Клирики

Глава VI

VI

Так мы и решили — и в воскресенье после обеда подходили к «зелёному дому».

Ещё в дороге мы заспорили, кому начинать разговор и какой стратегии придерживаться. Вовка стоял за быстрый натиск, за то, чтобы ошеломить, с первых секунд пойти в наступление, вежливо, но бескомпромиссно предъявить ламе обвинение в искажении христианских истин и внесении путаницы в умы прихожан, да и вообще сразу дать понять, кто в нашем православном городе главный. Я был за спокойное разъяснение нашей позиции и поиск возможностей для диалога. По пути ни к чему не пришли. У «молельни» всё стояли и ожесточённо спорили.

Наконец, махнули рукой, решив, что всё сложится, как сложится, вошли в подъезд и встали перед дверью.

— Что за фигня? — присвистнул Вовка.

На дверной табличке стояло:

THE BRITISH LION

— translations

— legalization

— apostille

— И где же «кумирня»? — иронически спросил я.

— Да здесь же она была, — потерянно бормотал Володя. — Однозначно тебе говорю, мой хрустальный, что именно здесь вчера находился «Снежный лев»…

— Льва-то и я вижу, Владимир Михалыч! Геральдического британского льва. Не знал, что все тибетцы эмигрировали в Англию. Тебе… ничего, случаем, вчера не приснилось?

—  Какой-то слишком масштабный прикол, Николай, — озабоченно (или искусно разыгрывая озабоченность) бормотал мой будущий шурин. — Я, конечно, понимаю, что выгляжу перед тобой как последний идиот, но… Ну, что ты хочешь? Чтобы я землю ел?

Я поморщился, махнул рукой, развернулся и пошёл вон. Володька что-то кричал мне вслед. Настроение у меня испортилось. Не иначе как Вовка решил сыграть со мной шутку, думал я, и явно рассчитывал на то, что я не знаю английского языка. Православный диакон, который в переводческой конторе допытывается, где бы ему найти ламу: вот потеха! Нет, право слово: дурной у этих теологов юмор! И чему их там учат? И куда глядят их преподаватели?

— У твоего брата совершенно извращённое чувство юмора, — заявил я своей невесте с порога, когда она открыла дверь. Мы прошли в её комнату, Оля аккуратно (но при этом подогнув под себя ноги) села в углу дивана, где и сидела до меня, читая. Никаких особых чувств её лицо не отобразило. Даже улыбнуться она как будто поленилась, а, напротив, серьёзно заметила:

— Мы, Коля, не клоуны какие-нибудь, слава Богу, чтобы его развивать. А что случилось-то?

Я рассказал о нашем неудавшемся вояже, когда «Снежный лев» на поверку оказался британским. Оля слушала меня внимательно. Нахмурила лоб.

— Может быть, Вова сам ошибся в первый раз? — предположила она.

— И про какого это тогда ламу ему уборщица в бюро переводов рассказала?

— Может быть, расслышала не так… Или он с ней по-английски говорил? Недопонял…

— А то, что мог и сочинить — допускаешь?

Оля пожала плечами, копируя мой жест.

— Допускаю, — согласилась она. — Да большая ли разница: сама по себе затея… Нет, я ничего дурного о владыке не хочу сказать, — поправилась она, поймав мой удивлённый взгляд. — Владыка Иринарх — широкого сердца человек, и поэтому есть в нём немного… детского такого. Это я в лучшем смысле слова, не в осуждение говорю. А иноверцев — их, Коля, не переубедить.  Я однажды ехала в поезде вместе с одной… буряткой, кажется. Парой слов перемолвились, и дальше молчали, так всю дорогу и проехали молча. И чувствую я, что она хоть на мои вопросы отвечает, а сама — будто существо с другой планеты. Так она на меня смотрела, будто я — дельфин, пингвин или белый медведь. И что с этим делать? Лескова ты читал, «На краю света»? Твоего тёзку, кстати. О том, как русский архиерей проповедует язычникам слово Божие — и в один прекрасный момент понимает, что это бес-по-лез-но? Что они от него далеки, как он от Луны?

— Да, Оля, и очень хорошо понимаю, о чём ты. Вот и я буквально позавчера — или когда это было, в среду? — тоже ехал в автобусе с одной… наполовину русской, — ляпнул я. — И тоже почувствовал… хотя бес его знает, что почувствовал. Ерунду какую-то говорю, — Оля наблюдала за мной слегка удивлённо и даже, будто, чуть усмехнулась тому, что я немного покраснел. «Что, красивая была девушка?» — угадал я вопрос, вертевшийся у неё на языке. Но не спросила. — Лесков — это очень хорошо, а читала ли ты, например… Брэдбери?

— Нет, — спокойно ответила Оля. — Зачем?

— Затем, что… — я встал и принялся ходить. — Затем, что мы сами отчасти виноваты. Церковь заняла «угол в государстве», по выражению Достоевского, и при том не самый лучший угол, нам просто «позволяют быть», много-много перед выборами нас попросят поагитировать за православного кандидата, молодёжь в огромной массе своей плюёт на веру — а мы не сами ли этому виной? Тем, что замкнулись в своей раковине и упорно не хотим ничего знать и ничего читать, кроме покаянного канона Андрея Критского и журнала «Фома»?

— По-твоему, батюшки должны на досуге читать Cosmopolitan? Слышала я уже эту проповедь, Коля. О том, что врага нужно знать в лицо. Не от тебя ли, кстати? Так ведь тогда и в б*****ь можно пойти, чтобы знать врага в лицо. И в языческую молельню.

 — Всё правильно ты говоришь, Оля, и очень… я тобой дорожу, потому что из сотни девушек девяносто девять думают по-другому… но Брэдбери — всё же не Cosmopolitan?

— Как знать?

— Но чтобы знать, нужно знакомиться!

Оля пожала плечами.

— Знакомься. Мне не хочется. Если окажется хорошим человеком, познакомишь и меня с ним.

— А что, язычники-то — те, на краю света — не спасутся? — спросил я вдруг странным голосом. — Никогда?

— А мне какое дело до язычников, мой хороший! — возмутилась моя невеста (что вообще делала нечасто). — Тут о своей бы душе подумать, а ты мне ещё предлагаешь думать за язычников! Пусть за них их бог языческий и думает! Они сами сделали свой выбор. Ты добрый человек, Коля, но — берегись такой соблазнительной доброты! Хоть вообще-то не мне тебя учить, как будущего батюшку… ну ладно, выйду замуж — и ты меня поучишь, а пока ещё можно. Они, Коленька, только и ждут того, чтобы ты их пожалел!

— Иноверцы?

— Да иноверцы тут при чём! Бесы, говорят тебе, — понизив голос, серьёзно произнесла девушка.