он внезапно пришёл, а потом – не менее внезапно – ушёл. Теперь, днём, всё это было похоже на сюрреалистичный лихорадочный сон. На бред сумасшедшего.

Отвлекаясь от тревожно-тяжёлого ожидания, Алиса отвечала Рэю. Тот прислал ей на оценку свои стихи – нечто полуграмотное, дилетантское, но с необычными яркими образами и флёром трагедии. Герой там всегда лопался, разбивался, растекался по какому-нибудь стеклу или рекламному щиту; солнце, как водится, начинало новый день и прогоняло тень, морозы убивали розы, а любовь отравляла кровь вновь и вновь. Тем не менее, сильные тяжёлые места тоже были; за пляской психоделических кислотных цветов и банальных эпитетов угадывалась личная боль.

«А все эти «мы»: мы идём вперёд, нам сияет новое солнце… Я же правильно понимаю, это про тоталитарное общество? Что-то антиутопическое?»

«Ага. Оруэлл, Хаксли, Северная Корея… А ты шаришь в этой теме!» – отметил Рэй. Если у Даниэля образ панка-бунтаря и «парня с рабочих окраин», то у Рэя – образ гопника. Он всегда старается вести себя и разговаривать максимально неотёсанно и провокационно, но при этом – так, чтобы было понятно, что всё это – одна большая глумливо-грустная самоирония.

«Конечно, шарю, мне положено. Я же филолог-переводчик».

«Рассказать анекдот про доктора наук?»

«Опять что-нибудь пошлое и про проституток? Нет, не надо».

«Да блин, я же только раз говорил про проституток – и это был случай из жизни! – в шутку возмутился Рэй. – Я реально играл с ними в карты в ту ночь, больше ничего! Корешам приспичило посмотреть на бордель, а мне было тупо скучно».

«Да, помню эту историю. Они хоть играли-то хорошо?»

«Ещё как! Несколько раз меня в дурака обставили, потом в «двадцать одно», я охренел!.. А ещё они очень хорошие психологи. Ну, тип, прям умеют разговаривать с разными людьми».

«Ещё бы. Работа такая, что, думаю, им без этого никак… А по поводу стихов – есть удачные находки, но в целом подбор слов, честно говоря, кое-где слабоват. Для таких неплохих образов можно выбрать и что-то менее затёртое».

«Да, но ты учти, что я не для филологов-переводчиков пишу! Это для широкой аудитории. Для такого же тупого быдла, как я».

«Окей, но стихи могут быть понятными и с лексикой поразнообразнее. И ты не быдло».

«Серьёзно?! Ну-ка, ну-ка, вызов принят! – (Рэй отправил ей мем, где обыгрывалась старая, как мир, шутка про лишение девственности: «Первый раз у девочек» – и девушка с томно прикрытыми глазами, прикусывающая губу то ли от боли, то ли от удовольствия; «Первый раз у парней» – и иголка с ниткой). – Как Вам это, мисс Райт, а?!»

«Так до сих пор шутят, да? Мне кажется, так шутили уже и в Средневековье, и при викингах».

«Ахахахах, бли-ин! Почему тебя так сложно смутить?!»

Наверное, потому что я весело переписываюсь с тобой, дожидаясь другого в психиатрической клинике, – со вздохом подумала Алиса. Болтать с Рэем ей, тем не менее, нравилось. В нём было что-то искреннее, что-то душевное – более тёплое и живое, чем в рассудочном нудноватом Теоне.

Параллельно её донимал поклонник по переписке – один из тех неприкаянных одиноких странников, кто написывает девушкам наугад, просто в f******k или других соцсетях. Несколько дней он вёл с ней возвышенные – порой чересчур навязчивые – беседы об искусстве, смысле жизни, отношениях; но сегодня почему-то решил пойти ва-банк:

«В тебе так странно сочетаются крайности – лунное и солнечное, свет и тьма… Ты вроде бы человек науки, но такая чувственная раскованная девушка, это просто сводит с ума! Ты заводишь меня с пол-оборота, если честно. От одного взгляда на твои фото такой стояк, что надо уже штаны купить более широкие!»

«Купи», – хотела порекомендовать Алиса, но в последний момент сдержалась.

«Даже не знаю, что на это ответить», – призналась она.

«Скинуть фото?» – с двусмысленно ухмыляющимся смайликом предположил её визави.

«Мне не хочется».

Пару минут он обиженно помолчал – видимо, собирал в кучу остатки мыслей.

«И что же мне, принуждать тебя силой?! Внести в наше общение элемент БДСМ, м?.. Всё бы ничего, но я не представляю, как причинять боль такой обворожительной красотке!»

Могу посоветовать, у кого тебе взять мастер-класс.

«Слушай, я уже говорила, что ничего подобного не хочу. В вирте тоже сейчас не нуждаюсь. Просто общаться готова, фото скидывать – нет, потому что лично я тебя не знаю и никакого желания в твой адрес не испытываю».

«А в чей-то – испытываешь?» – ревниво уточнил её кавалер.

«Да. – (Поколебавшись, она улыбнулась – и решила подлить масла в огонь. Всегда забавно смотреть, как подобные Интернет-рыцари, не получив вожделенных фото, превращаются из похотливых казанов в суровых патриархальных блюстителей нравственности). – Возможно, это даже не один человек».

«А ты понимаешь, что у тебя всегда поведение шлюхи? И это уже все знают!» – свирепо выдал он. Алиса поморщилась; шлюхи – уже просто тема дня. А особенно забавно слышать это додуманное «все знают». Она понадеялась, что это хотя бы не мэр в очередном неожиданном обличье.

Ей вспомнилась худенькая беспомощная Магдалина с картины. Жаль, что Даниэль никогда не будет милосердным Христом (или не жаль?..). Если бы он целиком и полностью знал, кто она такая, он приказал бы побить её камнями – без колебаний.

Если бы ему было по-настоящему интересно, кто она.

«Не нуждаюсь в общении с человеком, который называет меня шлюхой в ответ на отказ скинуть фото. Советую обратиться к специалисту. Всего хорошего», – написала она – и с облегчением заблокировала своего собеседника.

«Обратись к специалисту» – и селфи на фоне вывески клиники. Это, конечно, не то селфи, которого он ждал; зато запомнилось бы.

«Как проходит твоя суббота?» – дежурно поинтересовался инженер-строитель.

В клинике, прямо после кальянной. Вот бы увидеть его лицо, если бы она так ответила. И добавила бы, что накануне болтала с дьяволом.

«Да неплохо, только очень устала после рабочей недели, – вывернулась она. Это, в конце концов, чистая правда. – И вообще много проблем».

«Понимаю. Мне жаль, что ты так перетруждаешься, – посочувствовал инженер. – И переводы, и архивы, и книги писать… Это поразительно!»

«Да ничего, мне скучно сидеть без дела. Но иногда выгораю, и бывает грустно, это да».

«Ничего, думаю, скоро станет лучше… И кто знает – может, не без моего участия!»

Алиса еле сдержала нервный смешок. Вот это самонадеянность.

Но – чу, как писали поэты-романтики в балладах; хлопок двери в конце коридора, знакомые шаги, поступь тяжёлых ботинок. Она встала навстречу Даниэлю, радуясь, что её больше не трясёт. За ночь она будто выплакала все слёзы, и на такую же лихорадочную боль уже просто нет сил. Осталось только жжение в покрасневших глазах да нелепая тяжесть в затылке.

– Идём? – глухо произнёс Даниэль. Спросить ли, как всё прошло?.. Алиса хотела спросить, но заглянула ему в лицо – раздражённое и усталое, нечеловечески усталое – и не стала спрашивать.

Не получилось. Чего и следовало ожидать. Его не проняло; возможно, теперь всё станет только хуже. И больше он сюда не пойдёт.

– Идём, – сникнув, сказала она. Даниэль протянул ей листочек с заключением врача.

– Она сказала, это в регистратуру – за рецептом. Потом на кассу.

– Х-хорошо. А… – Алиса взглянула на листочек – и приподняла бровь. – В бо́льшей дозировке?

– Ага, там те же таблетки, что были, но в дозе побольше. И ещё одна какая-то хуйня… – (Хмурясь, Даниэль показал строчку с «хуйнёй». Как и вчера, он был очень бледен, и тату у него на лице казались темнее. Чернильные буквы на странице; точнее, цифры и перевёрнутый крест). – И перед тем, как всё это покупать, по идее, надо пройти обследование. Там всё написано. Я не знаю, это всё теперь твоё, ты и разбирайся.

– Да, вижу. Анализы, скрининг мозга, явка через две недели… Звучит довольно грамотно, – осторожно сказала Алиса, надеясь, что это всё-таки подведёт его к более подробному изложению пережитого. Выдирая куртку из шкафа-гардероба в холле, Даниэль по-кошачьи зашипел и поморщился.

– Да, блять, неграмотно это звучит! Это звучит как «Платите дальше, мы вытянем из вас как можно больше денег»! – он сердито застегнул куртку и встал в очереди за рецептом рядом с Алисой, нервно постукивая по полу ногой. Он ненавидел очереди. – Вот поэтому я всегда ходил только к бесплатным врачам, и дальше так хочу! Там всё нацелено на то, чтобы как можно быстрее тебя диагностировать, вылечить – и… – щёлкнув пальцами, он провёл по воздуху резкую яростную черту. – Отправить нахуй! Никому не надо там тебя держать, перекидывать из кабинета в кабинет, из лаборатории в лабораторию, как мячик. В их интересах – как можно быстрее от тебя избавиться. А платная медицина – одно большое выжимание денег, одно большое мошенничество!

– Ну, во-первых, в Гранд-Вавилоне нет бесплатной медицины, – напомнила Алиса, улыбкой поблагодарив сотрудницу регистратуры за штампы на рецептах. Кажется, он ещё более дёрганый, чем до приёма; плохой знак. Очень плохой. – Во-вторых – я не совсем согласна. В платной медицине очень много хороших специалистов, дилетанту туда непросто попасть. Раз ты платишь, у врача и ответственности больше, и…

– Хуйня это всё! – воскликнул Даниэль – приглушённо, но всё равно так громко и зло, что на них стали оборачиваться. – Мне мой бесплатный врач чётко и за пару сеансов всё раскидал по полкам: вот такие-то и такие-то у тебя беды с башкой, вот так-то тебе надо жить, чтобы никому не навредить и окончательно не двинуться! Избегать стрессов, алкоголя, того, сего. И всё, и ничего больше не нужно! – (Алису царапало тяжёлое тоскливое предчувствие. У кассы она, не глядя, поставила подписи в нужных местах и поднесла к терминалу карту – а Даниэль всё продолжал бушевать, сурово жестикулируя). – А здесь – все эти размусоливания непонятные, целый час ни о чём! И ещё анализы, скрининги-хуининги, это всё тоже платное по-любому! Тупое обдиралово! Такая помощь должна быть бесплатной!

– Час ни о чём? Всё настолько плохо?

– Да не то чтобы плохо, но… – со вздохом начал он, будто бы чуть смягчившись, – но тут заметил чек, который выложили на стойку перед Алисой, и выхватил его из-под её руки – за секунду до того, как она дотянулась. – Сколько там хоть вышло?.. СКОЛЬКО, БЛЯТЬ?!

О нет.

Прикусив губу, она забрала у Даниэля чек. Он изменился в лице, побледнел ещё сильнее – хоть и казалось, что сильнее некуда. Глаза стали огромными, как у хищной птицы, в глубине подрагивающих зрачков заплескалась затравленная паника.

– Серьёзно? Ты отдала такие деньги вот за эту хуйню?! Нет, серьёзно?!

– Тшш, тише. Пойдём.

– Да в смысле, блять, «тшш, тише»?! – (Он всплеснул руками, чуть не задев кого-то локтем. Звучный голос рвётся вверх нервно-расхлябанной птицей, мышца на подбородке еле заметно подёргивается. Алиса уже видела его в таких состояниях – и её каждый раз отчаянно тянуло уползти куда-нибудь подальше, в тёмную-тёмную нору, свернуться там и переждать. Но она знала: нельзя. Знала, что надо наоборот оставаться лицом к лицу с этим штормом – и бросаться на него грудью, и удерживать). – Ты вообще понимаешь, что это за сумма?!

– Понимаю. И я, конечно, знала, сколько стоит приём, когда тебя записывала. Я крайне редко делаю что-либо необдуманно, Даниэль, и считаю, что это было нужно. – (Так, стоп. Убрать из голоса ростки раздражения – они усугубят бурю. Алиса вымученно улыбнулась). – Пойдём, пожалуйста. Не переживай так, это всего лишь деньги.

– Всего лишь?! – взвизгнул он. – Это деньги, а деньги важны! Мы живём в реальном мире, леди Райт! И это твои деньги!..

Они вышли на улицу. Колкий ветер, играющий снежинками, резким холодом забрался за шиворот. Лавируя между машинами, густо припаркованными во внутреннем дворе клиники, Алиса ёжилась, слушала гневно-взвинченный монолог Даниэля – непрекращающийся нудный речитатив – и гадала, куда он сейчас пойдёт: к ней или к себе.

Возможно, всё же к ней. Его слишком сильно пластает; сейчас ему будет страшно остаться одному.

А ей – будет страшно его оставить.

– Ты понимаешь, какую сумму ты отдала?! За ЧАС этой хуйни! Блять, я не могу, у меня просто в голове не укладывается!

– Даниэль, это не просто «час хуйни», – твёрдо возразила Алиса. – Важно было, чтобы ты сходил – хотя бы попробовал. Не понравилась врач – значит, не подошла. Бывает. По крайней мере, у нас теперь есть вот это. – (Она приподняла листочки с рецептами, глядя на его хмурое, убито-несчастное лицо, на присыпанные снегом пряди чёлки. Даниэль не любит шапки, носит их редко – только совсем уж в холода; это отдаёт подростковым бунтом. Если надевает шапку – нервничает и всё время уточняет, подходит ли она по цвету к его одежде. «Я сам не понимаю, ты скажи – нормально же?» – и в глазах – такая озабоченная паника, будто это самый серьёзный вопрос в мире). – Деньги – просто средство. У меня они сейчас есть, и даже в избытке. На такую цель я готова была их потратить. Я предложила, ты согласился, мы договорились. Всё в порядке. Это моё осознанное решение.

– Нет, оно не осознанное! Ты не понимаешь, что делаешь, ты страдаешь хуйнёй! – отрубил Даниэль, исподлобья покосившись на курьера из доставки пиццы, проходящего мимо с огромным фирменным рюкзаком за спиной. Курьер втянул голову в плечи и боязливо отвёл глаза. – Ты тратишь время и деньги на психопата, ты понимаешь это?! На асоциального типа, на больного, на маргинала, на мразь! Это всё равно, что спустить в унитаз эти деньги!!

– Не говори так, – вздрогнув, выдохнула Алиса. – Это неправда.

– Правда! И мне вообще всё равно, твоё это решение или нет! Меня выводит сам факт! Мне некомфортно, тяжело, не нравится! Я устал, блять, устал, УСТАЛ, понимаешь?!

Он кричал, уже не сдерживаясь; красивые черты уродливо искажались. Алису потряхивало. Она изо всех сил старалась оставаться спокойной – и шла всё быстрее, отчаянно спеша к дому. Дома тише, нет толпы; может быть, там ему будет получше, чем на улице. Есть слабая надежда. Одно она знала точно: ни в коем случае нельзя поддаваться чёрным волнам, исходящим от него – волнам хаоса, бессильной злой истерики. Если она поддастся – расплачется или закричит в ответ, – не миновать беды. Она должна быть ровной, гладкой, прохладной, как зеркало. Экранировать его состояние, блокировать его, как скала, о которую разбиваются сердитые шквалы.

Но откуда эта странная обессиленность – почему ноги стали ватными, почему покалывает кончики пальцев?.. Она с облегчением свернула в свою арку – и Даниэль свернул вместе с ней, не прекращая кричать. Свернул – очень естественно, без приглашения, будто ему больше и некуда идти.

Будто к себе домой.