Нечаянная страсть Гордона

Глава 4

Виктор

Ругая себя последними словами. Я стягиваю футболку и укладываюсь на стол, неприятно холодящий обнаженную спину. Как явлюсь к Караваю со стежками на морде? О чем думал? Уже десять раз себя обматюгал за этот порыв в отношении Маринки, но видимо, достался мне от отца-проходимца дерьмовый характер. Я вырос без него, и все, что успело уложиться в башке важного, было привнесено либо матерью, либо посторонними мужчинами. В этом я отца не понимал и никогда не пойму. Сколько бы ни был я придурком, бабником, да кем угодно, хоть алкашом, но если мне судьба подарит ребенка, землю буду грызть зубами, но не оставлю. Пусть и баба веревки вьет, руки выкручивает деньгами, нервами, но дите… В моей не редко битой башке это настоящий пунктик.

Надо мной, накрытым кучей пеленок, творится настоящий беспредел, пока я тыркаюсь в мыслях. Хирург, взявшийся накладывать швы, бессовестным образом клеит какую-то девку-ассистентку, а потом зовет некую Караваеву… Совпадение? Какое-то слишком реалистичное совпадение, но я вынужден молчать и терпеть, потому что подавать голос под этими пеленками как-то уж слишком. Эта самая Караваева является, принимаясь растягивать мой рот неизвестной штукой. К счастью, брызгает горечью и боль частично проходит. Надо же… Меня привели в порядок быстрее, чем когда-либо. Районная больничка оставляет хорошее впечатление.

А эта Караваева совсем не поддается мужику-хирургу. Интересно, какая она? Вижу снизу только пухлые ножки с маленькими пальчиками. На ней босоножки, поверх которых напялены бахилы и безразмерное медицинское тряпье. Голосок приятный… Да, наверное, сильно меня бахнули в это раз. В голову лезет всяческая чушь. После экзекуции мотаю головой на предложение позагорать у них в стационаре, подписываю отказ и стягиваю на ходу заляпанную кровью футболку.

Пока копался в сумке в багажнике, две медсестрички на перекуре оглядывали с ног до головы, облизывая глазками. Тешит меня это, тешит. Покрутился по маленькому городку, нашел дорогу и прибыл к Караваю, только выходя из машины почувствовал, как анестетик отпускает. Касаюсь рукой подшитой губы, косясь на него. Неудобняк полнейший! Как и в девятнадцать, он видит меня с расквашенной губой!

- Привет, Романыч, - неуверенно мямлю.

- Да ты что? Случилось что? Ты… тебе бы в больницу! – восклицает, видя воочию, в каком виде я прибыл.

- Ерунда. – отвечаю, а сам прекрасно понимаю, что ни пить, ни есть не смогу. Стоило подумать об этом, как брюхо уныло заурчало. Голодный. Вот черт! Ни поговорить, ни пожрать! Это становится одиннадцатым разом, когда я обругал себя за проявленную дурость… - В казарме врача небось не звали… - поддеваю, припоминая случай, но Романыч и без того растекается в тихом хохоте.

- Проходите… - замялась супруга Каравая, заметив мой распухший рот. – Давайте я Вам морс холодный дам, к губе-то.

Киваю, устраиваясь на диване в гостиной. Домишко у Каравая добротный, не большой, камин красивенный, выложен радугой. Что еще нужно старику на пенсии?

- Расскажи про Тихонова. Договор предлагает на арматуру и свайные, примерно пятьсот кубов, аванс тридцать процентов. Не кинет?

- Если ты про Тихонова Егора, то не должен. Я вот слышал, что он с сыном стал работать, про того не знаю ничего. Он еще под стол пешком ходил, когда мы переправу ставили у Перетечи. х*р знает, как молодежь нынче рулит, за бугор али в кусты?

Соглашаюсь с Караваем кивком, говорить больно, лицо горит, кажется, что и нос уже болит, и глаза.

- Здравствуйте, - раздается позади знакомый голос, и напротив меня на диван плюхается девица в пышном сарафане с тоненькими бретельками. На ногах сандилики знакомые, и глаза синие-пресиние, устало оглядывают комнату, замирая на моей физиономии. Сочные полноватые губки, накрашенные яркой помадой, вздрагивают, но тут же обратно превращаются в аккуратный бантик. Догадка пролетает в голове отравленной стрелой! Это и есть та самая Караваева, дочка моего Каравая, только… взрослая и совершенно другая! Словечки мужчины хирурга почему-то трансформируются в мозгу как ядерные взрывы, ведь он к ней нагло подкатывал, «каравайчики» ему потрогать… Нахал! И это над моей рожей под пеленками! А каравайчики-то офигенные, налитые, ложбинка между ними так и тянет глаза туда сунуть да втянуть носом воздух… точно сладкая, караваи же сладкие?

- Явилась! Вот, Витек, смотри какой у меня личный врач в семье живет! – прерывает мой бред Каравай.

Вынужденно отмираю и радуюсь, что не съехал с ума. Откуда это в моей голове? Это дочка Каравая, пухлая, смущенная девица с конопатым носом и толстыми ляжками… Ни хрена – ляжки сочные, на щечках-яблочках ямочки…

- Виктор попал в ситуацию…

Пытаюсь остановить поток мыслей своего друга, потому что не в силах продолжать разговор. У меня такая неловкость образовалась, практически раздвоение личности! Мне не до разговоров!

- Вот, холодный сок, - протягивает супруга Каравая бокал.

- Только теплое, ни горячее, ни холодное и желательно с фурацилином, раз уж Вы не остались в отделении, то хотя бы не угробьте себя до утра. – заговорила рыжая неприятность, играя своими синими глазищами, которые с меня не сводит. Да я как уж на сковородке! – Думаю, увижу Вас утром с приличными тридцатью девятью на термометре. – Мам, ему бы парацетамол. Я привозила Вам в прошлый раз в сиропе.

- Так я же болел! – выдает Романыч, поднимаясь с дивана. – Надо в аптеку сгонять!

Я чокнулся, точно! Они принимаются хлопотать вокруг меня, а со мной что-то творится нереальное. То ли действительно температура, то ли эта рыжая меня обожгла, и теперь я горю как прыщавый пацан, не зная, куда деться от смущения. Дотронувшись до губ, все же понимаю, насколько сейчас болезненно это место. Единственное, что здравое приходит в голову, так пройтись с этой куклой до машины. Может, хоть на вечерней прохладе меня отпустит. Да, точно! Кукла синеглазая, губы бантиком, вся такая мягкая, белокожая как шикарный большой пупс!

И это тоже было ошибкой, потому что стоило Ксюше наклониться, чтобы забраться на заднее сиденье, как ее округлые прелести шарахнули водородной бомбой в мой мозг. В паху затянуло, живот подвело, разбитые губы зачесались… Наваждение не отпускало, ибо я никогда не имел в своем арсенале упитанных женщин. Накаченных, тощих, крашенных, залитых до ушей силиконом и филерами, но только не таких вот пухляшей. Дикое смущение, не понимание собственной реакции и неприятное ноющее в плоти возбуждение. Обратно к дому я шагал уныло, подчиняясь ситуации, потому что стал зависим от обещанного обезболивания. Ксюша что-то умно лопотала, будучи явно уверенной в том, что делает. Господи, помоги мне, пусть она будет отличницей в школе и в институте!

Помощь последовала незамедлительно, и тонкие пальчики в прозрачных перчатках принялись всаживать мне иглу в разные углы рта, оставляя привкус боли и горечи. Терпимо, легчает сразу. А веснушек-то у нее поубавилось, мелькает мысль, и мои бесстыжие глаза сползают с носа Ксюши на ее грудь. Да, неожиданно, но угадываемо. Болеть-то перестает! Ложбинка манит и почти тащит мои руки туда, к полушариям, прикоснуться, уложить в ладони. Впиваюсь пальцами в брюки на коленях, чтобы в реале не сотворить своей фантазии, а в память впивается сладкий и легкий аромат духов, не ярких, идеально ассоциирующихся с мягким женственным телом…

Конечно, после такой фигни, творящейся со мной, разговор за столом проходит как в тумане. Мне стыдно и тревожно от навалившегося наваждения, но главное… оно точно имеет основания. Мужичий инстинкт требует немедленного решения, но как переступить через дружбу с Караваем? Он явно не одобрит, что я закручу с его дочерью. Как отец, думаю, он имеет полное право выступать за то, чтобы его единственная дочь вышла замуж и родила детей, а не моталась рядом со мной. Для него я жуткий бабник, не угомонившийся холостяк, и ко всему прочему на юбилей он получил приличной мощности газонокосилку…

- …мы с матерью все ждем, когда Ксения угомонится со своей работой и обустроит свое семейное гнездышко. А ты, Вить, матушку порадовать не собираешься?

Сквозь пелену мыслей до меня доносится фраза Каравая, и приходится срочно что-то ответить.

- Работаю над этим, - коротко бросаю, не посвящать же все семейство в свои бесплотные потуги в отношении планов на будущее.

Укоризненный взгляд синеглазого наказания грустно соскальзывает с меня, и она откладывает приборы.

- Мам, пап, мне пора. На раннее утро операция, я ассистирую Белецкому. Просто обязана выспаться! – улыбнувшись, она убивает меня ямочками на щеках, которые я раньше не замечал. А что я вообще о ней знаю?

Супруга Каравая отправляется проводить дочь, Каравай только бубнит какие-то наставления ей вслед, а Ксюша вежливо отправляет мне «До свидания!» и упархивает из родительского гнездышка.

- Вот коза рыжая! Помру, не дождавшись внуков! – пылит Каравай. – Все ей не те, то тупые, то кривые, то заносчивые. В самом соку девка, а все мозги пудрит! Работа ей личную жизнь заменяет… - фыркает Романыч, не подбирая выражений для своей дочери. – Вот скажи мне как мужик, Вить, по молодости детей бабе надо родить или под пенсию?

- По молодости, - отзываюсь, - Но как надо? От кого попало не стоит рожать. Я тоже не обременен еще, потому что не встретил… ну, чтобы семью создать, по серьезному.

- Вот и Ксюха ждет это серьезное, думает, мотаются эти принцы по ее травматологии, сами себя предлагают! – разочарованно Каравай опрокидывает стопку.

Интересное кино… Значит, пышка еще и сопротивляется родительской воле? Выходит, не я один страдаю от нытья матушки по поводу внучков? Голова яснеет и принимается фурычить на повышенной передаче. Несколько лет назад, держа свою первую смету на работы в руках, я думал, что смотрю на египетский пергамент… Стоило заняться документом вплотную, сразу понял, что к чему. Может, и в этом случае, если заняться всерьез, то и срастется? Что мешает цивилизованно договориться, все перетереть и спокойно жить дальше, решая самую главную проблему – родителей. В свои тридцать восемь я всерьез хочу, чтобы моя родная мать, положившая на меня все силы и здоровье, ушла в мир иной спокойная, уверенная, что ее нравоучения прошли не зря, и единственный сын потратит жизнь не впустую.

- Да что ж вы курите-то? Виктор! – всплескивает руками супруга Каравая. – Немедленно прекратите! Мы оставляем Вас до утра. Ради Бога, не спорьте! Ксения вручила таблетки, сироп и ждет Вас завтра на осмотр. Идемте!

- Нина, но как же…

- А ты кури, кури, помрешь раньше, внуков не дождешься! – язвительно бросает, от чего я вынужденно улыбаюсь, но тут же хватаюсь ладонью за лицо, закрывая губы. Больно неимоверно. – То-то же!

Наверное, это бабская солидарность, использовать свое положение, когда мужчина и слово вставить не может. Меня устроили в отдельной комнате, выдали полотенце и бокал с теплой ярко желтой жидкостью, велев перед сном прополоскать рот. Предупредив коммерческий отдел, что появлюсь на работе с опозданием, я выполнил все требования хозяев и мгновенно уснул, стоило только опустить голову на подушку.