Пыль на зеркале

10.

  Прошло несколько дней после их разговора на презентации бизнес-центра. Тогда они расстались, так и ничего не решив. Но самое странное состояло в том, что сейчас он уже не был столь категорично уверен в своей правоте. Он постоянно возвращался к мысли Лены о том, какой ждет конец их отношениям. Конечно, может случиться так, что они разойдутся легко, выпив до дна бокал их любви. Но возможен и иной вариант, когда получится так, что они не смогут быть ни вместе, ни врозь. И все же ему не слишком хотелось думать о том, какой исход может их ожидать; после последнего разговора Лена понравилась ему еще больше, он понял, что она умнее и глубже, чем он предполагал. Он понял также и то, насколько мучительно сложен для нее этот вопрос; для этого достаточно поставить себя на ее место и сразу события обретали другую окраску. В его попытках переубедить ее он вел себя как классический эгоист, он исходил исключительно из собственных желаний и почти не думал о своем партнере. Но это не означает, что они должны расстаться, просто он должен каждый свой шаг сверять с ее интересами.

  И в тоже время он понимал, что дело заключалось не только в том, что его влекло обаяние Лены. Он чувствовал, что между ними существует гораздо более глубокая связь; едва он увидел ее в первый раз, то сразу же ощутил, что его толкает к ней не только мужской инстинкт, но и какое-то духовное родство. А по нему он испытывал не меньшую жажду, чем по ее манящему женскому телу.

  Эта внутренняя смута приводила к тому, что он чуть ли не постоянно пребывал в таком взвинченном состоянии, что даже Валентина заметила его нервозность. Это встревожило его, он еще не изменил жене, а уже выдает себя. С испуга он решил перестраховаться: он не только сказал, что плохо себя чувствует, но и лег в кровать и пролежал почти целый день.

  - Послушай, Дима, у тебя нет денег? - спросила Валентина, присаживаясь на кровати рядом с ним.

  - Какие-то гроши, только на обед.

  - У меня тоже нет денег.

  - А что я могу поделать, - раздраженно пожал он плечами , - ты же знаешь, зарплата только через неделю.

  Валентина печально вздохнула, а Дмитрием вдруг овладел приступ злости. Опять этот проклятый денежный вопрос, он с какой-то роковой неизбежностью всякий раз напоминает о себе к концу месяца. Впрочем, было бы как раз странно, если бы он не возникал, с теми доходами, которые у них есть, можно только удивляться, что они не умерли с голоду и как-то еще существуют и даже что-то иногда себе приобретают по мелочам. Правда в основном дочери. У него, к примеру, все брюки уже просвечивают. Он вспомнил, как однажды в редакцию пришло приглашение на прием в одно посольство; представлять газету поручили ему, и бедной Валентине пришлось полдня штопать выходной костюм, дабы привести его хоть в какой-то приличный вид.

  - Что же нам делать? - спросил Дмитрий.

  - Не знаю, попробую опять занять на работе. Хотя уже стыдно, каждый месяц, словно нищенка прошу в долг.

  - А потом придется сразу всю зарплату потратить на то, чтобы выплатить его и снова сидеть без денег.

  - А что ты предлагаешь, перестать есть. Мы и так уже во всем отказываем себе. Посмотрел бы ты хоть раз, как в классе одеваются девочки, Вероника выглядит хуже всех. Мне стыдно бывает на нее смотреть, она ходит как оборванка.

  По поводу того, что дочь ходит как оборванка - это было,конечно, преувеличением, хотя и не слишком большим. И все же в целом Валентина была права, но от этого раздражение не становилось меньше. Хотя он и понимал, что злится он не на нее, а на себя, на свою неспособность обеспечить семью, на свое неумение зарабатывать деньги.

  - Я хочу тебе напомнить об одном, ты обещал поговорить с Вероникой. Она меня тревожит все сильнее. Ты мало бываешь дома и может быть не видишь многое из того, что происходит с девочкой. А мне хорошо заметны перемены в ней.

  - Да нет, я тоже заметил, что она стала другая, - не совсем уверенно произнес он. Но он понимал, что и в этом вопросе жена права; поглощенный своими переживаниями он действительно в последнее время мало обращал внимание на Веронику. Ему стало стыдно; как отец он ведет себя просто не достойно, он забыл, что у него есть дочь и думает исключительно только о себе.

  - Она все время куда-то уходит, - продолжала жена. - Причем, я заметила, в строго отведенные часы. И никогда не рассказывает, где бывает. И возвращается хмурой, неразговорчивой. Как будто ее что-то постоянно гложет. Я пыталась расспрашивать, с кем она проводит время, но не добилась ничего.

  - Может быть, какая-нибудь кампания. Или влюбилась, А что пора, самое время.

  - Нет, - покачала головой Валентина, - я чувствую, что тут что-то другое.

  - Сложно говорить с человеком, когда не знаешь о чем говорить, - вздохнул Дмитрий.

  - Но ты же отец, - не без ехидства проговорила Валентина, - или ты уже отказался от своего отцовства. Ты совсем перестал заниматься ребенком. - Эту сентенцию в течение всей их совместной жизни она воспроизводила неоднократно, и всегда она звучала как высшее обвинение ему, неприкрытый намек на его эгоизм и пренебрежение к общим семейным проблемам. И хотя нередко в этих словах содержалась немалая доля правды, всякий раз, когда он их слышал, Дмитрия охватывало сильное раздражение.

  - Хорошо, я поговорю с ней. А теперь я хочу немного поспать, - решил воспользоваться он своей "болезнью", чтобы прекратить неприятный ему разговор.

  Но вместо того, чтобы спать, он вдруг стал думать о своей семье и своем месте в ней. Почему он не уходит? Что держит его? Привычка? Дочь? Долг? И что за это странная штука семья? Один человек, который еще недавно был совершенно свободным и независимым, вдруг связывает свою жизнь с другим человеком и после того, как в их паспортах появляется соответствующий штамп, они формально становятся родными, самыми близкими друг друга людьми. Но ведь понятно, что юридические узы не способны никого ни сблизить, ни сроднить; если между супругами нет ничего общего они так и останутся чужими сколько бы печатей не было бы в их документах. И в тоже время они уже не могут просто так расстаться, они остаются вместе, как каторжане, скованные одной цепью под названием брак. И уже не одно тысячелетие человечество никак не может их разорвать, хотя чего только не придумывает, чтобы эти кандалы не так мучительно сжимали бы тело. Конечно, существует такая замечательная вещь, как развод - и многим кажется, что это и есть тот самый путь к свободе. Но на самом деле это не что иное как паллиатив, один раз порабощенному уже никогда не вырваться по-настоящему на волю. Слишком остается глубокий след, слишком много сохраняется видимых и невидимых связей. И ему от них , как от собственной тени, уже никогда не избавится. Конечно, есть немало таких, которым на все наплевать, они всю жизнь ходят по головам своих ближних с такой же легкостью как они идут по брусчатке, Но он-то знает себя, у него совсем другая натура. Может быть, поэтому ему иногда и кажется, что над ним тяготеет нечто высшее, не преодолимое, и он обречен до самой последней минуты тащить свой воз, который зовется долгом. А долг - это не что иное, как всеобщая   повинность наложенная Богом на род людской. Но в любом случае, о чем бы он не думал, чтобы он не чувствовал он ответственен за судьбу дочери. И здесь с Валентиной не поспоришь, ему следует немедленно отложить все другие дела и заняться Вероникой.