Питомец

Эйса шестая. Часть вторая

Так мы и сидели, один — свесив вниз грязные ноги, а второй — запыленный хвост. Время от времени Гийом почесывал потрескавшиеся пятки или пальцы ног друг об друга, будто его покусывали блохи, а я покачивал хвостом и периодически вздыхал, выпуская из ноздрей тонкие струйки дыма. Дым курился и вился вверх, будто протянутый тягой из печной трубы. Он картинно завивался колечками и незаметно терялся в сгущающейся тьме. А мы сидели и дружно молчали. Такой вот диалог ни о чем и обо всем сразу.

«Пресветлой, брат Фра, нет до нас дела, — наконец выдал я крамольную, богохульную мысль. — Если она и обращает внимание на смертных, то не больше, чем на копошащихся в земле червей».

— Что?! — встрепенулся монах и чуть не сверзился вниз.

Пришлось подхватывать служителя богини за рясу и придерживать от падения, а то бы костей не собрали. Высота, вроде, небольшая, с трехэтажный дом всего, но разбросанные под вышкой в художественном беспорядке валуны намекали, что одним-двумя переломами свалившийся на них бы не отделался.

«Брат Фра, что вы видите в небе?» — Отпустив одежды ошеломленного неожиданным откровением монаха, спросил я. Похоже, он не обратил внимания ни на мою лапу, ни на то, что от полета бескрылой птицы его отделяло одно неосторожное движение.

— Звезды.

«И много их?» — продолжал я гнуть пока непонятную для служителя Пресветлой линию.

— Пока ни один звездочет и составитель гороскопов не сосчитал, — ответил монах. — Уважаемый Орлангур, мне кажется или вы пытаетесь увести разговор в сторону? Вы не хотите объяснить свою мысль?

Что ж, в сметливости и проницательности ему трудно отказать. В ментале чувствуется готовность словом отстаивать убеждения. Хорошо, что не делом, а то, гляди, до кулаков или костра дойдет. Хотя нет, не дойдет, настоятелю по-настоящему интересно. Его так и разрывает от желания поговорить на заданную тему. Видимо, не первый год мучается загадками мирозданья.

«Что вы, брат Фра. — Я попытался улыбнуться, что в моем исполнении выглядело, скажем так, впечатляюще. — Мы пока с вами еще ни о чем не толковали. Вы даже вопросов никаких не задали, а я не узнал, о том ли вы думаете. Ну что ж. Мой интерес к звездам — всего лишь прелюдия к разговору о Создателе и богах».

— Надо же, какие слова нынче рурги знают, «прелюдия»… О Создателе? Разве Пресветлая…

«Потом, брат Фра, все потом... — Я несколько секунд мучительно подыскивал нужные слова. — Сарказм не ваш конек, настоятель, оставьте язвительность для своей братии и прихожан храма. Ирония тут тоже неуместна. Я хочу вернуть ваш взор в небо. Вы правы, ни один звездочет за всю жизнь не сосчитает всех звезд. Рурги видят иначе, дальше и полнее, что ли. Что такое наш мир? Песчинка! Сколько песчинок на пляжах, раскинувшихся на берегах благословенного озера? Мириады! Бессчетное количество! Если посмотреть на нас, например, вон с той звезды…»

Я указал когтем на Алморан — самую яркую звезду из созвездия Всадника. Алморан — единственный ночной огонек, который я безошибочно мог отыскать в звездном рое. Спасибо ночным урокам астрономии с учителем, которого изображала Лилина. Сколько мне тогда было, и каким я был... точно, немногим более голубя, только хвост уже свешивался с накладки на плече девчушки. Как сейчас помню: раскачивающаяся на растянутом между деревьев гамаке девочка прицельно тычет в небо тонкими пальчиками, называя ту или иную звезду. Запомнил я почему-то только Алморан.

— Орлангур?

Вопрос, прозвучавший словно выстрел, вернул меня в реальность.

«Прошу прощения, задумался, — отозвался я, и фра понимающе улыбнулся. Сам, похоже, страдал подобным «недугом. — Оттуда мы — точно такая же яркая точка в их небе. И в их, и в их. — Коготь пробежался по мерцающим огням. — Над нами — миллиарды светил. Больше, чем пресловутых песчинок на пляжах. Намного больше! — зачем-то уточнил я, воздев к небу указательный палец правой передней лапы. Хорошо, уговорили, воздел ради красного словца и прущего из меня пафоса. Понты дороже денег, куда без этого. — Как следствие, количество планет, населенных разумными существами, не поддается счету. Как вы думаете, брат Фра, там тоже верят в Пресветлую? Во всех мирах молятся одному богу, или среди них есть язычники и еретики, которых огнем и мечом надо привести в лоно Церкви? Или, если рассматривать с их позиций, еретиками являемся уже мы?»

Не дав сказать ни слова уже набравшему полную грудь воздуха настоятелю, я продолжил:

«Я верю в высший разум. Всевышний, Создатель, бог или богиня, если хотите, существует, но вряд ли его или ее интерес навеки прикован только к нашему комку грязи. Простите за неподобающее сравнение, но, думаю, я не сильно погрешил против истины. Нам никогда не постичь замысла Создателя. И мы, и вы — люди начинаем придумывать богов, которых очеловечиваем и наделяем нашими чертами и пороками. Либо, из-за скудного ума, отождествляем с могучими силами природы и необъяснимыми явлениями. Также я верю, что Бог живет в наших душах, и в них же вьет гнездо дьявол».

— Дьявол?

«Нечистый. У зла много имен. Имя ему — Легион! Знаете, однажды я подслушал разговор одного купца и странствующего проповедника. Бородатый старик говорил, что Пресветлая создала человека, наделив его чувствами и разумом, а потом подумала, и дала ему свободу выбора. Чтобы создание ее рук не наделало непоправимых ошибок, Пресветлая подарила ему опеку небесных покровителей — ангелов. Дальше за все людям надо отвечать самим, а не винить богиню, ангелов или других людей. Когда купец начал жаловаться на жизнь, хая старика на чем свет стоит, тот добавил, что Пресветлая создала тварей земных и не дала им ничего, заставив жить в грязи и добывать пищу, убивая друг друга. Потом она создала ангелов и наделила их разумом, но не наделила их душой, а затем создала людей, даровав им и разум, и душу, но те зачастую предпочитают жить как твари, убивая, копаясь в грязи, унижая слабых и ища виноватых».

— Но ведь есть мораль, нормы, заповеди! Без них человек... без…

«Превращается в животное, вы хотите сказать? Любое общество накладывает на людей ограничения и очерчивает рамки поведения, требует соблюдать определенные приличия, брат Фра. Любое! Законы мироздания одинаковы для всех социумов. Скажите, а я могу стать человеком, если буду соблюдать все заповеди Пресветлой?»

— Э-э-э, — завис настоятель от провокационного вопроса. — Э-э-э...

«Не мучайте себя, брат Фра. Пожалуй, вы выяснили для себя главное. Боги у нас разные, но Создатель один. Разумные рурги тоже верят в высшие силы».

Тут я подумал и решил добить собеседника заповедями, которые когда-то вычитал в одном из фэнтезийных романов. Самое время выдать их за нормы поведения и морали рургов. Монах уже был подготовлен к очередному разрыву шаблона, не будем обламывать его ожиданий.

«С древних времен, брат Фра, рурги из уст в уста передают заповеди, поведанные нам нашими предками. У вас есть уникальная возможность сравнить их с учением Пресветлой и решить для себя: так ли сильно отличаются два наших вида? Заповедь первая: не завидуй чужой власти, эта власть для другого предназначена. Заповедь вторая: не поклоняйся чужим богам, иначе беду накличешь. Третья заповедь: не воюй ни с кем за чужих богов, ведь они для тебя чужие. Четвертая заповедь: не сей вокруг себя зло или сам злом станешь. Пятая: не бери чужого, иначе вор в тебе возьмет верх над тобой. Шестая: охраняй от чужаков землю свою, иначе добра своего не досчитаешься. Седьмая и восьмая заповеди: не прощай причинивших тебе зло, умей за себя постоять; не терпи угнетения, иначе придет оно в семью твою. Девятая заповедь: не суди никого, ибо истины ты не знаешь. Десятая заповедь вам, брат Фра, должна быть особенно близка и понятна, ведь вы морили себя голодом послушания Пресветлой, чуть не забыв о мирских делах и едва не совершив непоправимый поступок: не терзай плоть свою голодом, это порождает зло. Заповедь одиннадцатая должна откладываться в подкорке у каждого лжесвидетеля и судии: да не вылетит из уст твоих слово лживое, ибо ложь твоя к тебе и вернется. Двенадцатая заповедь, чтобы разумные помнили, что Создатель сотворил всех разными: не сравнивай себя с другими, иначе станешь таким, как все. И тринадцатая: коль ступил ты на любую стезю, не кори себя сомнениями напрасными, только тот дойдет, кто пытается путь преодолеть. Вы идете, брат Фра, и я надеюсь, что путь, отмеченный вами самому себе, преодолеете с честью. Прошу извинить меня, время уже позднее, а завтра и мне, и вам рано вставать. У нас дел — гора. Грядет трудный день».

Вильнув хвостом, я спрыгнул с площадки и расправил крылья, а Фра Гийом, как я видел, еще долго сидел на плоской крыше сторожевой вышки, почесывая грязные пятки, задубевшие до состояния копыт, и задумчиво смотрел на звезды, время от времени щелкая костяшками старинных четок.

Минут пятнадцать меня терзала невидимая, но въедливая субстанция, живущая внутри каждой разумной твари и зовущаяся совестью. Та, что дает меру нашим поступкам, колотила по мозгам смертным боем и заставляла каяться за наглый троллинг настоятеля. Не знаю, что он хотел конкретно выяснить, но картину мира я ему сломал до основания и загрузил по-конски. Ничего, Фра Гийом — мужик крепкий, тертый калач, вынесет. Эх, хорошо валяться, закопавшись в душистое сено. Знать бы, что день грядущий нам готовит... подстелил бы сенцо заранее, вон какое хорошее. Чуялка сигнализирует, что пару возов разнотравья надо бы прихватить с собой, что-то завтра, нет, уже сегодня, обязательно приключится…

Толстобокий купеческий когг, лениво покачиваясь на невысоких озерных волнах, медленно отходил от пристани, на двести метров вынесенной в воду. Дородный боцман, чью лысую голову покрывала моряцкая шапочка с помпончиком, раздул толстые щеки и приложился к медному свистку. Повинуясь звонкому приказу, команда дружно полезла на ванты. Расправляясь, громко хлопнул прямоугольник главного паруса, на носу судна мелкими рывками заполоскался на ветру еще один. Судно форштевнем врезалось в воду и легко заскользило по озерной глади.

— Ся-ка-а-а! — Протягивая к берегу ручки, истошно закричала Лири. Роняя слезы, Ириста прижала девочку к себе.

— Сяка-а-а! Сяка-а-а!

Господи, как бьется сердце. Ненавижу расставания с теми, к кому прикипел всей душой. Вообще любые ненавижу, в каждом из них просматривается неприятный ритуал отрыва куска собственного «я». И чем ближе тебе человек, тем больше ты теряешь. Тоска и ностальгия. Вроде и не Россия, а чувства по-прежнему отдают белизной тонкоствольных березок и пряным запахом полей.

Разревевшись в три ручья, малышка отвернулась, прижавшись лицом к груди застывшей столбом Иристы. Поискав взглядом, я подозвал к себе мелкого дракончика забавной малахитовой окраски. Пыхнув дымком, малыш сорвался с места. Повинуясь приказу охранять и защищать, он догнал когг, на котором находился искомый объект. Лири сгребла мой последний подарок в охапку, из кольца рук выпали и безвольно повисли хвост и вытянутые задние лапки. Над виконтессой, держащей на руках маленькую девочку, потянулся в небо сизый дымок из ноздрей боящегося вздохнуть рурга. Рупь против трех, малахитовый рург уже не раз пожалел, что не ослушался приказа «большого и страшного, но доброго и кормящего». Ага, папа и мама, кнут и пряник в одном флаконе. Стоящие позади Иристы и Лири телохранители синхронно усмехнулись. Не их зажимают до хруста ребер, и ладно. Хотя кое-кто из них не отказался бы от объятий, и не Лириных, естественно. Все же у Иристы стати более приспособлены для обнимашек. «В самом соку красавица», — усмехнулся я. Кто бы мог подумать…

— Не переживай, с ними все будет хорошо. — Моей головы нежно коснулась ладошка Лилины. Тепло невесомо пробежалось от затылка до кончика правого рога. — Я уверена.

«Надеюсь, что ты права и твои чувства тебя не обманывают».

— Верь мне.

«Э-э-э, это моя фраза!» — притворно возмутился я.

— Смирись.

Вместо ответа я послал собеседнице смайлик.

— Я буду скучать по ним, — едва слышно добавила Лилина.

«Я уже скучаю. Лилина, развей мои сомнения, рургу трудно разобраться в человеческих чувствах, вдруг я ошибаюсь…» — Махая лапой вслед кораблю, сказал я.

— В чем же?

«Ириста и Ристар».

— Тогда мы оба ошибаемся, а два минуса при суммировании дают плюс.

«Не старайся казаться умнее, если я профан в людских чувствах, то в математике разбираюсь получше некоторых волшебниц, — и смайлик в конце. — Значит, мне не показалось. Что ж, удачи им».

— Она им понадобится. Родители Иристы могут не принять жениха из охотников.

«Еще чего! Ристар — дворянин. Младший сын, которому не досталось надела».

— Хм, это несколько меняет общий расклад.

«Пара драгоценных камней изменит его еще больше».

— Знаешь… — Лилина старательно подбирала слова.

«Не ожидала подобного великодушия?» — угадал я, открыв на секунду эмпатическое восприятие.

— Я думала, что ты ненавидишь охотников.

«Я их не ненавижу».

Да, вы не ошиблись. Роль телохранителей Иристы и Лири исполняли бывшие ловцы редкого зверья, с которыми у нас, ладно-ладно, у меня в лесу произошла памятная стычка. На второй день после нашего прибытия в Тумру к монастырю вышла группа людей в одеждах гильдии охотников. Измученные переходом через сопки, они представляли собой жалкое зрелище: грязные, оборванные, шатающиеся от усталости. А вы попробуйте прогуляться по нетронутой тайге с ее непроходимыми чащобами и буреломами, даже на лошадях прогулка будет несладкой (если лошади вообще там пройдут), а пешком так и вовсе ноги до колен сотрутся. Почему пешком? Лошадей-то у них я убил. Не повезло мужикам. Впрочем, исполнять роль богини Фортуны я не нанимался. Габариты не те. У меня вообще жесткий чешуйчатый хвост с острыми шишаками спинного гребня, а не аппетитная женская пятая точка. Возможно, я не прав и нервы у парней — крепче стальных канатов, они ведь охотники на чудовищ, ко всякому привыкли, не чета поганому рургу с впечатлительной ранимой психикой.

Брат Фра приказал отворить ворота, отправившись лично встречать нежданных визитеров. Вернулся настоятель через полчаса. Внешне он оставался невозмутимым, но горящий обвиняющим пламенем взор стотонным молотом лупил по мне в ментальном плане, стоило только настоятелю посмотреть в мою сторону. Запертые крышкой самообладания эмоции выплескивались из чугунного кипящего котла. К гадалке не ходи, гости поведали печальную историю, сделав одного знакомого читателям черного рурга виноватым во всех своих бедах и несчастьях, а впечатлительные монахи, на глазах которых агнец невинный превратился в кровожадного волка, сделали неверные выводы.

Смежив веки, я представил трагическую историю в красках. Как ни смягчай, получался натуральный хоррор. Тучи злобных рургов, кружащихся над изнуренными охотниками, что из последних сил, поддерживая друг друга, на ходу бинтуя ужасные раны от когтей и зубов и поливая горящих товарищей водой, отстреливаются от дьявольских тварей. Вот выпущена последняя стрела, на дороге не осталось камней, в ход пошли ножи и кинжалы. Люди падают под натиском превосходящего противника, которого возглавляет грязный подлый рург с антрацитовой черной чешуей, герои душат особо ретивых гадов голыми руками, перегрызая чешуйчатые шеи остатками зубов. Над полем, залитым кровью, летит жуткий, леденящий душу крик главного монстра. Аспид, кровожадное демоново отродье без чувств и жалости. Воплощенное зло. Судя по бьющему из брата Фра гейзеру эмоций, так оно и было. Конечно, можно было спустить дело на тормозах, если бы не одно «но» — нравился мне монах как человек.

«Осуждаете?» — спросил я.

Настоятель набрал в грудь воздуха, приготовившись разразиться гневной тирадой, но не успел самую малость. Пока он с протяжным змеиным шипением пропускал воздух между зубов и собирался с мыслями, я продолжил:

«Молчите, прошу вас, брат Фра, ничего не говорите, просто выслушайте меня. Это ведь не трудно? Вы пришли, горя праведным гневом и желая высказать мне все, что накипело, и если вам не удастся сдержать эмоции, то это станет чрезвычайной глупостью и непоправимой ошибкой. Согласитесь, в любой драке или споре присутствуют две стороны. Иногда их больше... бывает, в ссору лезет третий. К чему это я? К тому, что у рургов может быть своя правда, и она может оказаться выше охотничьих россказней. Попробуйте взглянуть на мир моими глазами. Чему вы удивляетесь, брат Фра? Вам никто не предлагает обзавестись крыльями и хвостом, просто отрешитесь на пару минут от мирской суеты, вообразив себя рургом. Вообразили? Подавляющее количество моих соплеменников нельзя назвать разумными. Будем смотреть правде в глаза: они обычные хищные твари, против натуры не попрешь. Но у рургов есть один несомненный плюс, который отсутствует у большинства людей. Они живут в гармонии с окружающим миром и природой. Что вы так недоверчиво на меня смотрите? Поражены тем, что мною затронута тема жизни в гармонии? Вы удивитесь, брат Фра, но в природе все взаимосвязано и нет ничего бесполезного: ни растений, ни тварей. Люди забыли об этом, принявшись переделывать окружающий мир под себя и свои нужды, став большими хищниками, чем все зверье, вместе взятое. Только люди убивают ради развлечения. Брат Фра, вам что-нибудь известно о Южном Бронсте?»

— Провинция на юго-западе Империи, она?

«Она, брат Фра, она. Печально знаменитый кусок земли, снискавший унылую славу после эпидемии черной язвы, по последствиям сравнимой разве что с набегами кочевников. После язвы и налетов дикарей людей на земле не остается, города пустеют, лишь кладбища, могилами напоминая живым о бренности бытия, раздвигают пределы, а маги расписываются в полном бессилии перед смертельной заразой».

— Я не понимаю…

«Терпение, брат Фра, все будет. Проявите терпение, — крутнувшись на месте, будто кошка, выбирающая место под лежанку, после чего рухнув на пол и положив голову на мягкое сиденье старинного, основательно потертого и неизвестно каким ветром занесенного в монастырь стула, я продолжил: — Умные книги, написанные умными людьми, сиречь историками, повествуют о наместнике Де Керде. Сиятельный герцог правил мудро, богатства края множились, поля давали небывалые урожаи, а тучным стадам скота давно потеряли счет. Как это водится, успешный ставленник императора не мог не обзавестись группой-другой завистников. Что только не делали враги, чтобы очернить герцога Де Керде в глазах императора — все бесполезно. И тогда они принесли жертву черным колдунам, проклявшим провинцию и наместника. Страшная болезнь, насланная последователями темного культа, опустошила некогда богатый и процветающий край. Так написано в книгах, но на самом деле все было несколько иначе…»

Который раз за последнее время я ступал на тонкий лед гипотез и тщательно замаскированной лжи, столь похожей на правду, что в нее хотелось верить больше, чем самым надежным фактам и железобетонным аргументам. Да, так было написано в потрепанных книгах, которые читала Лилина, но я подозревал, что причина эпидемии крылась в другом, и выдал теорию монаху как неопровержимый исторический факт, взятый из реального источника, нимало не смущаясь отсутствием доказательств и кивая на родовую память рургов. Все равно проверить меня и поймать на лжи у настоятеля не получится.  

Тексты в летописях пестрели намеками, открывавшими передо мной возможности для придания большей правдивости повествованию. Не буду скрывать, совсем не в глубине души, а ближе к поверхности у меня теплилась надежда на критическое осмысление мира братом Фра и его неординарный пытливый ум. Вся импровизированная эскапада, основанная на полумифических допусках и непроверенных фактах, задумывалась ради одного — взращивания в душе брата Фра зерна сомнения. Я лелеял мечты о том, что настоятель, послушав мои бредни, не останется в стороне, а творчески разовьет постулат о сохранении многообразия мира. Ваш покорный слуга взялся за роль проповедника и пытался внушить нежданной пастве, что человек не венец творения, а один из винтиков бытия, который по своему незнанию разрушает окружающий мир. Добившись заинтересованности от оппонента, переставшего желать мучительной смерти одному крылатому засранцу, я продолжил:

«Герцог был сильным, любимым народом хозяином, радеющим за благополучие всех граждан, а не только кучки аристократов, и он очень обеспокоился, когда ему сообщили о рургах, имевших наглость опустошать поля и пастбища. Недолго думая, Де Керде приказал охотникам перебить опасных вредителей. Кто этих тварей знает, вдруг они спалят поля? Сказано — сделано, денег герцог не жалел, гильдия охотников за один сезон буквально озолотилась. Сейчас никто не может сказать, что это было: незнание, нечаянная диверсия или чей-то злой умысел, но наместнику забыли сообщить, что рурги уничтожают крыс. Да, брат Фра. Крылатая мелочь в основном выкармливает потомство грызунами: крысами, мышами, сусликами, не брезгует змеями, рыбой и птицами. Что такое южная сорная или полевая крыса, вы знаете, брат Фра? Нет? Эти неаппетитные создания (хотя некоторые мои соплеменники готовы поспорить со мной по этому вопросу) немногим меньше привычных вам серых крыс, и хвост у них на пару ногтей короче и покрыт короткой шерстью. В урожайные годы крыса может наплодить от восьми до двенадцати детенышей. Разоряли в детстве крысиные и мышиные гнезда? Вижу, баловались. И вновь я не открою новых земель: через три-четыре месяца крысята становятся половозрелыми и могут спариваться, еще через три месяца самки приносят первый приплод. Киваете, понимаю: истина для младенцев, привычная сельскому жителю картина. Сейчас я вам добавлю в нее несколько грубых мазков и черной краски в натюрморт. Крысы очень плодовиты. Трех лет жизни им вполне хватает, чтобы оставить после себя многочисленное потомство Первое поколение не успевает покинуть гнездо, как его место занимает второе. Природа держится на гармонии и равновесии, я вам говорил, если помните. В естественных условиях численность крыс регулируют рурги, лисы, ласки и другие животные, не брезгующие крысятинкой, но тут в процесс невольно, а точнее — вольно, по незнанию реалий и с грацией носорога в посудной лавке, вмешался человек. В одно мгновение из-под дома был выдернут добрый кусок фундамента. Брат Фра, если из-под монастырской колокольни выдернуть половину нижнего венца, что с ней случится? Вот вы смеетесь. Понимаю, глупый вопрос. Завалится ваша шаткая богадельня, раскатится по бревнышку — и вся недолга. Охотники не строители, размышлениями о блоках и фундаментах не озабочены. Деньги они получили авансом, к которому добавился щедрый карт-бланш на продажу пойманных рургов и яиц из кладок. Если верить хроникам, цены на питомцев в тот год рухнули вдвое. Когда рынок насытился до предела, остальных элементарно перебили. Дурное дело нехитрое, в самый разгар сезона размножения несколько десятков ватаг частым гребнем прошлись по лесам и полям. Напуганные активностью, лисы ушли сами, по пути избегая охотников и магов, понаставивших сотни ловушек и отпугивателей. Совы, соколы и ласки не справились с возросшей численностью оборзевших грызунов. Через год крыс наплодилось так много, что они начали сбиваться в громадные стаи и нападать на поля, травя рожь и пшеницу. Урожай был погублен на корню, и полчища грызунов ринулись в города и селения, прячась в амбарах и магазинах, лазая по помойкам и кладбищам. Мертвечиной, как вы понимаете, они тоже не брезговали. И случилось то, что должно было случиться… Закономерный итог глупой, непродуманной политики. Им стала Крыса с большой буквы «К». Простите, если это будет для вас откровением — крысы черной болезнью не болеют, но они прекрасно переносят ее через слюну и помет. Мукомольни одинаково мололи и зерно, и засохшие испражнения, люди ели немытые и погрызенные фрукты, заражались, сами не ведая того… Прошло несколько месяцев, в течение которых богатый край превратился в мертвую пустыню с выжженными похоронными командами деревнями и городами. Уцелевшие рурги Южного Бронста разнесли по свету образы двуногой ходячей смерти, разоряющей гнезда и убивающей невинных. Страх перед «ходячей смертью» передавался из поколения в поколение, отложившись в родовой памяти. А теперь, брат Фра, поставьте себя на мое место. В ваш лес пришли воры, крадущие детей, и когда вы поймали их на горячем, они начали убивать. Рурги были в панике, а когда я остановил охотников, — я ненадолго замолчал, перестав транслировать настоятелю плакаты со словами. Этакая многозначительная пауза для размышлений. — Рурги перебороли извечный страх… Мне подсказать или вы сами додумаете, что они бы сделали с людьми?»

— Убили всех, — выдохнул настоятель.

«Правильно. Они бы выместили на гильдейцах весь накопившийся ужас перед людьми. Я не дал пролиться большой крови, ограничившись малой. Пусть охотники радуются, что остались в живых, а вы в следующий раз прогоняйте их слова через призму сомнений. Иногда полезно взглянуть на мир критическим взглядом. По людским законам, за разбойное нападение виновному грозит гильотина, если он дворянин, и пеньковая веревка, если простолюдин. Знаете, мне некогда было сортировать виновных по сословиям, а применительно к моему рассказу: умершие успели забрать жизнь у пяти рургов. Пять гнезд вымрут, так как даже я не могу сказать, где они спрятаны. Сколько крыс выживет? Молчите? Я боюсь ошибиться в точности формулировки и фразы, но один древний мудрец сказал: «Человек, возьми что хочешь, но заплати за это настоящую цену!» Вы готовы оценить поступки охотников? А мои? Нет? Если копнуть вглубь, и охотники, и я — убийцы, но у отнятых жизней неодинаковые цены, этим все сказано. А теперь я готов выслушать вас, брат Фра. Вы что-то хотели сказать?»

— Я? — Настоятель вздрогнул.

К концу монолога он ушел себя и, похоже, абсолютно не помышлял возвращаться обратно, кроме прочего, на лбу собеседника, который больше молчал, прочно обосновалась глубокая складка, говорящая о напряженной работе мысли. Не знаю, достиг ли я своей цели, но он определенно завис, причем надолго. Над чем думает только?

— Нет-нет. Пожалуй, я пойду. Да-да... пойду.

Пошатываясь, словно принял кувшинчик-другой крепкой настойки, и придерживаясь левой рукой за стены, настоятель выскользнул из оккупированной мной малой трапезной залы.

«Как бы чего не отчебучил, — подумал я, отправляясь следом».

Фра, несмотря на кажущееся болезненное состояние, учесал быстрее пули, оставив после себя пыль, глотать которую не было никакого желания. Стараясь шагать бесшумно, я добрался до гостевых покоев, и первое, что попалось мне на глаза, это две откляченные девичьи попки, обтянутые платьями. Спрятавшись за углом и чуть приотворив дверь, Ириста и Лилина подслушивали разговор настоятеля с охотниками.

— Это они? — выделив интонацией «они», спросила Лилина, обернувшись ко мне. Получив в ответ кивок, моя бывшая хозяйка, оставив Иристу на посту, потянула меня в выделенные дамам апартаменты.

— Скайлс… — начала баронесса.

«Потом, Лилина. Кажется, я придумал, как и с кем отправить Иристу и малышку».

— С кем?

«Охотники».

— Охотники?! — Брови Лилины скрылись под аккуратно подрезанной челкой. Еще секунда — и вслед за ними последуют глаза.

«Они самые. Верни глаза на место, тебе не идут зрачки на затылке».

— Кха-кха. — Лилина закашлялась от такой наглости, но вняла доброму совету. — Говори.

Слава Пресветлой, ясности ума она не потеряла.

«Камешки и золото. Предложи ватажникам найм. Они, моими стараниями, сейчас на мели и с радостью возьмутся за любую работу. Кушать-то хочется, и не черствый хлеб с водой. Мы разделили трофеи, пусть часть из них пойдет на доставку и богоугодное дело. Настоятель с радостью примет небольшое подношение для монастыря, он же может свести нас с заслуживающими доверие купцами. Только действовать тебе придется от своего имени. Или, на худой конец, прикройся Иристой».

— Ты думаешь?

«Уверен».

— Мне бы твою уверенность, — покачала головой Лилина. — Интриган.

«Не я такой…»

— Жизнь такая! — Лилина закончила присказку за меня. Нахваталась, понимаешь, от одной хвостатой личности. — Ладно, считай что уболтал, аспид языкастый. Примем твой план за аксиому.

«Только, понимаешь, светиться мне не с руки…»

— Ну да, ну да, — призадумалась Лилина, — тут ты прав. И не стыдно?

«Чего?»

— Скинул все на хрупкие девичьи плечи и в кусты, — улыбнулась она.

«Я в кустах буду совесть доедать и стыдом закусывать».

— Вечно голодное чудовище! — шутливо буркнула Лилина, рассмеявшись.

— Ты чего смеешься, Дасти? — раздался голос Иристы следом за скрипом отворяемой двери в келью. — На всю галерею слышно.

В образовавшуюся широкую щель между крепким дверным полотном из сбитых друг с другом дубовых досок и монументальным косяком потянуло совсем не свежим воздухом. Сильно пахнуло дымом, выделанной кожей, застарелым мужским потом и прокисшими портянками. Келью с маленьким альковом для кровати наполнил звук сдавленного мычания и скрип зубов.

— Ты-ы-ы! — выдохнул высокий молодой охотник, шагнувший из-за спины виконтессы.

Ба-а, знакомые все лица…

— Хозяин! Хозяин! — проорал изрядно набравшийся наемник.

Зиф, горестно вздохнув и вытерев измазанные жиром пальцы о грязное полотенце, вышел из-за стойки и направился к бражничающей компании.

— Слушаю вас, высокочтимые господа.

Набравшиеся вояки дошли до той степени опьянения, когда напускная обходительность не лишняя. Пара деревенских увальней, они же вышибалы, баюкающие в руках деревянные дубинки, обшитые свиной кожей, пока что не соперники шестерке профессиональных бойцов, что остановились в деревне на ночлег. Через часок, когда предательский хмель окончательно ударит воякам в головы, превратив их в свиней, можно «поласкать» им бока крепким деревом, а пока как бы они сами не поласкали хладной сталью за косой взгляд или неосторожно оброненное слово.

— Таш-ши вина. — Пьяно икнув, сказал главарь вооруженной ватаги.

— Какое вино предпочитаете, уважаемые, — подобострастно согнулся Зиф.

— Толстяк! — Широкая ладонь ухватила Зифа за отворот рубахи. — Я сказал: тащи вино, а не ослиную мочу, шо ты гонишь и обычно всем подсовываешь. И смотри мне…

Наемник махнул перед носом Зифа широким боевым ножом.

— Сей момент, — сорвался с места хозяин заведения.

— Лови, — крикнул вдогонку главарь, бросая Зифу монетку, тот не глядя поймал и зажал в кулаке рубленый пополам кругляш.

Обливаясь потом и чувствуя, как соленая дорожка пробивает дорогу между ягодиц, Зиф добрался до стойки.

— Ринко!

— Тута я.

— Тута она… Чаго опять лясы точишь? Быстро в подпол, набери в дальней бочке... — Зиф раскрыл и быстро сжал ладонь, в которой покоилась половина старого имперского соверена, — нет, возьми в винном подвале два... нет, три запечатанных кувшина. Все поняла? И быстро мне…

Зиф опять разжал кулак. Можно не проверять, и так ясно, что вторая половина золотой монеты, которая уже три года хранится у хозяина харчевни в тайнике, оборудованном у камина, точь-в-точь сходится с частью, которую сейчас он держал в потной ладони.

— Где мое вино, жирная задница! — проорал липовый наемник, прибывший из столицы.

— Сейчас-сейчас, господин. Ринко, куда ты запропастилась, коза драная?! Дошло, значица, мое письмецо, — совсем тихо прошептал Зиф, глядя на заливающуе глаза компанию. — Таки рург им живой нужон или чучело в столицу повезут?