Питомец

Эйса четвёртая. Часть вторая

Проводив девушку равнодушным взглядом, охотник вновь прислушался к разговору за соседним столом, где надирались дешевой бормотухой двое деревенских мастеровых. Оба уже были хорошо навеселе. Мужики давненько обсудили баб, своих и чужих, прошлись по поганой жизни и пройдохам-купцам, кои зажимают деньги при покупке и дерут три шкуры при продаже. Наконец широкомордый носатый выпивоха огладил пышные усы и качнулся к чернявому худощавому собутыльнику:

— Это самое... слухай, Прон. Хорош-ший ты человек... не то что некоторые. Да, не... — Носатый сконцентрировал взгляд на кончике носа Прона, опрокинул кружку в бездонную глотку, крякнул, занюхал засаленным рукавом давно нестиранной нательной рубахи и проникновенно продолжил:

— Ты думаешь я эт просто так пью? Не-э-э, это самое. Я, можа баять, уторой раз на свет родилси, это самое... да. Шо ты лыбишься, шо ты лыбишься? У-у-у, рыбья твоя башка! Думаешь, Корк налакался и околесицу несет тутошки? Во! Накуси-выкуси! — Мордатый сунул под нос Прону мясистую фигу, от которой за милю тянуло прогорклым салом и чесноком. — Кому другому бы, это самое, в харю двинул, но хороший ты человек, Прон! Ток тсс.

Рассказчик приложил грязный палец к губам и воровато оглянулся.

— Токмо тебе, как на духу. Я ведь его, аспида, как тебя видел, это самое. Мнил: все, отбегалси! Откоптил небо, прости Пресветлыя!

— Кого ты бачил? — Понятливый Прон ножом-засапожником сковырнул сургуч с кувшинчика и плеснул мутной жидкости в кружки.

— Черного рурга! Тсс! Демоново отродье, это самое, как тебя видел, Пресветлой клянусь.

— Тю-у-у, рурга полдеревни зрело, тоже мне, сплетку откопал, — усмехнулся худой.

— Брешут! — Корк стукнул кулаком по столу. — Углядели незнамо шо и ну языки чесать, а мы с кумом, это самое... как тебя… Тока руку протяни…

Охотнику захотелось придушить чавкающих соседей, мешающих ему подслушивать мастеровых. Разговор у тех выходил уж больно интересный, а то, что носатый не врет и действительно что-то видел, охотник определил легко. Умел он чувствовать ложь, сказывалась кровь бабки-колдуньи.

— Ток мы его... да… Слухай сюды. Пошли мы тута на днях с кумом по грибы, значица. Ну, это самое, кувшинчик бормотухи взяли, шо теща у кума ставит. Добрая бормотуха, с трех глотков с ног валит, значица. Не то шо это дерьмо, шо здесь разливают... Прости, Пресветлыя… Ага, ну вот, взяли мы кувшинчик, чтоб подлечиться и лучше грибы видеть... Шо ты лыбишься, думаешь, мы с кумом, это самое, с ума сбрендили, раз по бабским делам в лес потопали? Не лыбься, это самое... — Крок глотнул бормотухи, печально посмотрел на показавшееся дно тары и накрутил ус на палец. — Пришли мы, значица, на полянку нашу заветную. Там грибов видимо-невидимо, каких хошь... тут и боровики крупныя, и красныя шляпы, и кабаньи грибы кругами, и все цельные не червивыя... вот, значица... Ну, мы с кумом за такую удачу треть кувшинчика и уговорили, значица... И так хорошо нам стало с той бормотухи, ну прям ни в жизнь не поверишь. Куда там этой моче тутошней... Вот, значица... Сидим мы так с кумом и уже решили грибы собирать, шоб, значит, жинки не бухтели, что мы пьянствовать только горазды... — Отвернувшись от стола, рассказчик в сердцах сплюнул на пол. — Ну до чего склочные бабы, прям не понимают, шо в любом деле важен настрой и так просто ну никак не получается. А выпьешь кувшинчик, так сразу легко и приятственно становится... И все бы переделал, и бабы сразу такими красивыми становятся... Да-а-а, вымя особенно...

Компаньоны понимающе покивали друг другу. Худой растопырил пальцы, показывая, какой именно размер он предпочитает.

— Ну, значица, давай еще по одной замахнем... — Корк оборвал «приятственные» грезы собутыльника, вернув того с небес на землю. — Ну вот, сидим мы с кумом и слышим: хрюкает кто-то и листьями шуршит. Глядь — кабан, здоровущий, что теленок у мясника. Вываливается с женками своими и выводком на поляну и буркалами по сторонам зырк-зырк. Вот, значица... Мы с кумом и не поняли, как на дереве и очутились-то... это самое, да... Но кувшинчик не забыли, да, не забыли. Как такую замечательную бормотуху можно забыть? Не то что эту мочу ослиную, да... Вот сидим мы на ветке, а свин этот гадский (он, представляешь, с телегу купцовскую размером) понизу ходит дозором, а свиньи со свиненками грибы наши жруть да в земле ковыряются... Ну ты видишь, какие твари подлые, наши грибы жруть (Корк в гневе стукнул по столешнице)! Как теща кумова! Хотя та еще подлее, но бормотуху знатную ставит, не чета той, что здесь подают. Не, не уважают нас здесь, совсем не уважают... Ну вот, значица, сидим мы с кумом и с горя кувшинчик дальше освобождаем и вдруг слышим шум какой-то. Ну, как мельниковский гусак крыльями машет, только громче, шибко громче... Насторожились мы, и свин внизу тоже насторожился, ухами своими зашевелил... Ох и здоровые у него ухи-то, с твою голову размером, не меньше... Да чтоб мне ни в жизнь больше не пить, если вру. Истинная правда! Их бы закоптить да мелко-мелко нарезать, да к пиву... Одно ухо драное у его было, как оттяпал кто. Насторожился кабан, ухами заводил, прислушивается... Вдруг что-то черное на него как упадет сверху-то, да в загривок вцепится, да как свин завизжит... Ох, как он завизжал! Я такого сроду не слышал, мы с кумом аж вместе протрезвели. Да, значица, протрезвели, гадский свин, все впечатление от бормотухи испоганил, сволочь свинская... Мы, значица, с кумом от визга того друг в друга крепче вцепились, а сами на поляну глядим, что там деется… Трясемси, как осиновые листья. А там свиньи со свиненками давно в чащу утекли, а кабан уже дохлый валяется, а на шее у его здоровущего куска нетути, кровишша хлещет, значица, вот, это самое... Кум тут газков и подпустил, да. Пригляделись мы с ним, а вокруг свина рург топчется и жреть его... Большие куски от кабана отхватывает... Вот, значица, как. Какой рург, спрашиваешь? Да здоровый такой, с волкодава крупного такого, а то и поболе... Во, как у свояка твоего, что псарем у барона нашего служил, пока ему графский пес ногу не покалечил. Злобная зверюга, да-а-а... злобная... и черная-черная, как душа последнего висельника... Да не, не пес графский, хотя он тоже злобный и черный, я про рурга того... Вот, значица...

Корк обернулся назад, выискивая глазами Ринко. Найдя ее, он махнул девушке рукой.

— Давай еще по кувшинчику накатим... Топчется этот рург, с купцову кибитку размером, топчется и жреть, ажно целыми кусками глотает, урчит, отродье демоново... Сидим мы с кумом, значица, уже все белыя, дышать боимси... Да чем дышать? Кум-то весь воздух спортил. Я страсть такую с детства не видел, с самых пор как барон наш, старый еще, который помер, пса своего на разбойников натравливал, пожалей меня Пресветлыя... Ну вот, сидим мы с кумом, друг в друга вцепились, а рург этот жрет кабана-то... Вдруг перестал жрать, напрягся весь и резко как обернется, вот, значица... Прыжком как-то весь перевернулся и прям на нас с кумом уставился... Ну все, думаю, смерть наша пришла, он же, скотина бесчувственная, нас задереть тут и сожреть, как того кабана, да... Вот ведь судьба-то какая, да... А он вдруг морду вытянул и как зашипит, да, это самое... Мы с кумом и не поняли, как с того дерева соскочили и до ручья добежали... Да, добежали. Кувшинчик вот захватить забыли, самое главное-то, да... Это самое... Кум-то на ручье остался, штаны отстирывать, а я сюдыть отправился... Зачем отправился-то? Дык здоровье пошатнувшееся поправить, самое верное дело, здоровье бражкой поправить... Какой день уж поправляю, все поправить не могу, вот, значица... Ну, давай еще по одной уговорим и домой пойду... Если опять кто не спросит про страх, мной пережитый-то... Да, будем...

Корк, опрокинув пойло в глотку, стукнул донышком кружки по столу и невидяще уставился в одну точку. Охотник уже думал, что мастеровой завершил рассказ, но тот тяжело вздохнул и разлепил губы:

— Да, шо казать хочу, кум заглядывал вчера... С кувшинчиком, да... Я-то уж, было дело, обрадовался... да, а кум, значица, его кверху дном перевернул и бает, шо, мол, вот таким и нашел его на куче костей, от того гадского свина оставшихся. Пустым, да... Врет, поди. Как сейчас помню, что кувшинчик-то, это самое, на дереве висел. А в нем еще с треть оставалось.

Корк пошарил в карманах, надыбав в них горсть разнокалиберной мелочи. Бросил на стол пару монет и, пошатываясь, пошел на выход. Догрызя рульку, охотник направился следом. Пьянчужке придется поделиться информацией относительно места расположения полянки. В дверях охотник столкнулся с рыбачьей ватажкой. Дети озер и морей, взяв хороший улов, пришли поделиться деньгами и новостями с посетителями харчевни.

Зря охотник вышел, он мог бы услышать много чего интересного…

— Так ить…

Пожилой, обветренный суровыми ветрами рыбак, лысина и красный нос картошкой которого делали его похожим на морячка Папая, жадно приложился к кружке с пинтой холодного пива.

— Так ить, — повторил он, смахнув с длиннющих усов пивную пену.

— Каюк, карош итькать, до печенок ужо достал, как нежрамшая чайка — воплями. Ты кажи, вы как желтобрюшку##6 умудрились взять? Не сезон же.

## 6 Желтобрюшка — рыба, обитающая в горных реках. На период нереста спускается в озеро.

— Чегой-то не сезон?! — возмутился один из рыбаков. — Месяц ровно из ведра лило, по высокой воде вся рыба сюда спустилась.

— О! — незаметно обтерев жирные пальцы о подол рубахи соседа, двойник Папая гордо подбоченился и обвел собравшуюся компанию из дюжины таких же, как и он, рыбаков-ватажников орлиным взором. — Бурко, ты ухи прочисть и серу из них выбей, я ж баял, что нам рург жевтобрюху в сети загнал.

— Горазд брехать, Каюк! — сплюнул сухой как жердь плюгавый мужичок из ватаги бородатого великана Бурко.

— Собаки за плетнями брешуть, а я дело баю, Мурк! — Каюк смерил недоверчивого коллегу презрительным взглядом.

— Ну-ну. — Метнув искры через сощуренные глаза-семечки, ухмыльнулся Бурко. — Ты ишшо кажи, шо вы со сродственником того рурга заместо дворовой псины натаскали. Ловко измышлено!

— Ить, чего не было, того не было. Эту зверюгу ишшо попробуй приручи... — понурился Каюк.

— Шо так? — Содрав шкурку с вяленой придонки##7, спросил один из заинтересованных слушателей.

## 7 Придонка — местная промысловая рыба, достигающая в длину пятьдесят сантиметров и обитающая в придонных областях.

— Ить он, ирод проклятушший, до энтого нам все одностенки##8 подрал.

## 8 Одностенка — рыбацкая сеть ручного плетения с со стороной ячеи от двадцати пяти до шестидесяти миллиметров.

— Шо-то ты совсем завираешься, — сказал Мурк, разливая из запотевшего кувшина пиво в подставленные кружки ватажников. — Как же вы без сетей?

— Усю ночь тачали. Вспотели, як волы на пашне. Даже Гнеську и Руму крючки выдали, но сделали, — гордый за себя и товарищей, ответил Каюк, подставляя кружку под белопенный напиток. — А на утренней зорьке рург тут как тут. Крылами, как гусак, хлоп-хлоп, уселси на мачту, ажно фелюка закачалась, и глазками зырк-зырк. Ишшет, чаго бы ишшо учинить.

— Тпру, не гони, не жеребец чай, — притормозил рассказчика Бурко. — Ты кажи, пошто он осерчал и сети драл?

— Дык, это черное исчадие — демоново отродье, с утра над фелюкой кружило, а когда мы сети потянули, на мачту уселси, аж круги по воде от фелюги пошли. Страхолюдина такая, не приведи Пресветлая. Струхнули мы-то с Румом чуток, чаго тут говорить, как яго увидали. Малой мухой вниз нырнул, а я бочком-бочком к сродственнику двинул.

— А Бом?

— А Бом, сродственник мой, вы ж его знаете, кады рыба в сети, ему улов глаза застилат. Язык прикусил от вожделения, и киняку##9 из неводов в чан кидат, а ентот… по мачте аки кошка вниз слез и киняку таскат. Здоровушший, шо псина сторожевая. Да куды там псу! Когти, как кинжалы, зубищи белыя, вострыя, чешуя на солнце, словно на зеркальном карпе блестит, токмо черная, боязно трогать такого, он сам кого хошь тронет и не заметит. Мы всей ватагой вылупились на енто представление, а он хвать рыбеху лапой — и в пасть. Хвать — и в пасть. На все озеро от удовольствия урчит, утроба ненасытная. Бом от наглости такой осерчал безмерно, за багор ухватилси и ну рурга гнать, а Рум отцовый самострел достал, оказывается, он за ем бегал, и пальнул по твари.

## 9 Киняка — местная промысловая рыба из отряда лососевых, заходит в озеро и реки на нерест.

— Попал? — Проведя пятерней под красным носом-пимпочкой, озвучил волновавший всех вопрос Вул, широкоплечий матрос с густыми рыжими бакенбардами.

— Какое там, — махнул рукой Каюк. — Рург ширк так в сторону, токмо болт зазря утопили. На крыло встал, подлюга такая, и… парус нам спалил. Насилу потушили, а вечером на бивак наведалси, ирод, семя гадское, и сети, шо сушить вывесили, подрал.

— Отмстил, стал быть, рург за багор и болт! — хохотнул Мурк, остальные поддержали.

— Отмстил. — Печально кивнув, подтвердил Каюк. — Но мы ужо не совсем серыя и бестолковыя, поняли: ежели не задарить чем этого ухаря, житья и покою он нам не даст. Видно, Пресветлыя наказание за грехи наши тяжкие нам отрядила. Тута волей-неволей все прегрешения вспомнишь, и шо третьего месяца храмова десятина не плачена... Рум, бестолочь, сызнова мыслил рурга пристрелить, едва уняли. Ежели опять промажет, шо тогды ладить? А как тот в отместку фелюку спалит? С яго станется, бестия проклятущая. И шо опосля? Седмицу пехом до ближайшего стана топать? А как жить? У мене четверо по лавкам, жинка сродственникова пятярым носы подолом утирает. На паперть, подаяние просить? Вломили Руму, дабы поперед батьки не лез и тварь летучую не злил. Помолились, покаялись. Бом вынул копченого гуся из мажеского лабазу, шо мы надысь на имачинском##10 торгу купили... Добрый лабаз был, две седмицы съестное в ем не портилося и не сопревало... Вытащил, значит, Бом гуся и со всем почтительством протягивает ее рургу, а у самого ноги от страху ходуном ходют. Да и мы недалече ушли, у мене не токмо ноги тряслись — душа в пятки спустилась и тама колотилась. Нечистый его знает, чего в башку рогатую взбредет. Такой равно и гузкой, и сродственником заесть может и не подавится. С одним гнилым самострелом и ножами мы пред ним — шо козляты малые пред матерым волком. Задерет и не заметит. Бом трясется осиновым листом, но руки с закусью тянет. Мол, не гневайся, чудище поганое, отведай лучше от нашего стола, не побрезгуй, шоб тебе до смерти икалось и кости поперек горла встали. У меня самого от духа гусьего слюна по подбородку потекла. Мы ж яго на аменины Бомовы приховали, да вот пристало одарить... А жрать так захотелось, шо мочи нет. Оно завсегда так — перетрухаешь, потом лопаешь в три лопатки... да. Рург гуся в один присест проглотил да по своим делам умотал. Мы уж возрадовались — отвязались от гаденыша. Ан нет. Тока-тока сети кинули — нарисовался, проклятущий, круги над головами нарезает. Резал он так, резал, вдруг крылы сложил и в воду бултыхнулся. Четверть часа нырял, башка ейная то тут то там промеж волн мелькала. То ближе, то дальше. Мы со сродственником уж не знали, что и мнить, а как сети потянули, так докумекали. Рург косяки рыбьи в ловушку загонял. Еле-еле ту рыбку вытянули, думали: все, потопнем. Да улов-то какой, хвосты один к одному! Жевтобрюшка вся с локоть длиной, киняки как на подбор — жирные, ни одного побитого. Тут и рург из воды вылез, по борту в фелюку вскарабкался, на Рума шикнул, да так, шо мы с Бомом сами чуть в штаны не наложили. Такого страху натерпелись, не приведи Пресветлая, шо никакими словами не передать, а рург два хвоста на месте сожрал, а потом, — Каюк неопределенно покрутил рукой, — я порассудил, шо никакая он не зверюга. Ента бестия головастее всех нас вместе взятых будет. Он знаете шо уделал? Открыл мажеский лабаз, накидал тудыть жевтобрюх и улетел. — Каюк оборвал фразу и надолго присосался к кружке с пивом.

## 10 Имачи — небольшой рыбацкий городок на берегу озера.

— Как улетел? — не вытерпел Мурк.

— С лабазом! — ответил усач, стукнув опустевшей тарой по столу, тем самым намекая, что неплохо было бы добавки получить. — Стал быть, он с нами жевтобрюшкой за гуся посчитался, а на сдачу лабаз прихватил. Мы со сродственником решили добра от добра не искать. Забрали Гнеська с бивака, поставили второй парус да до дома подались. Какое там ишшо ловить, енто бы, не спортив, на базар довезти. Так ить!

— Готовьтесь платить, братцы, — из-за спин ватажников раздался гулкий бас Зифа, хозяина харчевни.

— Как это платить? — почесав необъятное брюхо, удивился Бурко словам хозяина харчевни.

— Дурни, вы еще не поняли? Истинно дети малые. — Зиф свысока оглядел рыбаков. — Вижу, до вас как до птицы груф##11 доходит — шея длинная, голова маленькая, мозгов нет и не предвидится. Рург открыто намекает на подать. Готов Пресветлой присягнуть, что он все ватаги рыбной данью обложит.

## 11 Груф — крупная бескилевая нелетающая птица, аналог земного страуса.

— А кто откажется уплачивать? — вякнул непоседливый Мурк и тут же заткнулся под жалостливо-уничижительным взглядом хозяина. Таким взором обычно смотрят на убогих попрошаек у храмов Пресветлой.

— Спалит и пустит на корм ракам, — ответил Зиф. — Куды вы денетесь, как миленькие заплатите.

В уме хозяин питейного заведения уже составлял донесение столичному благодетелю. Наверняка кредитора и настоящего владельца харчевни заинтересует информация о необычном рурге.

Рэкетиров вызывали? Нет? Тогда мы летим к вам!

Лучше не так. И повадилось в те времена далекие войско темное Тугарское на берега озерные шастать. И повелела сила темная, сила злобная рыболовам мирным: «Собрать дань до утра!»

Чего-то не хватает. Точно, добавим пафосу. Да заклеймит история несмываемым позором бесчинствующего крылатого подонка, грабящего обездоленных рыбаков!

Если кто не понял, подонок — это я.

Как в лихие девяностые, рыбачьи ватаги от Имачи до Тумры##12 оказались обложены рыбным налогом или податью неподъемной. Мир, конечно, другой, но параллели на то и параллельны, чтобы находить свое отражение в иных измерениях. Памятуя, что сначала ты работаешь на репутацию, затем она на тебя, главный тугарский рэкетир действовал предельно нагло и жестко. Только приходилось все делать самому, от зеленых и синих прихлебателей толку было — шиш да маленько. Как разведчики, они выше всяких похвал, а вот с двуногими общаться их фиг заставишь. Эх, где вы, бритоголовые отморозки?

## 12 Тумра — небольшой городок на берегу озера. Расстояние до Имачи — около пятидесяти километров.

Осуждаете? Не стоит, палку никто не перегибал, а что касаемо совести, то она давно почила в бозе. Как тело сменилось, так она и отлетела в вышний мир. Какая может быть совесть после того, что заведующие небесной канцелярией со мной учинили. Впрочем, низкий им поклон за то, что в баобаб не запихали.

Так вот, некоторые рыбаки быстро прочухали интересную фишку и пошли по пути наименьшего сопротивления. И вот до чего додумались: если выставить в виде подношения какой-нибудь деликатес, то черный разбойник становится необычайно добрым и обычно душевно благодарит. Да-да, вы не ослышались, бессовестный гад, рэкетир и налетчик обычно подрабатывает загонщиком рыбных косяков в сети, совмещая полезное с приятным. Кое-кому — разминка, мужикам — царский улов. Не прошло и седмицы, как на некоторых фелюгах появились флаги с вышитым черным рургом. Ага, рыбачье братство подняло флаги самозваного крылатого барона. Польстило, уважили, ребятки, нечего сказать. Прогиб спины я мужикам засчитал и помог набить трюмы рыбой.

Правда, были и такие, которые не погнушались сыпануть в дары яду. Еще одна ватага наняла мага, дабы извести досаждающего гада. Пришлось пресечь крамольные мысли и устроить показательные расправы. Так сказать, пройтись каленым железом… То, что с подношением не все в порядке, я понял, когда почувствовал эмпатическую волну нарастающего злорадства, предвкушения и какого-то довольства, приправленного скорейшим пожеланием смерти. Причем фонила вся команда. Горе-бунтовщики остались живы и почти целы, чего нельзя сказать о судне, горело оно хорошо. Барахтающихся в воде рыбаков подобрали экипажи промышлявших по соседству фелюг.

Сквозящую силой ауру мага было видно издали. Наплевав на возможные последствия, ваш крылатый слуга принял решение раз и навсегда расставить все точки над «i», установив единоличное главенство в промысловом районе. Останусь я тут жить или переберусь в другое место, но запомнить меня обязаны надолго, чтобы сказания из поколения в поколение передавались. Причем не только в роли бандита. Слава Робин Гуда тоже не повредит. Рыбкой-то мужиков я снабжал регулярно.

Укрывшись магическим щитом и приглушив собственную ауру, я незаметно подплыл к рыбацкому коггу##13. А хозяин-то явно не бедствует, да и маг, расположившийся на носу судна, подтверждал наличие у работяг звонкой монеты. Стараясь не шуметь, подводный пловец всплыл у бушприта и осторожно вскарабкался наверх.

## 13 Когг — средневековый парусный корабль, имеющий как одну, так и две мачты, высокие борта и мощный корпус.

Плотно прижатые к спине крылья, напряженные мышцы лап и пляшущее на кончике языка пламя… Я готов нести (или причинять, как там у Сейлор Мун, гхм, гхм) справедливость во имя себя любимого (главное не умереть от скромности). Рывок. Удар хвоста, сопровождающийся звонким шлепком, и оторопевший маг, выпустив воздух и согнувшись в три погибели, торпедой улетел за борт. Команда, попав под плотную волну выпущенного на волю животного страха, побросала снасти и разбежалась кто куда. Двое молодых парней, завизжав подобно девицам, сиганули за борт и быстро заработали руками (в отличие от тонущего мага. Бедняга не сподобился научиться плавать). Вот это скорость! Дельфины горько рыдают в отдалении. Сих пловцов в бассейн бы, мировые рекорды бить. Пока я нырял за утопленником, парубки выбрались на берег, а до него — метров триста пятьдесят, как-никак. Я грешным делом думал, что они без сил попадают на пляж и будут отлеживаться до второго пришествия, но нет, ошибся, прости господи. Парни молодые, силушкой природа их не обидела (экология здесь не нарушена, не то что на Земле), взяв ноги в руки, мигом скрылись в лесу. М-да, видимо, они решили, что лесные твари — сущая мелочь по сравнению со злобным рургом. Флаг им в руки. Вытащив из воды куль с картошкой, в коего превратился некогда грозный маг, я привязал его к мачте, в знак презрения навалив перед ним кучу дерьма. Намек более чем прозрачен.

В довершение всего моя карающая длань, в смысле лапа, прошлась по такелажу и снастям, превратив все в жалкие обрывки. Ни один рыбак не дернулся, чтобы защитить имущество. Вот что значит репутация! К моей великой радости, попыток оспорить главенство крылатого хозяина побережья над всеми остальными больше не случалось. Прав Аль Капоне: доброе слово и пламя из пасти понимается намного лучше, чем просто доброе слово.

Думаете, у меня совсем крыша поехала? Спешу разочаровать скептиков и предложить всеобщему вниманию краткую выжимку из сонма логических выкладок. Идея подчинить рыбаков не просто лежала на поверхности, она напрашивалась сама собой. Почему? Элементарно, Ватсоны! Надеюсь, вы не будете отрицать факта заметности большого рурга? Пятиметровый размах крыльев трудно скрыть от человеческого внимания. Это только неискушенным горожанам тайга кажется пустующей на десятки миль вокруг. На самом деле зеленое море скрывало в своих глубинах толпы грибников, охотников, добытчиков дорогих дикоросов, а также беглых преступников, что пополняли многочисленные шайки татей и прибрежных джентльменов удачи, маскирующихся под мирных ватажников. По лесным дорогам то и дело поднимали пыль и месили грязь купеческие караваны и кибитки. Купцы, понятно, в одиночку не ездят: возничие, челядь, охрана, приказчики. Тьма народу на постоянной основе без устали шастает туда-сюда. Да, появление толп размыто по времени, но сути дела это не меняет.

Черный рург приметен сам по себе, к тому же не раз и не два успел засветиться перед деревенскими жителями и купеческими караванами. Летающая громадина — новость не последнего разряда. Так что появление отряда охотников под пятой каменного утеса с уютной пещеркой — дело времени, причем не столь отдаленного, как думают некоторые. А оно мне надо? Ежу понятно, что подобное внимание ничего хорошего лично мне не несет. Плавали, знаем. Охотники так и так появятся, но пусть встреча состоится на моих условиях.

Как сего достичь? Ни одна ночь оказалась угроблена на бесконечные думы. Польстившись на шапку, голова выдавала горы идей, по большей части неосуществимых. Как ни крути, но я должен стать «сильным». Для начала на местечковом, потом — на региональном уровнях. Каким образом мелкому (ладно, уговорили, уже не мелкому) рургу добиться поставленных целей? Верно — пойти по пути наименьшего сопротивления… Таким образом, за короткий срок я превращался в значимую фигуру, которую нельзя провести на мякине. Привязанные ко мне рыбаки просто не дадут. Они сами не заметили, как стали зависеть от рурга, наполняющего их сети… Да-да, дьявольский замысел.

От тяжких дум о будущем крылатого барона оторвало появление мелкого зеленого соплеменника. Малыш писком привлек внимание старшего товарища. Когда он был готов внимать, зеленый разведчик передал ему картинку погони большой группы вооруженных всадников за дилижансом с десятком верховой охраны. На второй картинке транспортное средство уже догорало. Стелящийся над землей дым темным саваном накрывал неподвижные тела, позы которых свидетельствовали о недавнем расставании с душами. Пассажиры дилижанса дорого продали свои жизни.

Хм, непорядок. Можно оставить все как есть, люди и без крылатых помощников разберутся, но какое-то неясное чувство тянуло меня к месту трагедии. Решив, что хуже уже не будет, я сорвался с уступа…