Золотой орёл

Гость магистра

Вальтер фон Плеттенберг сидел в своём любимом кабинете Венденского замка и вертел в руках простой серебряный перстень с насыщенно-красным рубином. Это всё, что у него осталось от былых сокровищ, которые ему передал на хранение магистр Тевтонского ордена. Это было то единственное, что он позволил себе взять из всего огромного богатства.

— Проклятый колдун! Всё из-за него! Чтоб его чёрт побрал! Прости меня, Господи, за мои слова грешные, но уже нет сил терпеть его злодеяния! Впору дьявола на его голову призывать! — возмущённо произнёс вслух магистр.

Он со злостью кинул перстень на стол, и тот покатился по столешнице, а ярко-красный рубин переливался, будто внутри него были мириады маленьких огоньков. Магистр, не отрывая взгляда, заинтересованно наблюдал за завораживающей игрой света. Наконец перстень начал замедлять свой бег и лёг на стол рубином прямо к нему. Камень мигнул яркой вспышкой, и перстень наконец застыл на месте. Магистр инстинктивно прикрыл ладонью глаза.

Когда он их открыл, напротив него в кресле сидел странного вида мужчина. Почему странного? Магистр не мог бы на этот вопрос ответить даже самому себе. Вроде мужчина как мужчина, но он чувствовал: что-то в нём не так. Достаточно рослый, черноволосый и темноглазый. В накинутом поверх одежды тёмном плаще и такой же тёмной шляпе. Но ещё более странным было то, что он сидел в его кабинете в головном уборе, а не стоял перед магистром навытяжку. Да и вообще откуда он тут взялся? Как он прошёл мимо охраны и секретаря? Магистр зажмурился и снова открыл глаза. Он решил, что загадочный визитёр ему только померещился из-за нервных потрясений минувших дней, но нет: мужчина продолжал сидеть в кресле, а теперь он ещё и улыбался.

— Вы кто? — почему-то шёпотом спросил магистр. Может, оттого, что ему показалось, будто он сходит с ума из-за проделок проклятого колдуна.

— А вы как думаете? — продолжая улыбаться, спросил незнакомец.

Фон Плеттенберг задумался. Что за наглое и бесцеремонное обращение к нему — великому магистру, перед которым трепещут все жители Ливонии?!

— Не ломайте голову. Представляться я вам не буду. Вы уже сами начали догадываться, кто я такой. Цель моего визита состоит в том, чтобы помочь вам разобраться с предметом, что вы по стечению некоторых обстоятельств приобрели, — продолжил незнакомец и взглядом указал на лежащий на столе перстень. — Это проводник между вашим миром и моим. Далеко не всем он даётся в руки. Надо заслужить своей жизнью и своими деяниями его признание, но вам это вполне удалось.

Фон Плеттенберг посмотрел на перстень, потом осторожно перевёл взгляд на незнакомца. Смутные догадки начали появляться в его голове, но он всеми силами старался отогнать от себя грешные мысли. Он послан в Ливонию нести свет Божий, но не искушение... Магистр не смог даже мысленно произнести последнее слово в этой фразе, но его визави понятливо улыбнулся, когда его мысль споткнулась о кощунственное слово.

— Далеко не все способны из целой горы сокровищ выбрать именно эту вещицу. Вам это удалось, и теперь, пока проводник у вас, я в вашем полном распоряжении, — уже без улыбки произнёс странный гость.

— Но кто вы? Кто вы такой? — нервно спросил магистр, пытаясь заставить самого гостя произнести запретное имя.

— Моё имя вы уже упомянули мысленно, и не единожды. Если захотите со мной в дальнейшем когда-либо пообщаться, вы должны произнести моё имя вслух или мысленно, причём добровольно и обязательно в присутствии проводника.

— Но почему именно вы? И откуда вы взялись? — спросил фон Плеттенберг, продолжая избегать имени своего гостя, хотя оно так и вертелось у него на языке, а вопросы получились более чем глупые.

В дверь кабинета постучали, и магистр отвлёкся от разговора. Посмотрел на перстень. Спрятал его в выдвижной ящик стола. Потом взглянул на гостевое кресло, но в нём уже никого не было. Фон Плеттенберг смутился и раздражённо крикнул:

— Да, входите!

В дверь протиснулся секретарь, уважительно поклонился и произнёс:

— К вам гонец из Мемеля, господин магистр. Говорит, что у него для вас весьма срочное сообщение от тамошнего комтура!

Магистр посмотрел на пустующее кресло, где только что находился странный гость в чёрном, растерянно оглядел кабинет, но таинственного посетителя нигде не было видно. Он просто пропал, исчез. Фон Плеттенберг осторожно выдвинул ящик стола, заглянул в него. Перстень лежал на том же месте, куда он его и положил. Поднял голову, ещё раз осмотрел кабинет — никого, только почтительная фигура секретаря, ожидающего распоряжений своего господина. «Совсем у меня плохо с головой стало! Надо бы отдохнуть, а тут ещё этот гонец со срочным сообщением. Но ладно — выслушаем, что у него!»

Всё это время секретарь внимательно наблюдал за озирающимся по сторонам магистром, и ему даже стало немного не по себе, если не сказать страшновато, от странного блеска в глазах главы ордена, но он не подал и вида о возникших в его голове подозрениях.

— Так привести к вам гонца, господин магистр? — осторожно спросил секретарь.

— Что ты сказал? — хриплым голосом, как после внезапно прерванного сна, спросил фон Плеттенберг.

— Я имел честь вам докладывать, что прибыл гонец из Мемеля, господин магистр, — повторил секретарь.

— Ах да, зови!

Секретарь ушёл и через короткое время вернулся вместе с гонцом, который даже не успел сменить перепачканную походную одежду. Магистр поморщился, но посланник не обратил на это никакого внимания. Он отвесил поклон и тут же принялся взволнованно докладывать:

— Господин магистр, мой комтур шлёт вам известие о том, что замок Мемеля постигла беда. Он полностью выгорел! Нужны большие восстановительные работы!

— Что?! — вскричал магистр и стукнул кулаком по столу. — Как вы это допустили?! Чем вы там у себя в замке занимаетесь?!

— Мы не виноваты, господин магистр! Это всё природная стихия. Мы над ней не властны, она в руках нашего Господа.

— Ты что, хочешь сказать, что Господь Бог повелел сжечь замок в Мемеле?! За какие такие прегрешения постигла вас кара Всевышнего?! — грозно рявкнул магистр и даже слегка привстал с кресла.

Лицо его становилось всё более красным от гнева. Секретарь даже хотел прервать доклад гонца, разволновавшись по поводу состояния здоровья магистра, но тот мановением руки приказал посланнику продолжать.

— Я только хотел сказать, господин магистр, что всё в руках нашего Господа, — промямлил гонец и виновато понурил голову.

— Как это произошло? — немного успокоившись, спросил, постепенно приходя в себя, магистр.

Он наконец осознал, что Мемель не находится под его властью, а вотчина Тевтонского ордена. Но гонец уже продолжал:

— Мы ловили в городе колдуна, который по описанию весьма похож на того, что вы разыскиваете. Поэтому я прибыл к вам с посланием от моего комтура. Мой господин собирался изловить колдуна, чтобы отправить на ваш справедливый суд. Но тут совершенно неожиданно разразилась страшная гроза, несколько молний угодили в замок, и одна из них попала в башню, где мы хранили порох. Башня взорвалась, господин магистр. Погибло несколько наших воинов. После чего пожар распространился на весь замок.

— А колдун? Вы его поймали? — Магистр даже подался вперёд в ожидании ответа. Его сейчас не интересовали ни сгоревший замок, ни гибель тевтонских рыцарей — только сам колдун.

— Нет, господин магистр, он ушёл от нас вместе со вторым колдуном, — ещё ниже опустил голову гонец.

— Откуда у вас взялся ещё и второй колдун?!

— Оказывается, этот колдун и раньше находился в нашем городе, но мы только сейчас об этом узнали, господин магистр.

— Как?! Как они могли уйти из города, где в это время были ваши воины? Почему они ничего не предприняли к их задержанию?! — подскочил с кресла магистр и нервно заметался по кабинету. — И что, теперь их двое?

— Выходит, что так, господин магистр, — вяло ответил гонец, не смея поднять глаза на фон Плеттенберга.

— Что ты там пробормотал? — недовольно прокричал магистр.

— Как есть два, господин магистр! Теперь у нас... То есть у вас два колдуна в розыске! — рявкнул гонец, выпрямился и от усердия выпятил вперёд грудь. — Со своей стороны мы предпринимаем все меры к их поимке!

— И что конкретно вы сделали, чтобы поймать колдунов? — вкрадчиво произнёс фон Плеттенберг.

— Наш комтур отправил отряд, чтобы задержать их шхуну, но колдунам всё-таки удалось уйти в море. Тогда мы послали вслед за ними пирата Кувалду, господин магистр.

Фон Плеттенберг от изумления округлил глаза и только и смог, что прошептать:

— Пирата? Ты сказал, вы послали на поимку колдунов пирата?!

— Как есть пирата! За неимением своего флота мы пользуемся услугами пиратов. Они с нами сотрудничают и исправно платят положенный оброк в казну замка.

Фон Плеттенберг медленно перевёл взгляд на секретаря и приказал:

— Составь послание магистру Тевтонского ордена о недостойном поведении комтура Мемеля. Пора помочь нашим братьям навести у себя порядок. Если у нас будут такие комтуры, мы не то что московитов не одолеем, а все свои замки сами же и посжигаем! А теперь пошли все вон, мне нужно подумать.

Вальтер фон Плеттенберг остался в кабинете один. Он подошёл к окну и выглянул наружу. На песчаной площадке проводила учебные бои его личная охрана. Магистр полюбовался отточенностью движений рыцарей, и это его начало понемногу успокаивать. Он посмотрел вдаль. Густой, непроходимый лес тянулся от стен замка и до самого горизонта. Где-то далеко-далеко за этими лесами сидит московский князь Иван и тоже сейчас о чём-то думает. «Что он замышляет? Удастся ли мне его опередить и нанести удар первым?.. Как некстати объявился у нас этот колдун, а теперь и второй. Да ещё и пожар в Мемеле. Всё это может неблаготворно сказаться на моральном облике нашего войска и его подготовке к летней кампании. Ну ничего, скоро должны доставить из Любека новый порох — говорят, что он лучше прежнего — а вместе с ним прибудут образцы новых пушек. Нужно продемонстрировать их нашему войску, чтобы поднять моральный дух воинов перед походом на Московию!» — так размышлял магистр, когда снова вспомнил про перстень.

Магистр не торопясь подошёл к столу и выдвинул ящик. Перстень лежал камнем вниз. Фон Плеттенберг протянул руку и взял его за дужку, повертел двумя пальцами и кинул на стол. Тот снова покатился, но грани рубина больше не искрились, а когда перстень замер, то прежней яркой вспышки не было и в кабинете никто не появился. Фон Плеттенберг сел в кресло, снова взял в руку перстень и стал его внимательно рассматривать. Магистр помнил, что в Библии упоминается о всякой нечисти, которая жаждет овладеть душами людей, и, чтобы этого не произошло, необходимо больше молиться и думать о Господе, совершая благие дела.

— Сомневаетесь, магистр, чью сторону принять? — внезапно раздался в кабинете чей-то голос, сопровождаемый отрывистым смехом, больше всего похожим на вой волка в ночи.

Фон Плеттенберг вздрогнул и покосился на соседнее кресло. В нём снова вольготно восседал человек в чёрном и, добродушно улыбаясь, смотрел прямо ему в глаза, совершенно не мигая.

Магистр пытался пересилить этот взгляд, но чем больше вглядывался в чёрные, бездонные глаза незнакомца, тем ему становилось страшнее. Фон Плеттенбергу даже показалось, что чёрная рука незнакомца затягивает его в какую-то липкую, тёмную трясину; ещё немного — и он уже никогда не сможет из неё выбраться. Магистр с трудом отвёл взгляд от чёрного омута глаз гостя.

— Ну и каково будет ваше решение, магистр? На чью сторону вы встанете? — беззаботно продолжил незнакомец. — Белое или чёрное, жар или холод, свет или тьма, знания или невежество? Что вам больше по душе, магистр? Выбирайте, только не ошибитесь в своём выборе.

— А у меня всё ещё есть выбор? — настороженно спросил фон Плеттенберг, полагая, что если он сейчас неверно ответит, то загадочный гость немедленно утащит его в мрачные чертоги ада.

— У человека всегда есть выбор, но зачастую он не умеет им разумно воспользоваться, — улыбнулся визитёр. — Так что теперь ход за вами, магистр. Моё дело только предложить вам варианты, а решение вы примете исключительно самостоятельно. Я никоим образом не собираюсь оказывать давление на вашу волю. Вы сами примете решение, но знайте: я всегда рядом с вами, где бы вы ни находились!

— А что вы можете мне конкретно предложить? — неожиданно для самого себя вдруг с вызовом спросил магистр.

— Помилуйте, у вас сейчас в голове идёт ожесточённая борьба между желанием и запретом. И вы должны определиться, что вам больше подходит. Я не могу и не хочу вмешиваться в ваш выбор, — примирительно поднял кверху руки гость. — Проводник даёт вам шанс, и вы получили возможность обратиться за помощью, а уж воспользуетесь ли вы ей или нет — дело ваше. Но после того, как вы сделаете свой выбор, не говорите ни мне, ни тем более ему, что вас не предупредили о последствиях!

— И что же это за последствия?

— Вы не сможете больше стать тем, кем были до принятия своего решения.

— И всего-то! — нервно рассмеялся фон Плеттенберг и взял в руку серебряный крест, который постоянно висел у него на груди. — А если я воспользуюсь вот этим, что вы тогда скажите?

— Как вы думаете, магистр, если ваш крест до этого момента благополучно висел у вас на груди и это обстоятельство никоим образом не помешало мне появиться в ваших апартаментах, то что изменится, если вы возьмёте его в свою руку? — вновь рассмеялся гость. — До чего же вы, люди, наивны в своей абсолютной вере в справедливость выдуманных вами же сказок! Почему вы полагаете, что правы во всём? Почему вы думаете, что, например, меня может испугать какое-то человеческое творение? Тем более что к моему созданию люди не имеют никакого отношения. Крайняя степень людского высокомерия даже по отношению к нему, потому что и вы, и я, и мне подобные — все мы являемся результатом его творения! Вначале хотя бы подумайте, зачем он создал меня и на что я способен, а затем уже хватайтесь за ваш серебряный крест!

Фон Плеттенберг растерянно посмотрел на крест, который продолжал сжимать в руке, затем переложил его в другую руку и разжал правую ладонь. На ней, на тонкой белой коже, был отчётливо виден тёмно-красный крест — зарубцевавшийся след недавнего ожога. Магистр поднял голову. Гость внимательно следил за ним и тут же ответил на его немой вопрос:

— Это его печать помощи. Своего рода аванс жизни, дарованный вам, но вы его ещё не вернули дарителю. Он вас спас, исходя из своих, одному ему ведомых целей, но захочет ли он вас спасать в следующий раз — это ещё очень большой вопрос. Столько людей ежедневно обращаются к нему со своими просьбами, но слышит он далеко не каждого, а почему? Вы, люди, не задавались вопросом: почему он не слышит всех взывающих к нему о помощи? А может, он и не хочет вас всех слышать? Такой ответ ведь, я полагаю, не устраивает людей? Вот вы, например, считаете, что ради него можно убивать людей, которые не разделяют точку зрения вашей церкви на устройство мира. Другой представитель рода человеческого полагает, что его соседу, другу, брату, свату от жизни перепало гораздо больше, чем ему самому, а это, на его взгляд, крайне несправедливо, и он посылает все мыслимые и немыслимые кары на голову ближнего своего и взывает его о помощи в установлении справедливости. Требует покарать — то есть умертвить! Просит того, кто дарует жизнь! А не заблуждаетесь ли вы, люди, в своих желаниях? Не берёте ли на себя чуждые вам функции? Такой вопрос вы не хотите себе задавать, потому что он для вас уже становится крамолой. Отступлением от придуманной вами истины. А вы уверены, что действительно знаете, что такое истина?

Фон Плеттенберг посмотрел на выражение лица собеседника, пытаясь понять, насколько он искренен в своих высказываниях, но бесполезно. Перед ним было лицо — или, может, даже не лицо, а маска — по которому ничего нельзя было прочитать. Магистр больше не пытался заглянуть в глаза гостю. Он боялся снова попасть в чёрный, обволакивающий омут безволия, боялся уйти туда, откуда возврата уже не будет; но он не мог сказать в ответ и категоричное «нет», а поэтому стал разглядывать перстень, лежащий на столе, и так, не поднимая головы, тихо спросил:

— А вы сами всегда слышите тех, кто к вам обращается за помощью или хотя бы с вопросом?

— А это уже зависит исключительно от вас самих, магистр, и ни от кого другого. Главное для меня — это искренность вашего желания. Так что право решать, на чьей вы стороне, остаётся исключительно за вами, и я буду ждать столько, сколько будет нужно. Поверьте, у меня времени для ожидания предостаточно. Вы хотите получить мою помощь, потому что вам очень страшно! Вы боитесь будущего, ибо не знаете его!

— А мне... Мне, если я попрошу, вы действительно поможете? — нетерпеливо произнёс фон Плеттенберг.

— Вы боитесь непонятного для вас хода событий, магистр, вы боитесь непонятных для вас людей, поэтому вы хотите их одолеть, уничтожить. Вы хотите непременно быть победителем в схватке с ними. Вы боитесь проиграть, и вам нужна помощь, а ежедневные призывы к нему не дают вам сиюминутного ответа. Вы в неведении и в отчаянии. Вы не уверены даже в завтрашнем дне и поэтому сейчас хотите моей помощи, причём немедленно, но вы боитесь стать отступником. Вы боитесь его наказания за измену той вере, которую вы пытаетесь нести другим людям, убивая и сжигая их, заставляя уверовать в придуманную вами истину. Вы мечетесь между своими желаниями и не можете окончательно решиться, а поэтому до конца своей жизни вы не вернёте мне проводник. Ведь стоит только вам мне его отдать, как я тут же навсегда исчезну из вашей жизни. Решайтесь, магистр! И поверьте, у меня хватит терпения дождаться от вас ответа.

По тону произносимых фраз фон Плеттенберг чувствовал, что гость улыбается. Хозяин замка оторвался от созерцания перстня и поднял голову. Нет, у него не появилось спонтанное желание вернуть его законному владельцу. Ему пока хотелось говорить с тем, кто его понимает и желает ему помочь прямо сейчас, без ежедневных изнурительных обращений с надеждой, что тебя, возможно, когда-либо услышат. Хотелось задавать вопросы и сразу слышать ответы. Хотелось, наконец, окончательно утопить все сомнения и обрести уверенность в себе и в своём будущем, но кресло, в котором только что безмятежно восседал его таинственный гость, было уже пусто.