Клирики

Глава VIII (часть 1)

VIII

Дома, вечером, я заперся в своей комнате, долго писал и, в итоге, накатал длинную цидулю. Дословно её, конечно, не помню, но выглядела она примерно так:

Глубокоуважаемый л. Озэр!

(«Л.» я поставил по аналогии с тем, как у нас слово «отец» в обращении к священнику сокращается до «о.».)

Разрешите заверить Вас в полном уважении к нормам и ценностям Вашей религии, а также сообщить следующее.

После беседы с одной из Ваших прихожанок [я хотел было назвать имя и фамилию, но подумал, что это Свете, не дай Бог, повредит] я не могу не сожалеть о пагубности Вашей проповеди.

Я не имею в виду проповедь буддийских религиозных истин: не хочу об этом судить, так как не располагаю достаточной квалификацией.

Но меня беспокоит, что Вы внушаете своим ученикам мысль о том, что будто бы православие не есть подлинно русская национальная вера, а есть религия завоевателей, равнодушных к чувствам и чаяниям русского народа (точней, «исконных» его племён).

Исторические пути появления православия в России меня совершенно не интересуют. Я не антрополог и также не сторонник «расовых» теорий. Но я глубоко убеждён в том, что свет Христов просвещает человеков. [Эти слова я подчеркнул.] Православие для нашего народа имеет исключительное значение как вера Нового и последнего Завета, Божественного откровения, долженствующего преобразовать мир в духе заповедей Христовых. Такое значение ни одна религия для нашего народа более иметь не может, хотя бы потому, что происходит, самое большее, от природной, естественной тяги человека к добродетели и отвращения ко греху (так я смотрю на буддизм), но отнюдь не от Слова Господня, которое — превыше человеческого разумения и единое безошибочно способно врачевать убожество нашей природы.

Священники Русской православной церкви не всегда способны к хитрым логическим умопостроениям, к «плетению словес», не всегда владеют теми дарами, которыми Господь щедро наделил Вас во благо или во зло. Сознавая эти дары, смиренно прошу Вас: не злоупотребляйте ими и остерегайтесь использовать силу Вашей рассудительности для похищения овец Христовых из вверенного Доброму пастырю стада! Ибо пастырь добрый покладает жизнь свою за овец, но ни один нехристианский проповедник, насколько мне известно, за своих учеников не положил жизни.

Буду рад при необходимости встретиться с Вами лично.

С уважением и надеждой на отчётливое понимание,

дьякон Русской православной церкви Н. А. Яковлев

Составлял я это послание долго, сделал несчётное количество исправлений, и всё равно в итоге остался им недоволен. Звучало несколько чрезмерно велеречиво и пахло чуть фальшивой назидательностью, при всём том, что писал я искренне и под каждым словом готов был подписаться. Но уж как есть, так есть, а перфекционизм — тоже грех своего рода.

Что ж, проще всего было разместить его на «Городском портале», в одной из тем, где активно подвизался лама Озэр, но, возможно, опубликование личного письма — это несколько бестактный жест. Другим способом было передать письмо через Свету… Но я думать спокойно не мог о Свете! Безобразно, дико, из рук вон! Только то меня и оправдывало, что лишь силясь исполнить волю преосвященного владыки, я решился на эту нелепую вторую встречу! И с каким позором, кстати, я её провалил! Я ведь — неглупый человек, по риторике в семинарии имел «отлично», а вот: раскрыл варежку и не нашёл убедительных аргументов. Хотя не в них же причина. Будь я хоть гений словесности — не в аргументах дело. (Особенно с женщиной.) Дело в вере и в том, что они — другие. Вот и эта Света Самбаева — другая, даром что цитирует Евангелие. (Да что они понимают в Евангелии, пусть хоть выучат его от корки до корки?!) На православных девушек вовсе не похожа. И на мирянок своего возраста не похожа. Похожа, скорей, на университетского профессора, получившего степень экстерном. Как там поёт Леонид Агутин? «Не похожий на тебя, // не похожий на меня, // а просто так прохожий // парень чернокожий». В том-то и дело, что прохожий. Мимо прохожий. Вот оно, ключевое слово! Затверди его накрепко, батюшка!

Поговорив ещё по телефону с Вовкой, который мне клялся и божился, что никакого розыгрыша с его стороны не было, что «кумирня» действительно скрывается за дверью переводческого бюро, я решил ещё раз отправиться туда в понедельник, благо, в понедельник у меня было свободное время.

Безбоязненно я открыл дверь и вошёл в «приёмную».

Увиденное разочаровывало. Со стен не глядели образы многоруких божков, никто не кадил перед ними фимиам, не раздавались звон цимбал, рёв труб из берцовой кости и молитвенные завывания. В приёмной за обычным офисным столом сидела секретарь, ещё молодая женщина.

— Что вам угодно? — приветливо обратилась она ко мне. Разумеется: стóит одеть мирское, и за красавчика сойдёшь.

— Вы — точно переводческое агентство? — с сомнением уточнил я.

— Абсолютно точно.

— И не оказываете… никаких иных услуг?

— Нотариальное заверение, апостилирование.

— А с лидерами… национальных общин вы не сотрудничаете? Не сдаёте им помещения в субаренду?

— Не знаю, что вы имеете в виду. У нас есть переводчики с армянского, киргизского, грузинского. Нет, про субаренду я ничего не слышала. Так вы что хотели?

 — Скажите, девушка, — нашёлся я (тянул время, чтобы осмотреться), — а ваше бюро со всех языков переводит?

— Практически со всех.

— Видите ли… у меня к вам небольшой заказ, но не знаю, сможете ли вы исполнить…

Я достал визитку Светы и положил на стол секретаря.

— Мне хотелось бы перевести эту визитку, но я даже не знаю, что это за язык…

— Не знаете?

— Нет, не знаю, — развёл я руками.

Сотрудница бюро внимательно изучила визитку. Перевернула её и улыбнулась.

— Так тут же всё написано!

— Но я не уверен, что текст абсолютно совпадает…

— Минутку, я позвоню начальнице.

 Женщина набрала номер.

— Евгения Павловна? Тут небольшой, но любопытный заказ, потому что… не знаю, как сказать. Вам нужно поглядеть, и поймёте, почему. Визитка. Клиент не может определить язык. Я вам вышлю на электронную почту, да? Нет, я знаю, что вы заняты и что вы — не полиглот… но вы сами увидите!

Положив трубку, она взяла визитку и перед тем, как вернуть мне, быстро отсканировала её с двух сторон. Потратила полминуты на отправку электронного письма, проворно цокая пальцами по клавиатуре.

— Какая у вас начальница: знает восточные языки, — сдержанно похвалил я.

— Нет, она только с английского переводит, — бесхитростно отозвалась женщина.

(«Чем она тогда поможет?» — хотел я спросить, но удержался. Я, что, американец, чтобы лезть в чужую профессию? Я — русский православный человек.)

Телефон зазвонил снова. Секретарь после короткого разговора повернулась ко мне.

— Евгения Павловна будет через двадцать минут, — сообщила она. — Вы подождёте?

Я вежливо кивнул.

…Вошедшая хозяйка бюро, — женщина лет сорока или сорока пяти, ещё привлекательная, — сразу упёрлась в меня взглядом, угадав во мне «любопытного клиента» (а больше, кроме меня и секретаря, никого в приёмной и не было).

— Откуда у вас эта визитка? — требовательно спросила она.

— Простите? — растерялся я.

— Простите и вы, но… я имею основания спрашивать!

— От одной моей знакомой.

— А почему ваша знакомая сама не могла вам перевести свою визитку? Чтó вы хотите выведать?

Я с трудом удержался от того, чтобы вслух заметить о её непрофессиональном поведении. Вам-то что за дело, мадам? Просто стоял и молча смотрел на неё. Секретарь тоже широко раскрыла глаза: и она от своей начальницы такого не ожидала.

— Если вам несложно, — несколько смягчилась хозяйка, — то… давайте выйдем на улицу, и я всё объясню вам!

На улице, у своего автомобиля, женщина сунула мне под нос паспорт, раскрытый на странице с именем владельца.

— Господи Иисусе Христе! — пробормотал я и машинально (сам не знаю, зачем) осенил себя крестным знамением.

«Евгения Павловна Самбаева», — стояло в паспорте.

— Понимаете, молодой человек, почему я беспокоюсь?

— Понимаю, и вы, действительно, имеете право… Но как же… Вы — жена ламы? — вдруг осенило меня.

Женщина отступила на шаг.

— Берите выше: мать, — ответила она странно низким, слегка насмешливым голосом.

— Э-э-э? — выдавил я из себя. (Посмотрели бы вы тогда на мою физиономию!) — У Светы… есть брат?

(Если брат — значит, её возраста или немногим старше, но ведь Света — девушка молоденькая, так когда же её брат успел набрать массу, что “ажно трон под ним трещит”?» — пронеслось у меня в голове.)

— Неужели она вам ничего не сказала?

— Не то чтобы совсем ничего: у нас был любопытный богословский диспут…

— Вы буддист?

— Я, видите ли, дьякон Русской православной церкви, — с достоинством ответил я.

Женщина призадумалась. Открыла передо мной дверь своего автомобиля.

— Я вас приглашаю на чай, — пояснила она. — Не бойтесь: я уже мадам в возрасте и не собираюсь вас заставлять изменять вашей матушке.

— Это дорогое заведение, — с сомнением пробормотал я, оглядывая стены кафе.

— Уж позвольте мне за вас заплатить, ваше преподобие! Кстати, вас зовут?..

— Николаем. Вы насмешливый человек, Евгения Павловна. К дьякону обращаются «отец диакон». «Преподобие» — только к иерею.

— Так я назвала лейтенанта капитаном?

— Точней, прапорщика — лейтенантом.

— Надеюсь, вы не огорчились?

— Я, знаете, не епархиальный секретарь и не викарий, чтобы очень уж строго следить за церемониалом.

Мы присели за столик, и хозяйка бюро переводов попросила официанта принести нам два кофе.

— Вы, в самом деле, настоящий дьякон? — продолжила она, как только официант ушёл. — А почему вы не…

— …В рясе? Люди по-разному реагируют на рясу. Обычно её пугаются. Или, если не пугаются, принимают этакий постно-богомольный вид, как будто думают, что перед клириком всегда нужно фарисействовать.

— Но вы ведь отчасти сами в этом виноваты? — вдруг спросила Евгения Павловна.

— Узнаю в вас вашу дочь…

— Как вы познакомились с ней?

— В автобусе: она была единственным пассажиром, кто не побоялся сесть рядом с человеком в рясе. Я очень понимаю ваш вопрос, Евгения Павловна, но в нём — беспокойство, которое — совершенно лишнее, если знать, что у меня есть…

— …Жена.

— Невеста.

— А! — Самбаева проницательно (и очень похоже на дочь) прищурилась. — Разве дьякон уже не обязан быть женат?

— Вообще-то да, но по икономии, то есть по разрешению архиерея, иногда допускается…

— Как и везде. А говорите — ни к чему беспокойство… Ну-ну, не сердитесь: я уверена, что вы человек порядочный. Но вы… в автобусе вели богословский спор?

— Нет, встретились позже.

— По чьей инициативе?

— По моей.

— Вы решили поговорить о религии… по собственному желанию, или вам — как бы это сказать — задание дали? Или не о религии?

— Нет, именно о ней: не надо меня подозревать в чём-то таком… По благословению владыки («Фу ты, как торжественно прозвучало», — одёрнул я себя), но и по своему желанию тоже. Вообще, конечно, встречаться именно со Светой я не собирался. Я хотел поговорить с ламой…

— Понимаю: вы просто не ожидали…

— …Но к нему не так-то легко попасть, — продолжал я. — Говорят, к тому же, он человек гневливый…

Евгения Павловна приоткрыла рот. По её лицу поползла улыбка.

— Вам… Света так сказала?

— Нет. Просто ходят слухи. Я её о ламе не расспрашивал: её личная жизнь меня совершенно не интересует. Прошу прощения, если…

— Забавно. И что же: у вас получилось её переманить в свою веру?

— Я и не собирался её переманивать! Я ставил более скромные задачи. Но ваша дочь ужасно упрямая. Вы, наверное, тоже. Или это грубо звучит? Ну, простите: я дьякон, а не учитель хороших манер и не воспитатель детского сада.

— Воспитатели детского сада порой тоже на удивление грубы, Николай… как вас по батюшке?

— Алексеевич.  Одного не понимаю: ведь вы, Евгения Павловна, совершенно русский человек, великоросс, если можно так сказать. И на буддистку не похожи. Я ошибся? — она отрицательно повела головой. — Как так получилось, что…

— …Я вышла замуж за бурята?

— Да, если хотите.

— Вам интересно?

— Интересно. И, думаю, это не простое любопытство. Я очень хотел бы понять…

— Хорошо: только я возьму ещё два кофе и два пирожных, чтобы на нас не смотрели косо.

Отпустив официанта, Евгения Павловна заложила волосы за уши и принялась рассказывать, помешивая кофе ложечкой.